Неожиданный наследник (СИ)

Умоляющие или восторженные взгляды взрослых, и любопытные мордочки детишек не оставляли мне никакого шанса отказаться. Правда, утверждение, что я исконно русский — весьма спорное. Папа у меня с Брауншвейга, а мама из Мекленбурга. Ха-ха! Но если электорат просит, то почему нет. В голове почему-то всплыло странное слово, которым Майор в шутку называл народ. Осеняю крёстным знаменем крестьян, которые начали благоговейно креститься в ответ. Чую, что припомнят мне ещё данную выходку.
Направляясь к нашему возку, я обдумывал сложившуюся ситуацию? Не перегнул ли Ваня сегодня палку? А какой у меня был выход? Допустить смерть мальчика и отсидеться в сторонке? Поэтому пусть всё идёт по-прежнему. Особой любви от Екатерины ждать глупо. Другой вопрос, что мне удалось ввести императрицу и её окружение в заблуждение. Как будет теперь, не знаю. Но изображать юродивого, когда речь идёт о жизнях людей, я не собираюсь.
Глава 7 
Ноябрь — Декабрь 1764 года, Архангельский тракт, Холмогоры, Российская империя. 
Первый день после отъезда из деревни выдался тяжёлым. Речь не о самой дороге, которая за прошедшие дни стала более снежной. Ощущалось в воздухе некая натужность. Панин хмурился, кутаясь в соболью шубу, и больше молчал. Щербатов сначала восторженно рассказывал об острове Кижи и сохранившемся на нём образцам русского деревянного зодчества. Только чувствовалось в славословии князя толика фальши. Наставник явно пытался отвлечь меня или, скорее графа, от невесёлых мыслей, но постепенно замолчал.
На первой остановке, где народ справлял нужду, я обратил внимание на неестественное поведение некоторых людей. Особенно это касалось камердинера Пафнутия. Тот смотрел на меня весьма непонятным взглядом, явно порываясь задать вопрос. Может, слугу волнует проведённое благословение крестьян и будет ли от него польза в будущем? Только я в святые не подряжался и более не собираюсь никого напутствовать. Двое обозников тоже внимательно меня рассматривали и сразу отворачивались, когда я смотрел в их сторону. Получается какой-то театр, где мне не удалось побывать, но очень хочется.
На второй день поведение окружающих изменилось. Граф оттаял и стал напоминать прежнего сибаритствующего философа, снисходительно наблюдающего за очередной лекцией Щербатова. Панин даже вставил несколько замечаний и немного пошутил над коллегой. Слуги и обозники более не косились в мою сторону. Показалось, что жизнь возвращается в прежнее русло.
Данную идиллию нарушил необычный разговор, подслушанный мною на одном из ямских подворий. После утреннего занятия, к которому все привыкли и перестали обращать внимание, я задержался в бане, где обтирался тёплой водой. Хруст снега под моими шагами заглушил шум, издаваемый конями, которых обихаживали обозники. И вдруг раздался голос фон Левенроде, вышедшего на улицу покурить трубку. Сначала я и уловил запах табака, а затем до меня донёсся разговор.
— Очень необычная сцена, — произнёс подпоручик.
— Вы о массовом идолопоклонстве крестьян? — вторым собеседником оказался Столыпин, — Стоит признать, что прошедшее действо превосходит лучшие театральные постановки, ранее виденные мною. А какая проникновенная речь кузнеца и одухотворённые лица мужиков!
В словах поручика явно сквозила насмешка, что и подтвердил его заместитель.
— Вы прекрасно понимаете, о чём я, коли иронизируете. И не надо недооценивать простой народ. Я неплохо знаю русскую историю, несмотря на немецкое происхождение. Среди людей давно растёт недовольство, вызванное последствиями войны и некоторыми указами. Глупо преуменьшать значение случившегося, и дело не в крестьянах. Даже я был впечатлён и смущён произошедшим. Если вы внимательно присмотритесь к некоторым обозникам и слугам, то заметите странности в их поведении. А их причиной является наследник. Не удивлюсь, если они поверили в его способность к исцелению. Трудно представить, какие слухи начнут гулять среди народа, и чем это может грозить империи.
 
Некоторое время во дворе были слышны только звуки из амбаров.
— Карл Магнусович, прекращайте подобные разговоры. До добра они не доведут. И давайте сделаем вид, что и нашей беседы не было, — едва слышно произнёс поручик.
Далее раздалось ржание одного из наших коней, и мне удалось незаметно проскользнуть в сени. Тогда я не придал значения услышанному разговору, но он отложился в моей памяти. ***
Постепенно дорога вошла в своё привычное русло, но был в караване один неугомонный человек. Речь о докторе Крузе. Первые три дня он ещё сдерживался. Но затем на одной из коротких стоянок буквально набросился на меня, засыпав множеством вопросов. Я даже растерялся подобному натиску от обычно уравновешенного немца. А Панин и Щербатов вместо того, чтобы помочь, откровенно надо мной посмеивались. Далее князь предложил мне часть пути провести в возке Карла Фёдоровича, который он делил с доном Алонсо.
Я искренне поблагодарил наставника, ибо испытывал чувство неловкости перед доктором. Ещё и грубое выражение, которым я оскорбил невиновного, не давало мне покоя. Надо как-то загладить вину, и беседа должна нас примирить. Панин с Щербатовым едва сдерживали улыбки после моих слов. Чуть позже я понял, что таким образом оба вельможи решили немного отдохнуть от постоянных «почему?», коими их бомбардировал один бывший арестант. Но ничего кроме ответной улыбки подобная хитрость у меня не вызвала.
— Откуда вам известно о трубке? — доктор сразу начал задавать вопросы, — Я прочитал немало книг по медицине, но даже не слышал о похожем инструменте. И для чего вы мыли руки и протирали дощечку, прозванную лопаткой?
Вот как ему объяснить, что я сам с трудом понимаю, о чём речь? Вернее, Майор рассказывал много всего о медицине и особенно гигиене, так он называл обязанность следить за чистотой тела и рта. Только передать доктору длинные рассуждения своего наставника невозможно. Благо сам Крузе облегчил мне задачу.
— Обдумав ваши слова, я не стал дожидаться ближайшего столяра и использовал сложенный кусок газеты, — произнёс немец, не дождавшись моего ответа, — И хочу заметить, что в оном методе есть смысл. Сердцебиение слышно гораздо лучше, как и дыхание человека. Значит, легче определить, поражены ли лёгкие простудой и состояние сердца. Но ведь это самое настоящее открытие! Ваше Высочество, если речь о тайне, то можете не указывать имя человека, придумавшего столь полезное приспособление. Только будьте любезны рассказать как можно больше о новых инструментах и способах лечения. Ведь это невероятно!
В тусклом свете небольшого возка, в котором путешествовал Крузе с испанцем, мы оба походили на заговорщиков, готовящих какую-то пакость. Глаза доктора блестели, он с трудом сдерживал дрожь в руках и напоминал истово верующего, соприкоснувшегося с настоящим чудом. Дон Алонсо своим серьёзным видом и ухватками сильного бойца, тоже должен вызывать подозрение. Уж больно опасно тот выглядит. Ещё и молчит постоянно. Наверняка замышляет, чего-то дурное. Да и я со своим бледным лицом и восторженным взором более напоминал весьма эксцентричную особу. Забавная у нас подобралась компания.
Удивительно, что нам позволили ехать вместе, без лишних свидетелей. Видно, охрана поняла, что никакие мятежники освобождать меня не собираются, и сам я бежать не стремлюсь. Вот и начали мне доверять. Не сказать, что надзиратели несли службу совсем скверно, но позволили наедине общаться с Крузе. Хотя, что я знаю о доне Алонсо? Появился испанец весьма неожиданно. Да и не просил я об обучении фехтованию. Значит, де Кесада может служить в экспедиции. Поэтому нельзя никого близко подпускать к себе. Ведь я тоже, следуя изменившемуся отношению окружающих, успокоился и стал менее осторожным. Только про трубку всё равно придётся поведать.
— Монаха, который изучал медицину, а ещё писал трактат о целебных травах и иных способах врачевания, звали Кирилл, — выдаю давно приготовленную историю, — Я тогда был юн и не понимал много из рассказов старца. Да и давно это было. Потому сам не понял, как знания будто появились в голове, заставив действовать для помощи мальчику. Если вы попросите сейчас вспомнить нечто подобное, то ничего не получится. Но я попробую рассказать о том, что знаю.