Воровка (ЛП)

Вечеринка начинается. Официанты в белых рубашках перемещаются среди толпы, держа в руках подносы с шампанским и закусками. Гости переходят от картины к картине, восхищаясь представленной коллекцией. Женщина в тоге играет на золотой арфе на возвышении в центре бального зала, а жонглеры и фокусники перемещаются среди гостей, показывая фокусы и иллюзии, которые завораживают всех.
Честно говоря, это немного чересчур. Но, по крайней мере, еда вкусная. Я отхожу в сторону, мое внимание разделено между Антонио и Кинкейдом. В любую минуту…
Кто-то стучит вилкой о бокал. В бальном зале воцаряется тишина, и на подиум выходит ведущий, настраивая микрофон и прочищая горло.
― Дамы и господа, уважаемые гости, я рад приветствовать вас всех на этом особенном событии — праздновании восьмидесятилетия единственного и неповторимого Артура Кинкейда.
Гости аплодируют. Артур улыбается и кивает.
― Мистер Кинкейд, конечно, не нуждается в представлении, ― продолжает ведущий. ― Основатель и генеральный директор компании Kincaid Enterprises, он титан индустрии, филантроп и настоящий джентльмен. Он всю свою жизнь создавал возможности для других, наследие, о котором будут помнить последующие поколения.
Создавал возможности для других. Наследие, о котором будут помнить многие поколения. Кажется, меня сейчас стошнит.
Глаза Антонио встречаются с моими, и его губы подрагивают. Очевидно, я не так хорошо умею скрывать свои эмоции, как мне кажется.
Аплодисменты стихают, и ведущий поворачивается к миллиардеру.
― Артур, для нас большая честь быть сегодня здесь. От имени всех присутствующих я хотел бы поздравить тебя с днем рождения.
― Спасибо, Пол. ― Артур Кинкейд выходит в центр зала и оглядывается по сторонам. ― Спасибо, спасибо всем вам, ― говорит он. ― Я не могу выразить, как много это значит для меня — видеть столько дорогих друзей и коллег, собравшихся вместе для празднования. Оглядываясь на свою жизнь, я преисполнен благодарности…
Женщина вскрикивает.
Потому что итальянское искусство на стенах ― подделка? Краска на всех тридцати семи холстах исчезает, а вместо нее появляется скрытое послание.
АРТУР КИНКЕЙД ― НАЦИСТСКИЙ МАРОДЕР.
По залу проносятся возгласы, среди гостей раздается шокированный шепот. Артур Кинкейд выглядит потрясенным, а затем краснеет. Николас протискивается сквозь толпу и подходит к миллиардеру. При его появлении Кинкейд словно собирается с силами.
― Украдены, ― кричит он, пылая от ярости, и я начинаю смеяться. ― Все мои картины были украдены. Николас…
― Мы найдем их, Артур.
К ним присоединяется Эдит. Она обводит взглядом комнату, выражение ее лица холодно.
― Никто не выйдет из замка, пока мы не разберемся с этим, ― жестко говорит она. ― Николас, для начала мы просмотрим записи с камер.
Но Николас не отвечает. Он смотрит на что-то в своем телефоне, а когда поднимает глаза, его взгляд устремляется на меня.
― Это она, ― громко обвиняет он, указывая прямо на меня. ― Так называемая Мария Д’Эспозито — самозванка. — Он передает свой телефон Кинкейду. ― Ее настоящее имя — Лучия, ― продолжает он. ― И она замужем за Антонио Моретти. — Его голос повышается. ― Они вдвоем сделали это. Эдит, звони в полицию.
О, черт. Николас только что кинул нас.
Служба безопасности обыскивает нас, конфискует наши телефоны и запирает в комнате. Когда мы остаемся одни, я открываю рот, чтобы сказать что-то Антонио, но он слегка качает головой.
― Камеры.
Точно. Они нас прослушивают.
― Ты выглядишь напряженной, Лучия, ― продолжает он удивительно спокойным тоном, учитывая обстоятельства. Он протягивает руки. ― Иди сюда.
Я делаю, как он говорит. Он обхватывает меня за талию и притягивает ближе. Я наклоняюсь к нему и ищу его губы, позволяя волосам закрыть нас от камер.
― Я думала, что Николас мне нравится, ― шепчу я. ― Я передумала.
― Это часть плана.
 
― Что? ― Мой рот открывается. ― Это был твой сюрприз? Почему ты не сказал мне?
― Шшш, ― бормочет он. ― Говори тише, они слушают. Я не сказал тебе, Лучия, потому что тебе нужно было выглядеть шокированной, когда Ник обвинит нас в краже. И хотя я люблю тебя больше жизни, ты ужасная актриса.
― Я не ужасная. Ладно, хорошо, я такая.
― Эдит Фрост будет здесь с минуты на минуту, чтобы разлучить нас. Когда полиция будет тебя допрашивать, отрицай все.
― Хорошо. ― Я уже собираюсь спросить его, что будет дальше, как дверь распахивается и в комнату входит Эдит Фрост.
― Я разделяю голубков, ― мрачно говорит она. ― Пока не приедет полиция, вы двое можете подождать в разных комнатах.
Полицейские допрашивают Антонио и меня, по отдельности и вместе. К ним присоединяются Артур Кинкейд и Эдит Фрост.
Мы оба все отрицаем.
― Как я могла украсть картины? ― резонно спрашиваю я. ― Я не выходила из замка.
― У вас ведь есть записи с камер, не так ли? ― добавляет Антонио. ― И что на них видно?
Ник молча наблюдает из дверного проема, как начальник охраны стучит кулаком по столу.
― Запись была стерта.
― Удобно, ― усмехается Антонио. ― Это только ваши слова, что картины были украдены. У меня есть другая версия. Это страховое мошенничество. ― Он кивает в сторону миллиардера. ― Кинкейд организовал кражу картин, чтобы получить страховые выплаты.
― Это абсурд, ― шипит Кинкейд. ― Гнусное обвинение со стороны преступника.
Глаза главного детектива прищуриваются. Ему около пятидесяти, у него усталый вид и бесстрастное выражение лица.
― Если это правда, то это уже не первая попытка.
Кинкейд встает во весь рост.
― Как вы смеете? ― требует он. ― Я поговорю с главным констеблем об этом возмутительном обвинении.
Ник поднимает голову, внезапно насторожившись. Улыбка растягивает его губы, и я понимаю, что что-то должно произойти.
― Есть простой способ доказать, что вы ошибаетесь, ― говорит он. ― Вы можете обыскать замок в поисках картин, детектив, но вы их не найдете. Их здесь нет. Эти двое каким-то образом вывезли их.
Артур Кинкейд, все еще охваченный яростью, не замечает выражения лица своего помощника.
― Да, да, ― бормочет он. ― Обыщите все.
И вот так полиция находит в хранилище Артура Кинкейда тридцать семь картин.
Нет, не тридцать семь.
Тридцать восемь.
Потому что среди забытых итальянских мастеров находится ранняя картина Винсента Ван Гога, которую я узнаю, как украденную два года назад из музея Singer Laren в Нидерландах.
И я не единственная, кто узнал этот шедевр.
Ну-ну. Хотела бы я посмотреть, как Артур Кинкейд будет выкручиваться из этой ситуации.
Я смеюсь, когда мы садимся в самолет.
― Это было великолепно, ― говорю я Антонио, поднимая бокал с просекко в знак приветствия. ― Шедевр. А я-то уже решила, что ты слишком долго был вне игры. Я не должна была сомневаться в тебе ни минуты.
Он усмехается.
― Я получил слишком много удовольствия, планируя это, ― признается он. ― Хотя, если честно, большую часть работы проделал Бассет.
― Ах, да, красавчик Николас Бассет. Это он подбросил Ван Гога в хранилище?
― Он.
― Почему он хочет, чтобы Кинкейд оказался в тюрьме?
― Он мне не сказал, а я и не спрашивал. Иногда лучше не знать. ― Он наклоняет голову. ― Красавчик Николас Бассет?
Я пытаюсь сдержать хихиканье, но безуспешно.
― Ты ревнуешь.
Я сняла обручальное кольцо во время ограбления. Это очень узнаваемое украшение, и я не могла рисковать, что кто-то заметит его на мне и свяжет меня с Антонио, который купил его на аукционе.
Антонио берет мою руку и надевает обручальное кольцо мне на палец. Там, где ему и место.
― Ты моя. ― В его голосе звучит собственническое рычание, от которого меня пробирает дрожь. ― Сейчас и навсегда.