Сокол на рукаве (СИ, Слэш)

ГЛАВА 1. Короли ночной Вероны
 Брызги шампанского мешались с брызгами салюта в небе, заслонявшими собой звёзды. Гремела музыка, и тут, и там прямо на улицах танцевали пары в разноцветных одеждах — юноши танцевали с девушками, мужчины с юношами и девушки друг с другом. Толпа пестрела красками и огнями, разукрашенными лицами, брызгами жабо и самоцветами на фалдах бархатных камзолов, кружились в воздухе криналины и шёлковые шарфы, и не было среди танцующих ничего общего, кроме разукрашенных перьями и драгоценными камнями масок. Наступит утро, и маски будут сброшены. Никто не оставит до следующего карнавала это тонкое творение лучших ювелиров и кутюрье. Уже завтра они выйдут на улицы Вероны в новых платьях и новых камзолах, чтобы продолжать отдавать дань моде и праздновать наступление весны.
 В Вероне праздновали всегда. Праздновали в начале весны и в начале лета. Праздновали в конце осени и в конце зимы. Не было месяца, когда короли ночного города не нашли бы повода блеснуть своими познаниями в этикете, испробовать дорогих вин и редких кушаний, приправленных специями с таинственного востока.
 Днём город был тих. От рассвета и до заката балом правила Церковь — грозная и могущественная. Её щупальца тянулись из самого Рима и оплетали собой самые знатные дома. Днём город был целомудрен и не допускал любви, кроме как любви супругов на брачном ложе, — но стоило солнцу спуститься за горизонт, как те же чинные матроны и томные юноши надевали маски и теперь, лишённые лица и имени, веселились столько, сколько желала их душа.
 «Если, конечно, у них есть душа», — подумал Пьер Леруа, разглядывая мечущиеся тени, но закончить мысль не успел.
 Двое молодых франтов, таких же стройных и молниеносных в своей грации, как и он сам, упали на скамью с резной чугунной спинкой по обе стороны от него.
 — Пьер, ты никого не выбрал? — спросил тот, что подсел слева. Несмотря на маску, Пьер легко узнал Леонеля Леруа, своего кузена и одного из ближайших друзей. Как и сам Пьер, Леонель обладал чёрными волосами, блестящими и густыми, только в отличие от Пьера никогда не завивал их. Они так и падали на плечи свободными волнами. И ещё их различали глаза — у Пьера глаза были синие, как сапфир. У Леонеля — зелёные, как изумруд.
 — Пусти его, он сегодня ждёт меня, — перебил Леонеля второй юноша и тут же схватил Пьера за другую руку. — Ведь так, Пьер, ты больше ни с кем не пойдёшь этой ночью?
 Второго друга Пьера звали Жереми Дюран. Он был чуть ниже обоих Леруа, и мать его была княжной с далёкого юга — отчего Жереми бесконечно приходилось выбеливать кожу едкими жидкостями, чтобы хоть немного походить на двоих своих вечных спутников. Но никакие смеси не могли изменить миндалевидного разреза его карих глаз. Жереми часто имел проблемы — но не столько от того, что кто-то не желал видеть рядом полукровку с востока, сколько от того, что сам не мог терпеть ни малейшего намёка на нечистое происхождение своей матери.
 А ещё Жереми любил Пьера. Это не было тайной ни для кого из друзей — как и то, что Пьер никогда не согласился бы стать любовником Жереми. Пьер вообще не собирался становиться чьим-то любовником больше, чем на одну ночь, и даже в эту единственную ночь он предпочитал брать, а не отдавать — чего никогда бы не позволил ему Жереми.
 
 Так и сейчас он ловко выскользнул из державшей его руки и посмотрел на друзей с яростной искрой в глазах.
 — Вы так заботитесь обо мне, будто я сам не нашёл бы себе сопровождение до утра.
 — Напротив, сердце моё, мы боимся, что тебя проводит кто-то другой, — заметил Жереми, и Леонель тут же рассмеялся.
 — Прости его, — добавил он, вставая и вновь оказываясь рядом с Пьером, — Жереми пьян.
 — Как и всегда, — Пьер тоже рассмеялся и рывком повернулся к толпе, так что взметнулись вверх белоснежные брызги кружев. — Но вы правы. Скоро утро. А я до сих пор один.
 — Я могу подобрать тебе кого-то, — Жереми тут же оказался рядом и подхватил его под руку, — может, милую девушку, которую мы разделим на двоих?
 Пьер метнул в него недовольный взгляд. Жереми начинал ему надоедать.
 — Я знаю твои вкусы, добрый друг. Боюсь, твоя девушка окажется не слишком милой.
 — А я боюсь, — услышал он тут же с другой стороны, — что ты вовсе решил сберечь эту ночь для себя одного.
 — А если и так, что с того?
 — Ты совершаешь грех, брат мой. Нельзя лишать этот мир силы своей любви.
 — Жаль, тебя не слышат отцы Церкви. Боюсь, они лишили бы тебя права дарить любовь навсегда.
 Леонель звонко рассмеялся.
 — Ты же знаешь, никто из них не высунется на улицу в такой час. Они боятся… Что их лишат сутаны.
 Пьер знал. Он думал иногда, как несчастны эти люди, надевшие красные балахоны. Ради мнимой власти они отказывались от самой жизни — ведь тот, кто надел сутану, если и мог дарить свою любовь, то только тем, кто был заперт от мира так же, как и они. Тем, кто носил особое клеймо, и для всех живых навсегда был мёртв.
 Он зябко поёжился, представив себе, как безнадёжна должна быть жизнь за стенами такого «монастыря». Туда попадали как правило те, у кого не было другой надежды. Кого Церковь Иллюмина брезговала принимать в свои ряды. Голодные, исхудавшие, иногда уже прошедшие через множество рук.
 Он тут же отогнал это жуткое видение. Пьеру было двадцать два, и он-то уж точно не собирался пополнить тех, кто потерян для мира сего. Его родители умерли, оставив сыну немалое наследство, которое должно было перейти в его руки едва он вступит в брак, а до тех пор назначив ему содержание столь достойное, что свои украшенные каменьями маски Пьер не стесняясь менял каждый день. Дядя подобрал ему должность при дворе, и сам Папа уже почтил его своим вниманием, обещав подобрать и супругу, и место при короле.