Лавина любви

— Так не пойдет. — Он наклонился к ней, локти на бедрах, на лице суровое выражение. — Ты не ребенок, так прекрати вести себя как ребенок. Нравится тебе это или нет, но ты живешь здесь со мной, поэтому придется вести себя как взрослой. Посему запомни: этот твой каприз был последним. Ты хорошо меня поняла?
Джинджер кивнула с жалким выражением лица.
— Я… — Господи! Кажется, ее глаза увлажнились. Она ненавидела себя за свою слабость. Она не могла припомнить, когда в последний раз плакала в присутствии другого человека, кроме отца. Никогда ни один из ее дружков не заставлял ее плакать. Даже когда она застала Колина на месте преступления. Да, ее гордость тогда была уязвлена, но ее реакцией была ярость, а не сожаление. Может быть, она так расклеилась из-за того, что оторвана от мира…
Он молча смотрел на нее. Джинджер изо всей силы старалась не всхлипывать слишком громко.
— Мне… понравилось работать, — только и смогла она произнести. Голова у нее затуманилась. Она облизала пересохшие губы и попыталась взять себя в руки. Украдкой бросила на него взгляд и увидела, что он по-прежнему смотрит на нее, склонив голову набок, словно не желая пропустить ни малейшего нюанса в ее поведении. — Тебе легко, — добавила она с вызовом, но вызов получился какой-то жалкий.
— Почему мне легко?
— Потому что… кажется, ты вполне доволен своей жизнью… Любишь переезжать с места на место.
Она почувствовала: почему-то после ее слов он как-то напрягся, но вскоре расслабился.
— У меня возникло впечатление, что твой отец беспокоится о тебе.
Джинджер пожала плечами. Она слишком устала, чтобы возмущаться загадочным поведением отца. Да и какое это имеет значение? Она не собирается застревать в этой хижине надолго. Если ей захочется, она может излить душу этому незнакомцу, потому что никаких последствий не будет. Они словно два случайных попутчика в поезде дальнего следования. Какое-то время вынуждены жить бок о бок.
— Что это значит? — Он изобразил, как она пожала плечами.
— Все отцы беспокоятся о своих дочерях. Особенно когда им не с кем поделиться своими тревогами.
— А ты, значит, доставляешь папочке немало поводов для беспокойства?
— По-моему, ему не слишком нравится мой стиль жизни, — кивнула Джинджер. Слова дались ей с трудом, ведь она никому еще не признавалась в этом. — Ему кажется, что мне пора остепениться…
— То есть выйти замуж?
— Что ты, нет! Мне всего двадцать два года! — Она даже рассмеялась, настолько нелепой показалась ей эта мысль. — И потом, я пока не знаю ни одного подходящего кандидата на роль мужа. Если бы я решила связать свою жизнь с одним из тех мальчиков, с которыми выхожу в свет, отца хватил бы удар!
— Может быть, тебе стоит поискать не мальчика, а мужчину? — сказал Мэтт, вытягивая ноги и закидывая руки за голову.
Джинджер с трудом заставила себя оторвать взгляд от его мужественного торса.
— Под словом «остепениться» я имею в виду — найти работу.
— Так в чем же дело? Ты талантливая…
— Что ты сказал? Повтори!
— Ты талантливая. — При виде ее замешательства он с довольной улыбкой продолжал: — Ну что, нравится слушать комплименты?
Джинджер вспыхнула.
— Мне совершенно все равно! — бесстрастно бросила она. Ну и улыбочка у него… Словно он ласкает ее взглядом, всю, с головы до ног. У нее мурашки побежали по спине.
— Вот и хорошо, — промурлыкал он, не сводя с нее взгляда, — потому что меньше всего на свете я хочу осложнений.
  
3
 
Джинджер осложнения тоже ни к чему. На самом деле больше всего ей хочется сбежать из этой проклятой хижины в горах и очутиться в Нью-Йорке. По крайней мере, она себя в этом уверяла.
Прошло три дня.
Мэтт вернулся с улицы, неся охапку поленьев, и сообщил, что небо, кажется, начинает проясняться.
— Что это значит? — Джинджер оторвала глаза от чертежей и нахмурилась.
— Это значит, ваша светлость, что, возможно, наш друг-буран кончается. — Подойдя к камину, он через голову стянул свитер. На этот раз он снял и футболку, ибо она насквозь промокла. Он стоял к ней спиной. Джинджер не могла отвести восхищенного взгляда от его загорелой спины. Как ходят мускулы под кожей, когда он шевелит руками, грея их у огня!
 
— Не называй меня «ваша светлость», — механически огрызнулась она.
— Извини. — Полуобернувшись к ней, он насмешливо улыбнулся.
— Ты что-то говорил о буране… — Джинджер вздохнула с облегчением, когда он снова повернулся к огню.
— Ах да. Я сказал, что небо проясняется. — Мэтт расстегнул пуговицу на поясе линялых голубых джинсов.
— Что ты делаешь? — воскликнула она.
— Хочу переодеться. Споткнулся с охапкой этих проклятых дров и упал лицом вниз прямо в снег.
— Хорошо, что лодыжку не растянул. — Она пыталась держаться непринужденно, но давалось ей это с трудом. Как можно непринужденно болтать и шутить, когда она едва дышит?
— Я что, тебя смущаю? — Он медленно развернулся к ней лицом. Рука его лежала на поясе джинсов. Верхняя пуговица была расстегнута, и ее глазам открылся плоский мускулистый живот. — Предпочитаю раздеваться здесь, внизу, и оставлять мокрую одежду сушиться у камина, — объяснил он. — Но если тебя это шокирует…
— Вовсе нет! — возмутилась Джинджер. Она заставляла себя смотреть ему прямо в лицо, не отводя взгляда, хотя давалось ей это с большим трудом. — Ты меня не приглашал, я явилась к тебе как снег на голову, так что ты волен поступать, как привык, не считаясь со мной. — И она заставила себя снова уткнуться в чертежи.
Она услышала шорох. Очевидно, он снял джинсы и повесил их сушиться на деревянной полочке возле камина. Интересно, почему он так возится? — подумала она. Украдкой бросила взгляд на его ноги и снова сделала вид, что работа всецело поглощает ее внимание.
— Кажется, твоя нога совсем прошла.
Оказывается, он еще и поговорить хочет!
— Ага, — буркнула Джинджер, не отрываясь от чертежей.
— Какую комнату ты сейчас делаешь? — сухо спросил он.
— Вроде бы кухню, — откашлявшись, ответила она.
— Вроде бы?
— Кухню! — буркнула она, собираясь в комок.
А вдруг он решит проверить, чем она занимается? Но проверять он не стал. Тихо рассмеялся и пошел наверх. Джинджер вздохнула с облегчением. Теперь, когда его нет рядом, она снова получила возможность соображать. Интересно, буран и правда кончается? Она медленно подошла к окну и выглянула на улицу.
— К несчастью… — Мэтт успел переодеться инеслышно подошел к ней сзади. Вместо джинсов на нем были брюки, однако рубашка была такой же выцветшей, как и прежние. Она вздрогнула от неожиданности. — К несчастью, улучшение погоды не гарантирует, что ты сможешь быстро уехать. Извини. — Он с горестным видом пожал плечами. — Отсюда по-прежнему можно выбраться лишь на лыжах, но, пока ты не сможешь наступать на больную ногу, об этом и думать нечего.
— А вертолет?
— Что — вертолет?
— Папа может прислать за мной вертолет. Да, конечно, он почти наверняка так и сделает…
Она еще не готова уезжать! Еще рано! Внезапно Джинджер поняла, что ей не хочется уезжать.
Мэтт безразлично пожал плечами, видимо не желая больше обсуждать эту тему. Следом за ним она прошла в кухню. Нога при ходьбе все еще побаливала, но, по крайней мере, она уже могла передвигаться без посторонней помощи и достаточно свободно, хотя и не слишком грациозно.
— Ну так что? — настойчиво поинтересовалась она, пока он ставил чайник на огонь. — Что ты думаешь о вертолете?
— Хочешь попросить папочку прислать вертолет? Ради Бога!
— По-моему, ты обрадуешься, когда я уеду, — насмешливо продолжала Джинджер. — Ты ведь не устаешь напоминать мне, что я у тебя нежеланная гостья.
Мэтт медленно развернулся к ней и оперся на край рабочего стола. В руках у него была ложка.
— Вертолет — это прекрасно, но приходило ли тебе в голову, что снегопад по-прежнему сильный и видимость затруднена? Или так не терпится поскорее оказаться в Нью-Йорке, что тебе наплевать на то, что вызволение тебя из глуши может стоить жизни нескольким людям? Вижу, тебе подобные соображения и в голову не пришли. Впрочем, чему я удивляюсь? Похоже, ты привыкла всегда получать то, что хочешь?