Неожиданный наследник (СИ)

Особое удовольствие мне доставляло общение с роднёй. Часть пути мы проделывали с наставниками, а далее я пересаживался в возок к кому-нибудь из своих. Первое время бывшие арестанты вели себя восторженно, напоминая меня два месяца назад. Далее, возбуждение немного прошло, но дети Антона Ульриха независимо от возраста продолжали восхищаться любыми новыми видами и строениями. Ведь ранее они не видели замёрзших рек или непроходимых чащоб, сейчас покрытых снегом. Да и церкви с большими домами вызывали у них неподдельное удивление.
Заодно мы продолжали взаимное обучение. Я преподавал арифметику, а в ответ получал уроки немецкого, на котором мы решили общаться в дороге. Но при чужих людях сразу переходили на русский, дабы не возникали лишние подозрения. Ведь считалось, что мои братья с сёстрами неграмотные, и понимают только русскую речь. Мне даже удалось начать разбирать жесты Кати, к несказанной радости всего семейства. Снова и снова ловлю себя на мысли, какие они хорошие. А ещё мысленно даю себе слово, что люди, ответственные за издевательства над моей семьёй, когда-нибудь за всё ответят. Только надо думать об этом реже. Лучше действовать постепенно и не торопиться. Ситуация с Вындомским показала, что не обязательно опускаться до насилия или изощрённых козней. Злоумышленники сами натворили таких дел, что надо только немного подтолкнуть правосудие.
* * * 
— А зачем вам ёлка, ещё и в гостиной? — вопрос Панина привёл меня в замешательство.
Рождество застало нас при подъезде к Каргополю. Именно здесь мы решили сделать остановку на три — четыре дня. Надо немного отдохнуть, отстоять положенные службы в церкви и отпраздновать, конечно. На ум сразу пришли рассказы Майора, и я решил сделать родне подарок. Удивительно, но когда мне нужно вспомнить, что-то важное, то сделать это крайне сложно. А здесь в голове будто закружились нужные образы. Правда, в далёком мире моего наставника почему-то отмечали Новый год. Наверное, там какая-то другая Земля, отличная от нашей. Как русские люди могут забыть о Рождестве Христовом? Но описание торжества мне понравилось ещё много лет назад. И вот оно неожиданно пришло в голову.
— Разве не принято украшать ёлку, водить вокруг неё хороводы и дарить подарки? — спрашиваю в ответ и понимаю, что это конфуз.
Панин удивился не на шутку. Вижу, что пропала даже его обычная вальяжность. Чую, что Никита Иванович хочет получить немедленный ответ. И здесь уже не сошлёшься на давно умерших старцев. Придётся как-то выкручиваться. В общем, Ваня снова не сдержался и сначала сказал, а затем подумал.
Мы как раз разместились в обширном особняке местного купца, который перебрался в столицу. За домом следили, но сам он пустовал. Вот наша дружная компания вдохнула в него жизнь. Антон Ульрих с женщинами и детьми заняли одно крыло. Я, наставники и офицеры расположись в другой части. Только сейчас не до размещения людей. Надо отвечать на молчаливый вопрос графа.
Тогда меня спас Щербатов.
— Это древний русский обычай, идущий ещё с языческих времён, — поморщившись, произнёс князь, — Потому церковь и не одобряет подобного, ведь речь о Рождестве. Но крестьяне и народ попроще, водят хороводы и колядуют по старинке. Я ничего против этого не имею. Будет даже забавно взглянуть, что получится. Вы же не просто так разучивали какой-то стих, Ваше Высочество?
Вот же жук, наш князь! Сам из себя весь такой увлечённый общественными науками и спорами с графом, но всё примечает. Теперь вот думай, как ответить на новый вопрос. И глазки у Михаила Михайловича такие хитрые. Мол, давай, выкручивайся! Ведь я виноват, что в поездке пытался вспомнить и записать услышанное за долгие годы заключения, чем привлёк внимание окружающих. Видать, причина в старательном марании бумаги на остановках. Ещё не мешает перевести написанное, дабы поняли местные. С этим вообще происходят забавные вещи. Я до сих пор думаю на языке Майора, хотя постепенно перехожу на местную речь и в мыслях. С восприятием письменности и особенно арифметических задач иногда случаются сложности. Но в целом меня уже не отличить от обычного вельможи. По словам Панина, в России до сих хватает неучей и косноязычных дворян, по сравнению с которыми моя манера изъясняться — образец изящной словесности. Граф тоже любитель иронии, но меня она обычно не касается.
 
— Я позволил себе написать несколько виршей для детей. Хочу сделать им приятное, — почти честно отвечаю наставнику, — Назвать сие стихами не поднимается язык. После праздника расскажу их и вам.
— Вы разве не разделите с нами праздничный стол? — удивился князь.
— Предпочту провести время со своим родными. Заодно с ними и отобедаю. А вы вряд ли захотите садиться за один стол с простолюдинами. Потому и думаю ознакомить вас с моим скромным творчеством позже.
А здесь Щербатов меня удивил. Ведь никто не отменял сословные различия, и дети Антона Ульриха, тем более их матери, остаются крестьянами. Или мещанами, я пока плохо разбираюсь в подобных вопросах. И для дворянина, особенно аристократа, невозможно делить с ними пищу.
— Если наследник престола, а ещё принц Брауншвейгский, который приходится племянником прусскому королю и кузеном почившему русскому императору, не видят умаления достоинства отобедать с простолюдинами, то чем я хуже? — витиевато изъяснился князь, — Для господ офицеров, тем более гвардейцев, сие неприемлемо. Для нашего милого графа тоже. А я как-нибудь переживу умаление своей чести.
Судя по покрасневшему Панину, слова Щербатова хорошо его задели. Вот умеет Михаил Михайлович тонко издеваться над оппонентом, ещё и подталкивая его к нужному решению. Естественно, граф сразу заверил, что посетит праздник и даже выделит для торжества своего повара. А вот это точно лишнее. Либо надо заранее согласовать перечень блюд. Нет, мои милые и скромные родственники не какие-нибудь дикари. И этикету они обучены, в том числе пользованию приборами. Даже самые маленькие не полезут руками в тарелку, и не будут вытирать руки о скатерть. Антон Ульрих предусмотрительно обучил детей поведению за столом, используя два набора вилок и ложек, прихваченных в ссылку. Но, до недавних пор его домочадцы питались впроголодь и знакомы только с простейшей пищей вроде каши, похлёбки и пирогов. Боюсь, что дети не оценят паштеты и прочие соусы в исполнении месье Эжена. А вот попросить француза запечь целиком поросёнка или гуся, совсем другое дело. О чём я тотчас же объяснил Никите Ивановичу к явному веселью Щербатова.
* * * 
— А это что? — указываю на очередную поделку.
— Дык это медведь с дудкой, — заикаясь, ответил мастер, чей дом мы посетили с Пафнутием и слугой графа — Кондратием.
Не считая обычного обозника и кавалергарда, оба камердинера сопровождали меня по местным лавкам. Оказывается, Каргополь издавна славится своими игрушками, о чём я случайно услышал. Поэтому решил порадовать младшую часть семьи подарками. А то, кроме калачей, ничего в голову не приходит. Одели мы всех ещё в Холмогорах. Пришлось отказаться от дворянских нарядов, к которым мои братья и сёстры были неприспособленны. Вот мы и заменили принесённые Вындомским обноски на добротную купеческую одежду. Теперь мои холмогорцы, как я ласково называю родню, щеголяют в красивых сарафанах и кафтанах. На головах у них меховые шапки, а из верхней одежды шубы, благо на севере нет недостатка в мехе.
А ещё Вахромеев немного растряс запасы бывшего коменданта. Оказывается, меховая одежда, причём добротная, присылалась из столицы. Но вороватый полковник оставил себе даже женские полушубки, заставив моих сестёр ходить в старых тулупах, коих было два на всю семью.
Бурная радость родственников на обновки заслуживает отдельного упоминания. Я смотрел на этот восторг и испытывал просто истинное наслаждение. Мне даже удалось на время отогнать навязчивые мысли о мести. Лучше каждый день радовать своих близких и делать их хоть немного счастливее.