Жилец

– У нас поселился новый жилец! – воскликнула она. – И… Бантинг! Это джентльмен с головы до пят! Он сам мне предложил аванс за четыре недели – по две гинеи за неделю.
– Не может быть!
Бантинг бегом обогнул стол, и супруги встали рядом, зачарованно созерцая кучку золотых.
– Но здесь десять соверенов, – встрепенулся муж.
– Да, джентльмен поручил мне завтра кое-что для него купить. Ох, Бантинг, он так хорошо со мной говорил; я чувствовала… чувствовала…
Отойдя на шаг, миссис Бантинг села, прижала к лицу свой черный передник и разразилась слезами. Бантинг робко похлопал ее по спине.
– Эллен! – начал он, глубоко тронутый ее волнением. – Эллен! Ну, ну, дорогая, не надо так переживать…
– Да, да, – рыдала она. – Конечно… Я знаю, что я дурочка. Но мне уже начинало казаться, что нам больше никогда не посчастливится!
Она рассказала мужу – вернее, попыталась рассказать, – что представляет собой жилец. Красноречием миссис Бантинг не отличалась, но одно Бантинг понял из ее слов достаточно ясно. А именно, что мистер Слут человек эксцентрический, как часто бывает с умными людьми… то есть он совершенно безобиден… и ему нужно потакать.
– Он говорит, что много услуг ему не потребуется, – сказала она наконец, утирая глаза, – но я же вижу, что ему нужен хороший присмотр, бедняжке.
Не успела она умолкнуть, как в доме послышались непривычные звуки: громкий звон колокольчика. Это жилец в верхней гостиной вновь и вновь тянул за шнурок.
Бантинг взглянул на жену просительно.
– Думаю, Эллен, лучше будет пойти мне?
Ему очень хотелось взглянуть на нового жильца. Да и, честно говоря, он успел соскучиться по работе.
– Хорошо, – кивнула она, – поднимись ты! Не заставляй его ждать! Интересно, что ему понадобилось? Я сказала, что дам знать, когда будет готов ужин.
Через минуту Бантинг вернулся. По его лицу блуждала странная улыбка.
– Как ты думаешь, что он сказал? – спросил Бантинг таинственным шепотом. И, не дожидаясь отклика, продолжил: – Просил одолжить ему Библию!
– Не вижу в этом ничего особенного, – поспешно отозвалась жена. – Может быть, ему нездоровится. Пойду отнесу.
Со столика между окнами миссис Бантинг взяла большую Библию, которую получила в качестве свадебного подарка от некой замужней дамы, дочери одной из своих прежних хозяек.
– Он сказал, что специально подниматься не нужно. Подождет до ужина. – И Бантинг добавил: – Эллен! Он какой-то чудной… Не похож ни на одного джентльмена из тех, кого я знаю.
– Он джентльмен. – В голосе миссис Бантинг прозвучала сердитая нотка.
– Ну да, конечно же. – Но в глазах у Бантинга по-прежнему читалось сомнение. – Я спросил, не нужно ли разложить его одежду. Но, Эллен, он сказал, что у него нет одежды!
– Больше нет, – поспешно вступилась за жильца Эллен. – У него потерялся багаж. Такой человек – легкая добыча для любого мошенника.
– Да, это сразу заметно, – согласился Бантинг.
Ненадолго воцарилось молчание. Миссис Бантинг составила для мужа на клочке бумаги список покупок. Закончив, она протянула ему записку и соверен.
– Не задерживайся, – попросила она, – я немного проголодалась. А я пока позабочусь об ужине для мистера Слута. Он пожелал только стакан молока и пару яиц. К счастью, мне всегда достаются свежие яйца!
– Слют, – произнес Бантинг, глядя на нее. – Странная фамилия. Как она точно произносится: С-л-ю-т?
– Да нет же, С-л-у-т.
– Вот как. – Бантинг проговорил это с сомнением.
– Он сказал: переставьте буквы в слове «стул» и получите мою фамилию, – улыбнулась миссис Бантинг.
У двери Бантинг обернулся.
– Теперь мы сможем вернуть молодому Чандлеру часть долга. Это замечательно.
Жена кивнула, не в силах выразить словами свою радость. Потом супруги взялись за дело: Бантинг вышел на туманную и сырую улицу, а его жена спустилась в холодную кухню.
Вскоре поднос с ужином для жильца был готов. Еда была разложена красиво и аккуратно. Миссис Бантинг знала, как прислуживать джентльмену. Поднимаясь по кухонной лестнице, она внезапно вспомнила, что мистер Слут просил принести ему Библию. Оставив поднос в холле, хозяйка поспешила в гостиную за Библией. В холле она задумалась, не лучше ли будет сходить наверх еще раз. Но, решив все же управиться в один прием, зажала под мышкой большую тяжелую книгу и стала медленно подниматься с подносом по лестнице.
 
Наверху ее подстерегала неожиданность. Когда хозяйка открыла дверь, поднос едва не выскользнул у нее уз рук. Библия же с тяжелым стуком упала на пол. Новый жилец повернул лицом к стене все ее гравюры с ранневикторианскими красавицами, вставленные в нарядные рамки, – гравюры, которыми миссис Бантинг так гордилась! Это ошеломило ее настолько, что даже слов не нашлось. Поставив поднос на стол, она наклонилась и подняла Библию. Ей было не по себе оттого, что Библия упала на пол – хорошо еще, что поднос уцелел.
– Я… я взял на себя смелость кое-что переустроить по собственному вкусу, – смущенно произнес мистер Слут, вставая. – Видите ли, миссис… э… Бантинг, когда я здесь сидел, мне казалось, что глаза с портретов следят за мной. Очень неприятное чувство, даже мороз подирал по коже.
Хозяйка тем временем молча застилала половину стола небольшой скатертью. На слова жильца она никак не отреагировала по простой причине: не знала, что и сказать. Ее молчание явно расстроило мистера Слута. Выдержав достаточно длительную паузу, он заговорил снова:
– Мне больше нравятся голые стены, миссис Бантинг. – В его голосе чувствовалось легкое волнение. – Собственно говоря, я долгое время жил как раз среди голых стен и привык.
Хозяйка наконец отозвалась, и ее тон, размеренный и ласковый, пролил бальзам на душу жильца.
– Вполне понимаю вас, сэр. Когда вернется Бантинг, он отнесет картины вниз. У нас достаточно места, где их повесить.
– Спасибо… Большое вам спасибо.
Судя по всему, мистер Слут испытывал огромное облегчение.
– Вы, кажется, просили одолжить вам Библию, сэр? Вот она.
Несколько секунд мистер Слут созерцал ее, словно бы в недоумении, а потом, встряхнувшись, сказал:
– Да, да. Это всем книгам книга. В ней всегда найдешь что-нибудь подходящее при любом состоянии души… и тела тоже…
– Вы совершенно правы, сэр.
Оставив на столе скромный, но очень аппетитный ужин, миссис Бантинг вышла и тихо закрыла за собой дверь. Вместо того чтобы прибрать в кухне, она отправилась прямо в гостиную и стала ждать Бантинга. Ей пришло на ум приятное воспоминание, случай из далекой юности – тех дней, когда она звалась Эллен Грин и состояла на службе у очень милой старой леди.
У хозяйки был любимый племянник: жизнерадостный молодой джентльмен, который учился в Париже рисовать животных. И однажды утром этот мистер Алджернон – такое несколько необычное имя носил племянник – имел нахальство повернуть лицом к стене шесть красивых гравированных репродукций с картин знаменитого мистера Ландсира! Эти события всплыли в памяти миссис Бантинг в мельчайших деталях, словно бы произошли вчера, а ведь она долгие годы ни разу о них не вспоминала.
В ранний утренний час она вошла в столовую (в те дни прислугу ценили не так высоко, как сейчас, и Эллен делила комнату со старшей горничной, которая была обязана вставать и спускаться в хозяйские помещения ни свет ни заря). Там Эллен наткнулась на мистера Алджернона, который одну за другой поворачивал гравюры лицом к стенке! Его тетка необычайно ценила эти картинки, и Эллен расстроилась, потому что не подобает молодому джентльмену устраивать пакость тете, которая так к нему добра.
– Ох, сэр! – растерянно воскликнула она. – Что это вы делаете?
Даже сейчас у нее в ушах, как живой, звучал веселый голос молодого человека:
– Выполняю свой долг, прекрасная Елена! – Он всегда звал ее прекрасной Еленой, когда поблизости никого не было. – Как я научусь правильно рисовать животных, если с утра до вечера на меня взирают со стен эти чудовищные полулюди-полузвери? – Мистер Алджернон произнес это по обыкновению беззаботно; но то же самое, правда, в более серьезной, уважительной манере он повторил своей тетке, когда милейшая старая леди спустилась в столовую. Собственно, он, нимало не смущаясь, заявил, что красивые зверюшки, нарисованные мистером Ландсиром, сбивают ему глаз! Тетя была вне себя. Она заставила племянника вернуть картины в прежнее положение, и все время, пока он оставался в доме, ему пришлось принимать пищу в обществе этих, как он выразился, «полулюдей-полузверей».