Жилец

Бантинг прошел в гостиную, жена молча последовала за ним. Он уселся в свое уютное кресло и помешал кочергой скудный огонь в очаге. Бантинг сделал это впервые за долгий день и, утвердившись таким образом в роли главы семейства, почувствовал, что от сердца у него отлегло. Мужчина должен время от времени демонстрировать свою власть, а он уже забыл, когда делал это в последний раз.
Бледное лицо миссис Бантинг слегка порозовело. Она не привыкла к такому обращению. Потому что Бантинг, если не доводить его до крайности, был добрейшим из людей. Она начала бродить по комнате, то смахивая воображаемую пыль, то слегка сдвигая мебель, чтобы стояла ровнее. Но руки у нее тряслись – причиной тому было волнение, жалость к себе и гнев. Пенни? Как это ужасно – переживать из-за какого-то пенни! Но они дошли уже до той черты, за которой и пенни становится поводом для бурных чувств. Странно, что муж до сих пор этого не понимает.
Раз или два Бантинг оборачивался. Ему хотелось сказать Эллен, чтобы она перестала мельтешить, но он молчал, поскольку слишком дорожил спокойствием, а кроме того, был немножко пристыжен. Вскоре жена и сама прекратила раздражавшее его хождение по комнате.
Но миссис Бантинг поступила не так, как хотелось мужу, то есть не вернулась на свое место. Вид поглощенного чтением супруга был ей невыносим. Она открыла дверь спальни и, избавившись от ненавистного зрелища, то есть Бантинга, мирно изучающего под ярким светом «Ивнинг стандард», села там в холоде и темноте и прижала ладони к вискам.
Никогда раньше она не ощущала такой безнадежности и такого… такого отчаяния. Что толку было жить с младых ногтей по законам чести и совести и заботиться о том, чтобы не уронить свое достоинство? Куда привели ее эти принципы? К нынешним убожеству и нищете? Они с Бантингом уже миновали тот возраст, когда легко можно поступить на службу вместе. Господа любят нанимать семейные пары помоложе, делая исключение только в тех случаях, когда жена в совершенстве владеет кулинарным искусством. Повариха и дворецкий всегда найдут себе хорошее место. Но миссис Бантинг не была выдающейся кухаркой. Она умела сносно готовить простые блюда, чтобы удовлетворить возможных жильцов, но не более того.
Жильцы? Что за нелепая мысль – сдавать комнаты. Ведь это была ее идея. Бантинг покорно выполнял волю жены. Вначале все шло как по маслу. Их пансион на морском берегу приносил доход – не такой, как они надеялись, но все же немалый. А потом случилась эпидемия скарлатины, положившая конец процветанию не только Бантингов, но и десятков – нет, сотен – других несчастных. За нею последовало некое деловое предприятие, которое завершилось еще более плачевно, и в результате Бантинги остались по уши в долгах. Они задолжали своему прежнему господину, человеку очень великодушному, такую сумму, что не приходилось и мечтать когда-либо ее выплатить. И вот вместо того чтобы – семьей или поодиночке – пойти на службу, они решились рискнуть и на остатки денег наняли дом на Мэрилебон-роуд.
В былые дни, когда они вели не обремененную тревогами и ответственностью и прежде всего безбедную жизнь, которая достается в награду тем, кто добровольно взваливает на себя лакейское ярмо, оба обитали в домах, выходящих на Риджентс-парк. Им казалось очень умной затеей обосноваться в тех же краях, тем более что Бантинг, сохранивший солидную внешность и связи, мог время от времени подрабатывать официантом на частных приемах. Но обстоятельства меняются, причем меняются стремительно. Двое из прежних хозяев Бантинга переехали в другой район Лондона, а знакомый устроитель приемов с Бейкер-стрит разорился.
В данную минуту Бантинг не смог бы пойти на работу, даже если бы ему таковую предложили, потому что отдал в заклад свой парадный костюм. Он не спросил разрешения у супруги, как подобало бы хорошему мужу, а просто пошел и сделал это. И у жены не хватило духу ему пенять. Именно на эти деньги, которые он молча протянул ей в тот вечер, она купила ему последнюю пачку табаку. И вдруг среди этих невеселых размышлений миссис Бантинг услышала громкий, но неуверенный стук в дверь, повторившийся два раза.
  
Глава II
 
Миссис Бантинг нервно вскочила. Мгновение она стояла и прислушивалась. Вокруг была темнота, которую делала еще гуще полоска света под дверью гостиной, где сидел со своей газетой Бантинг. А потом неровный двойной удар повторился, и она сказала себе, что такой стук не может предвещать ничего доброго. Будущий жилец стучал бы резко и уверенно. Нет, это, наверное, какой-нибудь попрошайка. Подобные посетители являются в любой час дня или ночи, чтобы клянчить или требовать деньги.
Миссис Бантинг уже приходилось вступать в весьма неприятные контакты с этой не поддающейся определению публикой. Таких мужчин и женщин (прежде всего женщин) много во всяком большом городе; они похожи на балласт, беспорядочно носящийся по волнам. Но с тех пор как она стала выключать на ночь газовое освещение в прихожей, беспокойства от них поубавилось: как крысы, которые сбегаются на свет, они покинули темный дом.
Она открыла дверь гостиной. Встречать посетителей, которые стучали в парадную дверь, было обязанностью Бантинга, но жена куда лучше мужа умела спроваживать неприятных или навязчивых гостей. Сегодня, однако, она предпочла бы, чтобы этим занялся супруг. Но Бантинг, поглощенный газетой, не шелохнулся; он только поднял глаза и произнес, когда открылась дверь:
– Кажется, стучат?
Ничего не ответив, миссис Бантинг вышла в холл и медленно отворила парадную дверь. На верхней из трех ступенек крыльца стояла длинная и тощая фигура, облаченная в инвернесскую накидку и старомодный цилиндр. Несколько мгновений посетитель молча щурился, ослепленный, видимо, светом горелки. Опытным взглядом миссис Бантинг тут же определила, что перед ней джентльмен, представитель того сословия, что и их с мужем прежние наниматели.
– Если не ошибаюсь, здесь сдаются комнаты? – Вопрос был задан довольно резким, но нерешительным голосом.
– Да, сэр, – произнесла миссис Бантинг с сомнением.
С тех пор как к ним в последний раз являлся съемщик, то есть не какой-нибудь, а респектабельный, отвечающий их запросам, прошел уже, казалось, целый век. Инстинктивно она немного посторонилась, и незнакомец проскользнул мимо нее в холл. Тут только миссис Бантинг заметила у него в левой руке узкий саквояж, совершенно новый, из добротной коричневой кожи.
– Я ищу тихое жилье, – произнес он. – Тихое жилье, – повторил посетитель мечтательным отсутствующим тоном и нервно огляделся.
Землистое лицо его просветлело: он увидел, что холл тщательно обставлен и сияет чистотой. Рядом стояла очень аккуратная подставка для шляп и зонтов. Усталые ноги посетителя мягко покоил темно-красный половик, подобранный в тон ворсистым обоям. Дом был превосходен, хозяйка, похоже, тоже.
– Комнаты очень тихие, сэр, – проговорила она мягко. – Сейчас свободны четыре. Кроме меня и моего мужа, в доме никто не живет.
Миссис Бантинг произнесла это вежливым, бесстрастным тоном. Трудно было поверить в такое счастье: вдруг к ней в дом является жилец и к тому же на редкость любезный человек, говорящий приятным голосом, который напомнил бедной женщине дни ее радостной, свободной от тревог юности.
– Как раз это мне и нужно, – отозвался он. – Четыре комнаты? Ну что ж, я, наверное, ограничусь двумя, но прежде хотел бы посмотреть все четыре, чтобы сделать выбор.
Как же это здорово, что Бантингу пришло в голову зажечь в холле газ! Если бы не освещение, джентльмен, конечно, прошел бы мимо. Миссис Бантинг направилась к лестнице, в волнении совершенно забыв, что дверь осталась открытой. Незнакомец, которого она уже мысленно именовала «жильцом», быстро шагнул к двери и захлопнул ее.
– Ох, спасибо, сэр! – воскликнула хозяйка. – Сожалею, что вам пришлось побеспокоиться.
На миг их взгляды встретились.
– В Лондоне небезопасно оставлять открытой входную дверь, – проговорил посетитель не без резких нот в голосе. – Надеюсь, обычно вы об этом не забываете. Иначе в дом может забраться кто угодно.