Смертоцвет (СИ)
— В самом деле? Это как? Впрочем, да, идемте.
И надо сказать, что, хотя чопорный вечер в графском имении был совсем непохож на маскарад у баронессы, одно лицо, попавшееся им по дороге, напомнило Герману ту памятную ночь. В толпе мелькнула знакомая полукруглая лысина, и Герман не без удивления узнал в ее обладателе его светлость князя Паскевича, с которым у него вышла неприятность в тот памятный вечер. На сей раз князь был облачен не в тогу, а в золоченый мундир лейб-гвардии гренадерского полка, украшенный рубиновой звездой и полным комплектом как сапфировых, так и изумрудных крестов. Все это делало князя похожим не то на рождественскую елку, не то на раззолоченного пузатого китайского божка, но никак не на бравого военного. Каковым он, впрочем, считался лишь формально, ни разу не приняв участия в сражении даже в качестве боевого мага, что было бы относительно безопасно.
Едва завидев Германа, он скривился, словно от зубной боли, однако здороваться с ним не стал и поспешил сразу отвести взгляд. Герман, впрочем, тоже был не в восторге от встречи. Он постарался пройти мимо князя побыстрее.
Они вышли на середину просторного зала, и Ариадна села за рояль, который предварительно выкатили сюда слуги. Герман же встал рядом с ней, прикрыл глаза, приготовился, и едва прозвучала первая нота — начал.
То, что он продемонстрировал, было гораздо грандиознее, чем на репетиции у Кропоткина. Князь тогда играл простенькую, медленную мелодию, чтобы Герман успел ухватить суть, но и то репетиция затянулась, а Герману потом пришлось заезжать к князю еще дважды. Но зато теперь уж он был во всеоружии.
Заклинание было в самом деле несложным. Говорят, его когда-то специально разработали для того, чтобы даже слабенький маг, без графского титула, не говоря уже о баронском, мог его без труда применять. Автором был французский антрепренер Дюбуа, едва получивший титул дворянина Российской империи за успехи своей балетной труппы, и желавший произвести максимум эффекта при минимуме затрат.
Побочным требованием было то, что нужно было иметь музыкальный слух и чувство ритма. У Германа то и другое имелось, так что достаточно было подстроиться к той музыке, что играла девушка, и под потолком началось такое…
Каждая клавиша, которую нажимала Ариадна, заставляла вспыхивать гигантские цветы, сотканные из иллюзии, бесплотные и прекрасные, особенно оттого, что жили они всего секунду-другую, а затем таяли в воздухе, сменяясь новыми. Некоторые из них складывались в картины: живые и чувственные. В них можно было разглядеть губы, слившиеся в поцелуе или переплетенные в экстазе тела, а затем все это сменялось невинными картинами сельского луга или горного склона.
Высокие ноты вызывали к жизни яркие голубые вспышки, низкие превращались в насыщенные алые. Картины в воздухе жили своей жизнью, и в то же время строго подчинялись мелодии. По залу пронесся легкий вздох восторга.
Герман был бы польщен, но ему было не до того. Хоть заклинание и считалось несложным, но сил оно у него отнимало прилично, да и концентрации требовало неслабой.
Ариадна стала играть быстрее. Темп ускорялся, Герман едва за ним поспевал. На секунду его пробил холодный пот от мысли, что вот-вот музыка высосет из него всю силу без остатка, и он просто рухнет на пол безжизненным телом. Какая нелепая смерть, и какая красивая в то же время.
Вспышки расцветали под потолком зала одна за другой, а перед глазами Германа уже плыли цветные пятна, и он знал, что это не из-за фейерверка. Ладони, через которые проходила энергия, дрожали и покрылись потом, а ощущение было такое, словно Герман держал в них на весу двухпудовую штангу.
Наконец, грянул последний мощный аккорд, расцвел последний ослепительный букет разноцветных вспышек, и Герман повалился на колени, совершенно обессиленный. В следующее мгновение тишину взорвал шквал аплодисментов. И Герман понял, что звучат они, главным образом, в его честь, хотя у него не было сил даже глаза раскрыть, чтобы взглянуть в лицо восхищенной толпе.
— Ничего особенного, — донесся до него сквозь гомон поздравлений и комплиментов голос Галатеи. — Это ерундовое заклинание и бессмысленная трата магии. Только от совершенно пустого человека можно такого ожидать.
— Совершенно с вами согласен, мадемуазель, — вставил реплику Паскевич. — Бессмысленное мотовство и возмутительное позерство.
— Ну, что вы! — пискнула Ариадна. — Это было чудесно! Герман Сергеевич, что с вами? Вам нехорошо⁈
Уваров, кажется, был согласен скорее с младшей дочерью. Он подошел и покровительственно похлопал Германа по плечу.
— У вас отличный вкус, молодой человек, — произнес он. — Прошу прощения, что не имел возможности пока с вами побеседовать. Вы служите в Корпусе жандармов? Это отличное место для приложения сил истинного патриота.
— Благодарю вас, — Герман поднялся с колен и учтиво поклонился. — Ваша оценка моего вкуса делает мне честь.
— Прелестно, прелестно, — проворковала графиня Уварова, нежно улыбаясь. — А вот этот момент, когда сразу множество вспышек, это было фантастически, настоящей экстаз! Обязательно заезжайте как-нибудь еще к нам, молодой человек!
— В самом деле, — кивнул граф. — Нам будет приятно.
Впрочем, он явно был в меньшем восторге, чем графиня. Однако Герман решил, что, пожалуй, более удачного случая, чтобы поговорить с ним, пожалуй, не представится. Если упустить момент, граф отойдет от него, и потом не носиться же за ним по всему залу. Тем более, вот-вот должен был начаться парадный обед, и мелкого провинциально жандарма, конечно, посадили бы за стол подальше от хозяина.
— Ваше сиятельство, — произнес он. — Я бы как раз хотел узнать ваше мнение по одному делу, я бы сказал, государственному вопросу. Мне, человеку малоопытному в службе, было бы чрезвычайно полезно знать, что вы думаете.
— Хм… — граф нахмурился. — Вообще-то, я на праздниках о государственных делах не беседую… Но раз уж вы нынче герой вечера… дорогая, ты не могла бы побеседовать с княгиней Волконской пару минут? Боюсь, мы тебе наскучим этими бюрократическими разговорами.
Графиня одарила Германа улыбкой и отошла в сторону.
— Видите ли, ваше сиятельство… — начал он, но договорить не успел. На противоположном конце зала раздался отчаянный женский крик, а через секунду к нему присоединился гомон других голосов. Герман с графом переглянулись, а затем оба бросились бежать через зал, в котором тут же началась толкотня и неразбериха. Слуги метались из стороны в сторону, гости испуганно жались к стенам, женщины то и дело поднимали визг.
Оказавшись возле противоположной стены, у входа в коридор, который вел, очевидно, к служебному флигелю, Герман увидел, что возле стены стоит бледная, словно статуя, Галатея, а на полу лежит, содрогаясь в агонии, один из лакеев, широкоплечий и довольно молодой, с реденькими бакенбардами. Из приоткрытого рта у него, среди выступившей пены пробивался знакомый уже зеленый росток с треугольными листьями. А возле сжатой в судороге ладони валялась круглая жестяная коробочка, из которой на пол выкатились несколько мутных белых леденцов.
Глава пятая
Вновь всплывает могильничек
— Это неслыханно… — говорил граф, ерзая в обитом бархатом кресле. — Это… просто чудовищно! В моем собственном доме! И сюда проникла эта гнусь, эта зараза… Я даже не знаю, как это назвать!
— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил Герман.
Они расположились в кабинете графа, на втором этаже. Была уже глубокая ночь, Герман как раз закончил опрашивать гостей вместе с вызванными сотрудниками сыскной полиции. Теперь им позволили разъехаться.
Герман чувствовал себя чудовищно вымотанным. Не так он себе представлял вечер, проведенный в аристократическом семействе. И в то же время, им овладел охотничий азарт, с которым за недолгое время службы успел сродниться. Найти мерзавца. Разгадать, что же произошло. Решить головоломку, сложив все кусочки мозаики на свои места.