Гонщик 2 (СИ)
Как-то незаметно промелькнуло рождество. На традиционный рождественский бал в дворянское собрание меня не пригласили. Видать, рылом не вышел, или Вернезьев поспособствовал. Ну так я о том и не жалел. У тех же Боголюбовых было и шумно, и весело, и, что гораздо важнее, душевно. В своём доме я вместе с детьми поставил и нарядил ёлку, и тоже отпраздновал частным, так сказать, образом. Я надарил приёмышам подарков и был до слез тронут подарками ответными, частью купленными на сэкономленные от обедов копейки, а частью сделанными своими руками. И сидя за праздничным столом с Мишкой, с девчонками, вдруг ощутил, насколько многого я был лишен прежде, в своей прошлой жизни. Нет, нынче я этих ошибок не допущу. Вот только выиграю большую императорскую…
Стоит заметить, что едва мой княжеский статус обрел реальные перспективы, как детей — что девчонок, что Мишку — стали привечать родители одноклассников. У них появились приятели, начал складываться свой круг общения, чему я был весьма рад. Не всё же им быть привязанными единственно ко мне.
В свободное время я не-нет, да открывал дареный купцом Игнатьевым футляр и рассматривал колье. И каждый раз вспоминал слова его покойной жены о крови на камнях. Постепенно мне и самому стало казаться, что я вижу частицы засохшей крови, прилипшие к темной глянцевой поверхности гранатов. Чтобы избавиться от навязчивой идеи, я отправился к старшему инспектору Боголюбову. И не в дом, не в гости, а на службу и по делу.
Инспектор сидел за столом, весь взмокший. Не то от чересчур сильно натопленной печи, не то от запредельных умственных усилий.
— Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Владимир Антонович, — поднялся он мне навстречу.
За последний месяц Платон Сергеевич, кажется, даже похудел. Лицо его осунулось, глаза покраснели, и весь вид у него был встрепанный, словно и не было у него дома заботливой, любящей супруги с комплектом прислуги впридачу.
— Да уж, подкинули вы нам работенки, Владимир Антонович. Но не подумайте, я не жалуюсь, нет. Мы благодаря вам и князю Тенишеву раскрыли добрый десяток старых дел. Я даже премию по службе получил и, по слухам, был начальством представлен к ордену. Многого, конечно, не дадут, но на Станислава третьей степени я могу рассчитывать смело.
— Поздравляю, поздравляю.
— Да рано еще поздравлять. Целый ряд ограблений мы не можем доказать лишь потому, что нет ни свидетелей, ни похищенного имущества.
И тут я вспомнил о ключике, снятом с шеи Савелия.
— Платон Сергеевич! — хлопнул я себя по лбу. — Не велите казнить. Честное слово, совсем запамятовал. Вот, взгляните. Это вам ничего не напоминает?
— Отчего же?
Боголюбов повертел презент в пальцах.
— Очень даже напоминает. В Тамбове лишь в одном банке поставлены ячейки с такими замками. А откуда сия вещица?
— Я, Платон Сергеевич, снял её с шеи Савелия, когда вязал мерзавца.
— И вы столько времени молчали!
— Не намеренно, уверяю вас. Но я… Да подождите пять минут, не убегут ваши улики.
Боголюбова пришлось удерживать практически силой.
— Всё равно вам нужно готовить бумаги на осмотр и изъятие содержимого ячейки и еще кучу бюрократии разводить. Скажите лучше: вы можете проверить наличие на некоем предмете человеческой крови?
— Разумеется. Есть реактивы, есть специалисты.
— Тогда не сочтите за труд проверить вот эту безделушку.
Я достал из кармана футляр с колье.
— Разумеется. Сей же час… Никифоров!
Усатый полицейский из нижних чинов вытянулся перед начальственным столом.
— Отнеси в лабораторию к Порфирьеву, скажи, что я велел проверить факт наличия крови. И чтобы сегодня же!
И, оборотясь ко мне, добавил:
— Владимир Антонович, забегайте завтра в это же время, и вы получите полный отчет по своему вопросу. А сейчас извините: служба.
И он убежал прежде, чем я поднялся со стула.
На другой день я, как и было предложено, зашел к Боголюбову. Тот сиял, будто новенький червонец.
— Ну, Владимир Антонович! — закричал он, едва завидев меня входящим в двери кабинета. — Ну удружили! Вот они где у меня сейчас!
Он погрозил неведомым злодеям мясистым кулаком.
— Сколько дел, сколько дел мы получили возможность завершить! Дорогой вы мой человек, дайте я вас расцелую!
И прежде, чем я успел как-то отреагировать, подбежал ко мне, обнял и троекратно облобызал в обе щеки.
— Полноте, Платон Сергеевич, полноте — принялся я отбиваться. — В конце концов, я не румяная барышня.
— А-а! — махнул рукой Боголюбов. — ничегошеньки вы не понимаете. Сегодня у всей городской полиции праздник. Сам начальник управления готов был колесом пойти, когда увидел, что в той ячейке лежало. Теперь изловленные вами тати поют, что птички по весне. По всему Тамбову облавы идут, уж сколько душегубов переловили! И всё не по подозрению, а на основании твёрдых улик. Никакой Плевако не опровергнет такие доводы обвинения. По весне Тамбовских волков изловили, а нынче и прочую живность на каторгу сплавим. Глядишь, почище будет у нас в городе, поспокойнее. Это вы нынче слободской, вас эти нехристи не трогают, за своего почитают. А прочие обыватели страдают от этой швали преизрядно. Но теперь — шиш, не забалуешь! Всех отправлю под суд и далее в Сибирь, снег убирать. А снегу там, говорят, много.
— Эк вы разошлись, Платон Сергеевич! — улыбнулся я, — эк развоевались! А что по моему делу? Есть результаты?
— Есть, как не быть!
Боголюбов открыл ящик стола и вынул футляр с украшением и лист бумаги.
— Вот вам заключение эксперта. И, знаете, кровь на колье всё-таки была обнаружена. Много крови.
Старший инспектор вздохнул.
— Что вы теперь с этим делать намерены? — спросил он меня.
— Да ничего. Уж больно старая это история, и убийца, насколько я могу судить, вот уже два с лишним десятка лет в аду жарится.
Боголюбов наморщил лоб, вспоминая.
— Это не о князе ли Травине речь?
— О нем самом.
— Я, Владимир Антонович, знакомился с этим делом. Давно, едва только поступивши на службу в полицию. И была бы тогда вот эта улика, — он постучал пальцами по листку с заключением, — Травин бы лишением титула не отделался. Поехал бы куда-нибудь за Иркутск, искупать свои прегрешения исключительно физическим трудом. Но коль скоро от людского правосудия он уйти сумел, то от Божьей кары увернуться не смог. Как Травин титула лишился, так в короткое время начисто сошел с ума и помер страшной смертью. Была у него мельница. И понес его чёрт на самую верхотуру. Не знаю, как там дело было, но попал он в самые жернова. После мельница та зачахла: никто не хотел зерно с кровью молоть.
Я поднялся, прибрал и бумагу, и футляр.
— Ну что ж, спасибо вам, Платон Сергеевич, и за экспертизу, и за рассказ.
— Да что вы, Владимир Андреевич, это вам спасибо. Такое дело сделали! Такое дело!
Из полиции я отправился к Шнидту. Был у меня к нему интерес, да и о княжне Тенишевой рассказать хотелось.
Старик встретил меня восторженно.
— Владимир Антонович, мне удалось составить рецепт особого стекла. Вот, извольте взглянуть.
И протячнул мне гогглы со стеклами необычного зеленоватого оттенка.
— Для ночного зрения? — уточнил я, крутя в руках очки.
— Именно! Конечно, мелких деталей разглядеть не удается, но видно достаточно, чтобы без усилий различать предметы, людей и животных. Думаю, в таких очках вполне можно ездить ночью на мобиле, не боясь угодить в яму или сослепу на кого-нибудь налететь.
— Превосходно, Альфред Карлович, превосходно!
Я и в самом деле был восхищен. Надо же! Без сложной электроники, безо всяческих привычных мне наворотов создать прибор ночного видения!
— Я бы сходу заказал у вас две пары, себе и Клейсту. Мне для большой императорской гонки такие очки очень даже пригодятся. А если вы покажете свою новинку генералам, они её оторвут у вас вместе с руками. И заплатят столько, сколько вы скажете, без торга.