Предатель. В горе и радости (СИ)

— Ну, знаешь, любил, — взгляд тяжелый, темный. — Да ты и сама сказала, что он наращивал свое влияние постепенно. И к тому же я привык с детства быть тем, кто недотягивает. Даже жену себе такую выбрал, чтобы недотягивать. По-моему, все закономерно, Ляль.
— Что изменилось? — задаю закономерный вопрос.
— Он стареть начал, Ляль, и начал терять навыки, — с тихим презрением цыкает. — Раньше если я огрызался, он затихал и заходил с другой стороны, а в последнее время он лез и лез. Вот я и цепляться начал. Я привык незаметным манипуляциям, к тонкой игре, в которой ты сначала говно, а потом сын, которым он гордится, а тут только говном был. Сломался отработанный механизм.
— Хотя, какое это теперь имеет значение? — прикладываю ладонь ко лбу.
Я сейчас ухожу от откровенного разговора, которого у нас давно не было. А были ли вообще между нами честные и откровенные беседы о том, какие мы внутри за внешним фасадом благополучия?
Сначала все смазывалось страстью, влюбленностью, а потом уже мы довольствовались своими ролями и под маски не заглядывали.
У нас же все хорошо.
Я лично вросла в свою маску “Цветочка”, и сейчас ее оторвали с кожей.
— Я думаю, пора к Аллочке заглянуть в гости, — Гордей встает, разминает шею, и его позвонки тихо похрустывают. Неторопливо идет к выходу и через несколько шагов оглядывается, — тебе разве не любопытно побеседовать с подругой?
На фоне белых стен он выделяется в реальности резкой и мрачной фигурой: высокий, широкоплечий, весь подтянутый и с правильной выученной осанкой, а внутри — неизвестно, что творится.
Замечаю, как одна из молодых медсестер кидает на него заинтересованный взгляд и скрывается в коридоре, прижав папку к груди.
Я почему-то уверена, что он не останется с Верой, но он обязательно встретит женщину, для которой он будет другим Гордеем. Не тем, кем он был для меня.
Это правда. Он был для меня не отделим от отца и его семьи, а теперь он вырвался из нее, и я без понятия, какой он на самом деле. Это теперь узнает другая. И отношения с ней он построит иначе.
— Анализами ты сейчас в любом случае не займешься, — подходит ко мне, подхватывает под локоть, вынуждая встать. — Мне сказали, что их с утра, на голодный желудок… — опять накидывает пиджак на мои плечи. — Так что, идем.
Глава 37. Нужен и важен
— В твоей жизни не хватает драмы, — говорит Вера и лениво смотрит на меня. — И в жизни твоей жены.
Мы сидим на крыше в старых креслах, которые притащили сюда охранники. Они часто тут курят. Вот теперь и я сюда хожу.
— И как тебе повезло, что у тебя есть я, Гор, — Вера расплывается в улыбке. — И та ночь была умопомрачительной.
— Я тебя пьяную уложил спать, — стряхиваю пепел в пустую жестяную пивную банку. — Я тебе уже говорил.
— Между нами было нечто большее, чем тупой перепихон, — скалится еще шире. — Пупсик.
Смотрю на облака и не спорю, потому что она права. Тупой перепихон легче объяснить чем то, что я улегся рядом с пьянющей Верой и просто лежал. Без лишних телодвижений. Просто, мать ее, лежал, пялился в потолок, слушая, как Вера бормочет, как ее все достало и какая у нее жизнь дерьмовая.
Два человека не забылись в сексе, а сблизились в уродстве одиночества и слабостей. И нам не было стыдно ни тогда, ни сейчас.
Ни мне, ни Вере не надо играть положительные роли. Я — плохой муж, а она — отвратительная жена, и друг для друга мы оказались ближе чем кто-либо другой.
Это и есть настоящая измена для мужчины.
Секс про физиологию, а спокойствие рядом с женщиной — это уже слишком серьезно. И мне спокойно с сомнительной личностью из прошлого.
— Разведешься, возьми меня замуж.
— Нет.
— Ой ладно тебе, — Вера отмахивается от дыма. — В моих фантазиях ты уже женился. И я от тебя залетела.
— Вер, — тушу окурок. — Тормози.
— Ну, ведь какая история, — закидывает ногу на ногу. — Согласись. Сошелся с той, которую кинул в юности. Сначала взял на работу, а потом все закрутилось…
— Что ты несешь?
— Твоя Лялечка просто на лоскуты разойдется, — Вера вновь смотрит на меня.
 
— Тормози.
— Ты мне должен, — клонит голову набок. — Тогда никаких страстей между нами не случилось. Просто кинул меня, сучонок, и я с тебя теперь спрошу по полной. И сыграю так, что все нервы вымотаю тебе.
— Зачем?
— Хочу, — пожимает плечами. — И пусть мы даже на полшишечки не потрахались, но ты, — она грозит мне пальцем, — жене и сейчас изменяешь. Ты же, блин, такой сложный, что и измена у тебя с подковыркой. Я эту подковырку выкину, приведу в божеский вид, и устрою вам удивительный аттракцион веселья. Я ваше болото, Гор, вскипячу, и пойду до конца.
— Ты дура?
— Ты знаешь, почему я замуж вышла за хуежника?
— Потому что слова красивые говорил.
— Это тоже, конечно, но еще потому, что я королева драмы, — мило улыбается. — Мне так нравились все эти страсти-мордасти. Ни дня не скучала. Вот и вам отсыплю. Сыграю на десять с плюсом. Я тебе отвечаю. Все поверят, что ты кобелина, а я последняя прожженная шалава.
— Своеобразная месть, конечно, — задумчиво почесываю щеку.
— Зато со спокойной душой разведешься, — Вера потягивается. — Станешь, наконец, для отца полным разочарованием. Тебя выпнут из семьи с позором, а Лиля со временем отвалится от нее.
— Не думаю, — качаю головой.
— Отвалится, — Вера кривится. — Не сразу, но отвалится, — косится на меня. — Без мужа-то это уже не та семья. Твои родители будут ей напоминать, какой ты козлина-кобелина. Поверь мне. Я тоже женщина.
— Ты точно дура. Тебе, может, к специалисту?
И она сейчас не шутит. Она устроит полный разнос мне, Ляле и всем в моей семье.
— Вер, — массирую переносицу, — может, ты уже просто мужика себе какого-нибудь заприметишь?
— Будет весело, — Вера покачивает носком туфли. — И знаешь, именно в таких ситуациях раскрываются жены, какие они есть на самом деле. А еще мы начинаем в себе копаться, где же где промахнулись… Искать причины. Это самое любимое, — смотрит на меня, — копаешься и копаешься в себе.
— Да твою ж дивизию.
— Копаешься и копаешься, — с угрозой повторяет Вера. — Я столько в себе копалась из-за тебя, что пусть теперь Ляля покопается. И знаешь, я поставлю на то, что она съесть все, что я ей скормлю, и начхает она на твои оправдания, но… Их же не будет, да? Ты не будешь оправдываться, потому что мы тут сидим с тобой каждый день. болтаем, молчим, курим, расходимся и потом вечером вновь встречаемся перед тем, как ты вернешься в свою идеальную семью. Ты не прогоняешь меня, потому что с женой ты так не посидишь.
Победоносно усмехается.
— Я фантазировала о том, что однажды тебя соблазню, утру нос Лиле, но вышло куда интереснее и глубже, — смеется. — Но она и другие этого не поймут, поэтому я пойду по пути шалавы, которая влезла в чужую семью. Ты этого достоин, пупсик, — посылает мне воздушный поцелуй. — Достоин грандиозного скандала. А, может, все решат всё замять? Как думаешь? Тебе не любопытно? Господи, я хочу посмотреть на рожу твоего отца, когда я и ему лапшу на уши навешаю.
— У меня нет слов, — смотрю перед собой.
— О! — опять смеется. — Я еще потрясу тестом на беременность.
— Может, тебя с крыши скинуть?
— Это тоже вариант, — Вера с готовностью соглашается. — Сесть в тюрьму. Мне нравится, — откидывается назад. — Кстати, я тут на днях с художником со своим встретилась.
— И?
И опять я не ухожу. Вновь вытаскиваю сигарету, щелкаю зажигалкой и затягиваюсь горьким дымом. Мне нужны не потрахушки. Мне нужны разговоры, близость человека, который сам оказался слабым и растерянным на жизненном пути. И вместе с этим я тоже нужен Вере. Нужен и мое присутствие тоже сейчас важно для нее.
— Ну, ты прав. Я конченная дура, Гор. И я не буду против, если ты скинешь меня сейчас с крыши.
‍
Глава 38. Поговори сейчас
— Ляль, — Гордей заходит в комнату.