Причина остаться

– Намного лучше, – подтверждает Седрик, и по моему телу на мгновение растекается тепло то ли из-за удобной мягкой толстовки, то ли от его взгляда. Этому парню даже не нужна четвертьулыбка, он умеет улыбаться глазами, не шевельнув ртом. Все время, что я на него смотрю, его губы не двигаются. И тем не менее он улыбается.
Я же, наоборот, не могу не усмехнуться и тут же чувствую, как к щекам приливает жар, когда до меня доходит, что я пялюсь на его губы, как будто подумываю лизнуть их, заявляя, что он мой. Уверена, ему и так известно, что он сексуальный… мне обязательно так открыто ему это демонстрировать?
– Мне бы ни в коем случае не хотелось рассердить Оливию неправильным решением, – произносит он, – но думаю, моя идея ей понравится. Я знаю лучший паб в городе. Правда, Гомеру туда нельзя, а когда ты оттуда выйдешь, то уже не сможешь отвезти его домой, потому что Сойер, которому этот паб принадлежит, отлично выполняет свою работу. Но…
Облокотившись на крыло, я отмахиваюсь:
– Оливия бы пришла в восторг от твоей идеи, но я накладываю вето.
Седрик выгибает темную бровь, ту, что со шрамиком:
– Ты жертва. У тебя есть право вето?
За это он заслужил тычок в живот. Но тот вышел каким-то хилым, этот тычок. По такому прессу надо тыкать сильнее. Запомню на будущее.
– Ты не выучил правила игры, битлофан!
– Черт, мелкий шрифт! О’кей, никакого паба, вторая попытка. Тут неподалеку парк, ты в удобной обуви, а Гомер вроде бы тоже прекрасно себя чувствует здесь в тени деревьев. Мы могли бы пройтись, а по пути захватить мороженое. Это в духе Оливии?
Я делано вздыхаю:
– Ей придется смириться. Мне нравится.
– В следующий раз просто попрошу ее дать мне четкие инструкции. Пойдем.
СЕДРИК
Я протягиваю ей руку, просто так, потому что мне интересно, что она будет делать. Она бойкая и кажется уверенной в себе: один этот прикид из юбки стюардессы, худи оверсайз и кед – уже заявление. Но за непринужденностью кроется подозрительность, как у того, кто не просто опасается, что вокруг притаились опасности, а знает это наверняка.
Тем не менее она сжимает мои пальцы и действительно какое-то время идет за руку со мной, пока мы с улыбкой не разжимаем руки.
Доктор Рагав раз за разом советует мне больше веселиться. По-моему, я только этим и занимаюсь, но, полагаю, мы с ним говорим о разном.
Мы шагаем по парку по направлению к игровой площадке, и Билли объясняет, что не хочет сегодня идти в мой любимый паб, так как в конце плохих дней никогда не пьет спиртное. Мне кажется, это очень разумно с ее стороны, но я все равно в шутку спрашиваю, точно ли день оказался настолько плохим.
– Достаточно плохим, чтобы не пить, – уклончиво откликается она.
Детская площадка битком.
– Меня каждый год поражает, – говорит она, – откуда в первые солнечные дни берутся все эти дети, которых полгода нигде не было видно.
– Из-под земли, – шепчу ей я, – чтобы за лето съесть все мороженое, а потом снова спрятаться обратно. – Потому что перед фургоном с мороженым, который пропадал на несколько месяцев, так же как и дети, в самом деле выстроилась такая очередь, словно там раздают последнее мороженое на свете.
Мы идем дальше и выходим из парка возле мечети. Наискосок напротив нас есть небольшой универсальный магазин, в котором можно купить как минимум эскимо.
– У этого места самый жуткий трехзвездный рейтинг из всех существующих в Google, – тихо сообщаю ей я, пока мы ждем у кассы, где старушка перед нами пересчитывает свою мелочь. – У меня личные счеты со средними оценками. – Изначально личные счеты с ними были у Люка. Очевидно, он передал их мне в качестве маленькой безобидной части огромной кучи дерьма, которую я теперь обязан разгребать. Спасибо, Люк. Засранец.
Чтобы отогнать непрошеные мысли, я выкручиваю воображаемое колесико громкости группы «Billy Talent» у себя в голове. Басы и гитары, ударные, голос Бенджамина [10].
Пожертвуй.
 
Каждым словом, каждой мыслью, каждым звуком [11].
Глубокий вдох, очень медленно, чтобы Билли не заметила.
– Вот этот, – шепчу я, – мой некоронованный король посредственных отзывов. Цитирую: «Они убили мою собаку, очень мило!»
Билли уставилась сначала на меня, потом на мороженое в своей руке, потом опять на меня. Смотреть на продавщицу за прилавком она избегает.
– Но три звезды. Из пяти. Это довольно… нормально.
– Не знаю, хочу ли покупать мороженое там, где собак…
Она действительно говорила тихо, и все-таки кассирша бросает на нее едкий взгляд.
– Не раздражай ее, – еле слышно произношу я. – У нее такой вид, будто она планирует сделать это снова.
Билли кладет мороженое на прилавок и сглатывает. Я наклоняю голову к ней, пока ищу деньги:
– Расслабься. Три звезды, как-никак. Очень мило.
Она прыскает от смеха в кулак, отворачивается и покидает магазин без мороженого. Я одариваю кассиршу безобидной улыбкой (она выглядит так, словно во всей этой истории есть доля правды, но, к счастью, у меня нет собаки) и вместе с мороженым иду на улицу, где до сих пор икает от смеха Билли.
– Правда очень мило, – заявляю я.
– Это вроде как не смешно, – выдыхает она и на пару секунд прислоняется к моему плечу, так что моего носа касается аромат ее волос. О’кей. Это… правда очень мило.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты приколист, Седрик, а это совершенно обычный миленький маленький магазинчик.
– Тот отзыв существует на самом деле. Можешь погуглить. На аватарке у автора кошка, показать тебе? – Я лезу в карман джинсовой куртки за своим телефоном, но она отмахивается, не переставая хихикать.
– Да я тебе верю. Но это ни капли не весело.
– Ты смеешься, так что очень даже весело.
В ответ она хохочет еще громче:
– То, что я смеюсь, еще не значит, что это весело или наоборот. У меня неправильное чувство юмора, я постоянно смеюсь не над теми вещами.
А вот это уже звучит довольно знакомо.
– Так и надо. – Говорят, есть люди, чье странное чувство юмора спасает им жизнь.
Я снимаю упаковку с мороженого Билли и протягиваю его ей.
– Так как ты не слышала о самом забавном магазинном отзыве в Ливерпуле…
– Пробел в моем образовании, который теперь наконец-то закрыт.
– Огромный пробел. В любом случае, раз ты о нем не знала, я делаю вывод, что ты не особенно долго здесь живешь.
– Хм. – Она отвечает не сразу, сначала ее губы и язык принимаются за тонкий слой шоколада над мороженым. Наверно, мне не стоит так пристально смотреть… Слишком поздно.
– Уже почти год.
Улица сейчас пуста, так что мы переходим на противоположную сторону и вновь ныряем в тень деревьев в парке.
– И ты приехала из Лондона, – предполагаю я.
Она удивленно вскидывает на меня глаза.
– Ты по акценту понял? А я ведь так работала над ливерпульским.
В моем смехе слышатся немного неприличные нотки.
– Заметно. Можешь считать комплиментом, что за год ты уже понимаешь скауз [12].
– У меня была няня, которая разговаривала со мной исключительно на ирландском. Они похожи.
– Возможно. И тем не менее скаузером так быстро не стать.
Билли с вызовом приподнимает брови.
– Видимо, нужно тут родиться, чтобы быть одним из вас, да?
– Не-а. И я тоже не отсюда. Мы здесь все более или менее иммигранты. Скаузером – истинным ливерпульцем – становятся благодаря трем столпам Ливерпуля: мы адски работаем, адски спорим и пьем.
Она с ухмылкой кивает:
– Адски.
– Реально адски.
– Так вот что каждую ночь доказывают психи на улице перед нашим домом. Раньше я думала, что это пьяные футбольные хулиганы. Спасибо, теперь мне наконец ясно, что на самом деле речь о сохранении культурных ценностей.