Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов (СИ)
По поводу столкновения… тут ясности нет. Когда будем перестыковываться, снимем на видео элементы конструкции там, где случилось предположительное касание. Возможно, придётся «выйти», чтобы детально проинспектировать корпус. Я готов к «прогулке снаружи станции».
20 февраля
Прошлой ночь снился спуск на Землю двухлетней давности. В деталях. Построение для ориентации. Включение и отработка двигателя. Репортаж Димы. Сход с орбиты и вертикальная дорога к Земле. Я снова слышал, как с треском пиротехники разделяются отсеки. Видел в иллюминатор, как кусками отлетает экранно-вакуумная теплоизоляция. А потом увидел лицо Володи, оно было снаружи, за окном, и его покрывало что-то серое…
Неприятная концовка, проснулся встревоженным.
Такое ощущение, что на «Мире» (кроме меня, бортинженера Володи Мозякина и нашего командира Константина Алексеевича Дулая) есть кто-то ещё. Поганое ощущение. Хочется сбросить его, облететь комплекс, все его отсеки и модули, чтобы удостовериться в том, что и так очевидно – кроме экипажа из трёх человек на станции большего никого нет.
Связь с Землёй нулевая. Многочисленные операторы ЦУП и Наземных Измерительных Пунктов – куда все делись? Почему молчат?
Прошло 10 дней. Полностью адаптировались, распорядок дня налажен, работаем по австрийской экспериментальной программе. Особенно эффектно выглядит забор крови из вены.
Скучаю по дому. По Насте и Данику.
21 февраля
С плесенью справиться не удалось.
Нашли плесневой грибок на кабелях и разъёмах рабочего отсека. Но особо старательно вредитель потрудился над иллюминатором модуля «Квант». Оптические характеристики упали, на «окне», а также на эмалевом покрытии оправы видны растущие колонии. Кварцевое стекло словно протравили там, где обосновались мицелии.
Снова навели чистоту. Потом облетели весь комплекс – искали других «гостей». Я добрался до модуля «Спектр». Когда влетаешь в модуль или блок по стенке, а не потолку, получается забавный эффект: словно попадаешь в разные помещения. Это как войти в квартиру вверх ногами – и не узнаёшь сразу, где очутился.
В темноте я стал искать панель освещения, которая находится за люком. Неожиданно рука наткнулась на что-то странное, тёплое, живое под тканью. Меня прямо пробрало, я одёрнул руку и с опаской заглянул за люк.
Хорошо, что не вскрикнул. Там прятался Володя, в темноте я нащупал его ногу. Через пару секунд – мы оба хохотали.
Так Володя пошутил надо мной.
Вечером ЦУП передавал что-то бредовое, безумное даже…
Завтра допишу, пора на боковую (ха, в невесомости это выражение точно не появилось бы, видели бы вы каюту космонавта и его отдых в спальном мешке), уже три часа нового дня.
22 февраля
Так вот, связь с ЦУП восстановилась на несколько минут.
В эфире был только вой помех и голос, не похожий на голос ни одного из операторов. Что-то монотонное и невнятное. Иногда казалось, что нам читают какую-то инструкцию задом наперёд.
Володя нервничает. Алексеевич хмурится. Мне тоже радоваться нечему. Поговорили на резких тонах, все трое. Это не хорошо. Нарушили джентльменское соглашение (о запрете на ругань и претензии до обеда), которое приняли ещё до стыковки. Микроклимат отношений экипажа очень важен, здесь недопустима бестактность. Потом остыли – извинились, Володя, правда, скорей пробурчал.
День прошёл смазано.
Вечером «добавил» командир: Алексеевич поделился сном, в котором я теряю поручни во время «выхода» и меня уносит в открытый космос. Не самые приятные образы – если отлетел, то станция не спасёт. Спасибо, Алексеевич.
23 февраля
Заменили блоки станции согласно регламенту.
Завтра перестыковка.
24 февраля
Володя трудится в спускаемом аппарате. Я работаю с видеокамерой – инспектирую.
Отстыковались от «Кванта», стали облетать станцию к переходному отсеку. Ищем следы столкновения транспортника с «Миром». Если не найдём, придётся «выходить» с Алексеевичем.
Командир настоящий ас, летит вокруг комплекса, я снимаю, правда, качество не ахти. Ничего не находим и стыкуемся. И тут я что-то замечаю в «окно» бытового отсека. Мы бросаемся к иллюминатору.
К наружному покрытию станции прилип… скафандр.
Пытаемся сообщить ЦУПу, но связи по-прежнему нет, доклады уходят в пустоту.
Скафандр за бортом!
Что происходит?
26—28 февраля
Несколько дней готовились к «выходу».
Температура внутренней обшивки в том месте, где к ней прилип (как?) скафандр, не вызывала опасений.
Вовремя заметили «сюрприз» с выходным люком. Кто-то из прошлой смены, Безяев или Луцкий, забыл зафиксировать ручку штурвала. Если бы мы случайно толкнули штурвал, что нетрудно при тесноте, то в щель приоткрывшегося люка рванул бы воздух из станции. А дальше – даже думать тошно. Может, успели бы в Базовый блок, а потом в транспортный корабль и домой, а, может, и нет.
Будет нам уроком на будущее. Хорошо хоть обошлось. Космос – он ведь не прощает. ЦУП «ожил», но прислал лишь ролик с фотографиями родных и друзей, на телефонные звонки не отвечал. Мы решили пока не сообщать о просчёте предшественников.
Подготовили инструмент, скафандры. Ответственное дело: герметичность, связь, прочее. Близкое «дыхание открытого космоса» едва не поссорило с Алексеевичем, опять нервозность. А потом командир замкнулся, работал молча.
Прикрепил фотографии Насти и Даника в каюте.
Из головы не выходит скафандр за бортом. Вот и антропоморфный пёс Гуфи вглядывается в «ночь». Принюхивается.
29 февраля
К 3.30 мы с Алексеевичем надеваем бельё, костюмы водяного охлаждения (комбинезон и шапочка с трубочками), медицинские пояса и влезаем в скафандры. Я помогаю командиру, потом вхожу сам. Надуваемся и глядим в «окно» шлюзового отсека. Там, под нами, Африка.
Страха нет. Я знаю, что буду осторожен – ради Насти и Даника.
Операции шлюзования проходят нормально. Мы проверяем герметичность люков и скафандров и сбрасываем давление в шлюзе до нуля.
В 5.05 открываем люк и оказываемся в вакууме. Станция находится в тени. Космос встречает нас бездной звёзд в ночи, звёзд много и светят они ярче, чем когда смотришь через иллюминатор.
Алексеевич фиксирует люк крючком и устанавливает защитное кольцо. Я выбираюсь следом.
Снаружи станция ершится солнечными батареями и модулями, вокруг плавают частички краски и экранно-вакуумной теплоизоляции.
Цепляя карабины, пробираемся по трассе. Восходящее солнце заставляет опустить светофильтры. Люк в шлюз остаётся позади. Мы осторожно (с острыми кромками звёздных датчиков следует держать ухо востро) продвигаемся к бытовому модулю. Связь паршивая, я слышу только обрывки слов командира и сыплю вопросами, от чего Алексеевич только раздражается. ЦУП молчит.
Цель уже близко. Я отстаю, используя в основном инерцию скафандра. И снова приходит тень – я включаю освещение на шлеме и едва не врезаюсь в спину командира, в шторку, закрывающую агрегат АСОЖ [8]. Выныриваю сбоку, косясь на ненадёжный с виду карабин и страховочный фал, ведущий к кольцевому поручню. Вижу лицо Алексеевича за стеклом, оно бледное.
Фонари освещают корпус, в который вмялся скафандр «Орлан-ДМ», словно кто-то швырнул его в станцию. Жёсткая кираса, составляющая со шлемом единое целое, вдавлена в наружное покрытие. Рукава и оболочки штанин плавают в вакууме. Герметичность вроде как не нарушена.
Я смотрю на скафандр, потом на командира. Он кивает. Я тяну скафандр за рукав. С усилием, но удаётся отлепить его от станции. Креплю страховкой к своему скафандру и разворачиваю. Светофильтр опущен и не открывается, мы ничего не видим. Рукав пустой на ощупь. Кирасу покрывает какая-то слизь, видимо, она выполняла функции «клея».