КГБ в 1991 году
«На сегодняшний час, — пафосом в голосе объявил он, — задержаны и находятся в соответствующих определенных местах бывший министр обороны Язов (аплодисменты), бывший председатель Комитета госбезопасности Крючков (аплодисменты). В связи с тем, что председатель Кабинета министров Павлов находится в больнице, к нему приставлена соответствующая охрана (аплодисменты). Взят под стражу Янаев (аплодисменты). Взят под стражу генеральный директор завода имени Калинина Тизяков (аплодисменты). И сейчас группа поехала домой к министру внутренних дел, бывшему министру Пуго (аплодисменты).
Едва умолкли аплодисменты, как раздался громкий, привыкший повелевать, голос. Это был председатель российского правительства Иван Силаев: “Я хочу сказать о том, чего пока не знают многие члены Верховного Совета о Лукьянове. По существу, он был главным идеологом всего происшествия (аплодисменты). Он был главным идеологом этой хунты (аплодисменты)”».
Позднее Ельцин напишет в своих «Записках президента» такие строки о Силаеве: «Вечером 19 августа ко мне в кабинет в “Белом доме” зашел Председатель Совета Министров Иван Степанович Силаев и сказал: “Борис Николаевич, простите, но я уйду домой. Хочу быть с семьей в эту ночь”. И в его глазах я прочитал: “Поражение неизбежно, я старый человек, хочу в последний раз увидеть жену и детей”.
Первой моей реакцией была какая-то растерянность… В конце концов политики — не самураи, клятву кровью они не подписывали. Я Ивана Степановича прекрасно понимал. И все же это был уход одного из лидеров. А значит — тяжелый моральный удар по оставшимся. Поэтому этот эпизод постарались обставить как необходимую меру предосторожности — один из руководителей России должен был оставаться вне стен “Белого дома”».
Вечер 21-го. ГКЧП
Самолет с членами ГКЧП через два часа полета совершил посадку на аэродроме Бельбек. Оттуда на машинах — в Форос. Горбачеву, естественно, доложили об их прибытии, но он не торопился принимать. В томительном ожидании провели почти четыре часа.
«Прибывшие сразу потребовали встречи, — описывал ситуацию Горбачев. — Я велел охране, уже зная, что они едут, занять позиции в доме и около него, быть готовыми открыть огонь, если будут предприниматься попытки войти на дачу без моего разрешения. Такая попытка была со стороны Лукьянова и Ивашко, которые говорили охране, что они не имеют ничего общего с путчистами, и повторяли это мне, когда я в конце концов все-таки их принял».
От имени Горбачева прибывшим передали, что в Форос вылетела российская группа, ее ждет Михаил Сергеевич и примет раньше. А уж потом — их, гэкачепистов. Так что, ждите…
Им стало ясно, к чему клонилось дело. Могли ли они немедленно выехать на аэродром и возвратиться в Москву? Крючков впоследствии говорил: такая возможность была. Но они не воспользовались ею, потому что прилетели в Форос с добрыми намерениями.
«Можно было бы обратиться к местным военным, — вспоминал он, — и наверняка получить у них поддержку. Однако в наши намерения входило совсем другое. Мы прибыли доложить обстановку, объяснить наши действия, рассказать, что произошло в стране за истекшие двое суток и какие выводы из всего этого напрашиваются. Мы вовсе не собирались просить у Горбачева о каком-то снисхождении или милосердии лично для себя». Лукьянов и Ивашко действительно проследовали к Горбачеву. Они вернулись к остальным и сказали, что разговор был относительно спокойный. Михаил Сергеевич примет Крючкова и других, но только после встречи с делегацией российского руководства. Она уже на подъезде к Форосу.
Делегация прибыла около 18 часов и сразу же проследовала к Горбачеву. Они беседовали около двух часов, и все это время Крючков и приехавшие с ним терпеливо ждали.
В комнате, в которой они сидели, работал телевизор. Тональность новостей изменилась. Она стала откровенно осуждающей, а к вечеру — клеймящей ГКЧП. Звучали призывы строго покарать гэкачепистов.
Тизяков, сидевший рядом с товарищами, узнал из теленовостей, что его освободили от должности президента Ассоциации государственных предприятий и объединений промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, а в Свердловске, где он возглавлял научно-производственное объединение «Машиностроительный завод им. М.И. Калинина», требуют снятия его с должности.
Из дневника Р.М. Горбачевой: «…В 17.45 связь была включена. Через 73 часа. Изоляция кончилась! Арест тоже!»
О включении связи. А была ли она выключена? Историк Р. Пихоя в своей книге «Советский Союз: История власти. 19451991» (с. 684) после фразы «Сейчас же были восстановлены средства связи» сделал следующую сноску:
«Вопрос о том, были ли эти средства связи полностью выключены, до сих пор остается неясным. Есть свидетельства, что телефонная связь у Горбачева была и ею пользовались сотрудники охраны Горбачева с его ведома, как и специальное средство связи Президента СССР, которое КГБ не мог отключить».
После возвращения Горбачева из Фороса и ареста членов ГКЧП в общем хоре обличений и разоблачений, которыми была полна пресса, осталось мало замеченным мнение Валентина Занина, генерального директора ленинградского производственного объединения «Сигнал».
«Ознакомившись с версией М.С. Горбачева, — заявил он, — изложенной письменно в газетах, я утверждаю, что таким образом изолировать Президента СССР от связи невозможно. Я являюсь одним из производителей различных средств связи, и изоляция живого и несвязанного президента возможна только при демонтаже основного оборудования, изъятии его и вывозе, чего не было сделано, как явствует из сообщения. Это многие тонны. То есть был случай добровольного невыхода на связь… 24.08.91. Занин».
К письменной информации Валентин Занин добавил устно: «Вы должны отдавать себе отчет в том, что это не дача или, во всяком случае, не только дача. Это один из основных пунктов управления страной, на котором расположены многочисленные системы связи, не зависимые друг от друга. Можно отключить электричество, тогда будет действовать местная динамомашина, если выйдет из строя она, можно включить аккумулятор. Если выйдет из строя аккумулятор, то питание для системы связи можно обеспечить от ручного устройства. Если этого нельзя сделать, то есть еще одна система связи, о которой я не могу сказать. Для этого президенту достаточно иметь только авторучку и лист бумаги, чтобы обеспечить себе связь со страной».
Горбачев назвал это откровенной белибердой: «Все виды связи были отключены раз и навсегда». Что ж, у него своя правда.
Кстати, а у Лукьянова — тоже своя. 16 февраля 1993 года в телепрограмме Андрея Караулова «Момент истины» Лукьянов поведал немало интересного об августовских днях 1991 года. В частности, утверждал, что на даче в Форосе у Горбачева было два работавших телефона, по которым, по словам Лукьянова, не составляло труда связаться с Москвой. Кроме того, охрана Михаила Сергеевича подчинялась лично ему, а вовсе не руководству КГБ. А это означало, что она не препятствовала его свободе.
Из дневника Р.М. Гэрбачевой (продолжение): «Вошла Иринка: “В дом пытались пройти Плеханов и Ивашко. Остановил у входа Борис Иванович: «Приказ — никого не впускать. Будем стрелять!» Плеханов сказал: «Я так и знал… эти будут стрелять». Развернулись и ушли назад. Папа продолжает говорить по телефону”.
Зашел Михаил Сергеевич. Спросил, как я себя чувствую. Сказал, что не стал разговаривать (несмотря на неоднократные попытки с их стороны) ни с кем из заговорщиков.
Сразу переговорил с Борисом Николаевичем Ельциным: “Михаил Сергеевич, дорогой, вы живы? Мы 48 часов стоим насмерть!” Переговорил с другими руководителями республик. Джордж Буш и Барбара передали мне привет, сказали, что три дня молились за нас.
Показал записку, подписанную Лукьяновым и Ивашко: “Уважаемый Михаил Сергеевич! Большая просьба по возможности принять нас сейчас. У нас есть что доложить вам”. Сказал: “Вообще я не буду принимать Крючкова, Бакланова, Язова. Не о чем мне теперь с ними говорить. Лукьянов и Ивашко… Может быть, приму — потом. Жду российскую делегацию”.