Костяной Дом (ЛП)
Подобные высказывания и манеры молодого аристократа производили сильное впечатление на его клиентов, а среди них было немало молодых женщин, недавно вышедших замуж. Слухи о завидном холостяке множились и дошло до того, что он не мог посетить ни одного представления в Ковент-Гарден, не привлекая стайку ухоженных и богато одетых молодых девушек. Как сказал один слегка завистливый наблюдатель:
— Думаю, граф Сазерленд должен очень любить садоводство.
— Что вы имеете в виду, Мортимер?
— Чтобы поддерживать этот восхитительный цветник, ему, наверное, приходится работать на грядках, как рабу на плантациях.
Сам молодой граф, казалось, наслаждался женским вниманием, но держал дистанцию, дразня окружающих своей кажущейся доступностью. Фавориток у него не замечалось, однако каждую ночь его видели на публике с новой красавицей. В конце концов одна из них начала выделяться из стаи: стройная белокурая девица по имени Филиппа Харви-Джонс, дочь и единственная наследница известного промышленника Реджинальда Харви-Джонса, человека, у которого был единственный свет в окошке — рыцарское звание, всем остальным он уже владел. Реджи, как его звали друзья и поклонники, пользовался репутацией жесткого бизнесмена, единственным удовольствием в жизни которого была его дочь.
Само собой, когда ее имя стало ассоциироваться с лихим графом Берли, Реджинальд заинтересовался. Через несколько минут после их первой встречи он сразу же перешел к делу.
— Ваше состояние, сэр. Каково его происхождение?
— Прошу прощения? — Архелей задрал бровь.
— Мы светские люди, — произнес в ответ Редж. — Не стоит скромничать, особенно когда дело касается денег. В лучшем случае они способны определить место человека в этом мире. — Он смотрел прямо в глаза молодому лорду. — Так сколько же у вас есть?
— Трудно сказать, — ответил Берли, легко переходя на конфиденциальный тон. — Северные владения, южные владения, лондонский дом... Конечно, большая часть принадлежит семье. — Арчи давно научился играть на врожденном невежестве лондонцев, мало знавших о Шотландии вообще и ее дворянстве в частности.
— Хорошо. А каковы ваши личные активы? Те, которыми вы можете свободно распоряжаться?
— Думаю, тысяч десять.
— Неплохо.
— Я имею в виду годовой доход, — скромно добавил Берли.
— Я впечатлен. — Харви-Джонс взглянул на собеседника с уважением. — Это в два раза больше моих доходов, а я много работаю, выколачивая свою долю.
— Да, я наслышан, — мягко согласился молодой лорд. — Моя собственная работа мне самому больше напоминает досуг.
— То есть это у вас хобби такое, сэр?
— Ну да, что-то в этом роде. — Молодой джентльмен вздохнул. — Но иногда так хочется заполнить чем-нибудь пустые часы.
— Так женитесь, — предложил промышленник, — у вас появится отличный способ заполнять свободное время.
— Думаю, вы правы…
— Полагаю, скоро у вас будет недоставать свободных часов!
— Папочка, — защебетал теплый женский голос, — ты монополизировал нашего хозяина своей болтовней, — она неодобрительно нахмурилась. — Опять о деньгах? Скажи, наконец, что у вас другая тема разговора.
— Знаешь, дорогая Пиппа, другие темы мне просто в голову не лезут. — Реджи поцеловал свою златовласую дочь в щеку. — Мы тут говорили о хобби и прочих увлечениях. Граф жалуется, что у него слишком много времени. Я сказал ему, что ему нужна жена.
— Ах, папочка! — Филиппа выглядела испуганной и смущенной одновременно. Она взглянула на Берли, чтобы оценить его реакцию. — О, простите, пожалуйста, моего отца. Иногда он может показаться таким грубияном.
— Да, простите меня, — повторил Реджи. — У меня не было такого воспитания, как у моей дочурки. Однако мужчине нужна жена. Это факт. Ну, сэр, что вы скажете?
— Я говорю, — медленно произнес Берли, не сводя глаз с Филиппы, — что счастье, как и богатство, ничего не значит, если их не с кем разделить.
— Вот это романтик, я понимаю! — прогудел Реджи.
— О, папа, веди себя прилично. — Девушка положила руку на безупречный черный рукав смокинга Берли. — Однако, милорд, должна сказать, я согласна с папой.
— Тогда, возможно, вы окажете мне честь посидеть рядом со мной за ужином сегодня вечером, чтобы мы могли обсудить этот вопрос, как он того заслуживает. — Берли снял ее руку с рукава, поднес к губам и поцеловал. — Разумеется, — сказал он, бросив взгляд на промышленника, — если мне удастся убедить вашего отца выпустить вас из поля зрения хотя бы на час.
— Да уж как-нибудь переживу, сэр. — Он махнул рукой. — Идите, развлекайтесь.
— Предлагаю воспользоваться этим мудрым советом. — Берли предложил руку, дама любезно приняла приглашение, и они вдвоем направились через мраморный вестибюль в большой зал. Позже их снова видели в компании друг друга — так что у людей появились законные подозрения. Они стали предметом обсуждений в высших кругах общества, и к ним стали относиться как к будущей паре — и не без основания, — хотя всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался задать вопрос о перспективах, его начинали уверять, что имеется в виду только дружба. Однако сами окружающие думали иначе. В сплетнях в аристократических домах все чаще говорили о близкой помолвке.
Увы, те, кто ждал скорого приглашения на торжественную свадьбу, были разочарованы. Лето пришло и ушло, сменилось осенью, и, хотя ухаживания продолжались, никакого объявления о свадьбе не делалось. Люди, близкие к графу, намекали, что расписание поездок молодого джентльмена в настоящее время затрудняет такие приготовления; его деловые контакты требовали возвращения на Ближний Восток, и, возможно, еще дальше. Как бы то ни было, предположения о свадьбе к следующей весне, как только граф вернется в город, звучали все чаще.
Однако молодой джентльмен не вернулся ни следующей весной, ни через год. Поток его писем к любимой Филиппе резко прекратился, а огонь спекуляций начал распространяться в новых направлениях. Время шло и постепенно возобладало мнение о том, что с графом случилось нечто ужасное. Хотя причина его гибели не называлась, воображение ничем не сдерживалось: говорили, что корабль Берли затонул на обратном пути; он попал в лапы пиратам; граф похищен и его удерживают с целью получения выкупа; он ввязался в какие-то местные беспорядки, стал жертвой войны; принял аравийское подданство; томится в иностранной тюрьме по ложному обвинению… каждый старался придумать свое объяснение и подливал воды на мельницу слухов.
Прошло целых три года, прежде чем Архелей Берли вернулся в Англию. Причина его отсутствия и то, что случилось с ним во время его путешествий, так и не стали известны; ни слова, объясняющего его задержку, никогда не было произнесено вслух. Но человек, вернувшийся в Лондон, был совсем не тем человеком, который покинул город почти четыре года назад.
В молодом лорде поселился ненасытный голод. Теперь его привлекали знания, причем, чем более таинственные, тем лучше. Они стали его всепоглощающей страстью. Его видели только с книгой в руках, а когда он не читал, то делал записи в одном из блокнотов, которые держал под замком в своем столе. Бальный зал его просторного особняка выпотрошила армия плотников; вдоль стен выстроились стеллажи, а на них — редкие тома букинистических книг. Эта трансформация подчеркивала тот простой факт, что богатый молодой человек стал прилежным ученым.
Торговля древностями шла своим чередом, но графа Сазерленда теперь чаще можно было увидеть на лекциях Королевского общества, чем на аукционах Sotheby’s или Christie’s. Когда, наконец, Филлипа поняла, что она никак не может повлиять на новую страсть своего избранника, молодая женщина не стала терпеть соперника, в виде ученых штудий, и постепенно исчезла из жизни Архелея Берли, обрекая его на одиночество и холостяцкую жизнь.
ГЛАВА 25, в которой прошлое дает о себе знать
Трое путников неторопливо шли вдоль реки по направлению к городу. Солнце пригревало их спины, мокрая одежда быстро высохла. Кит, привыкший к изнуряющей жаре Египта в разгаре лета, наслаждался ароматным ветерком, тянувшим с реки.