Юрьев день (СИ)

Вошедший с интересом огляделся и хмыкнул:
— А ничего тут у вас! Сравнительно тепло, сухо, окно довольно большое. Топчан вон какой удобный! Камера, правда, маловата, но это как посмотреть. Когда я сидел, нас в такой шесть душ обитало, по очереди спали. Но все же, согласитесь, это не самое комфортное место для проживания, а уж тем более для научной деятельности.
— Простите, а не могли бы вы представиться? — спросил обескураженный Николай Александрович. — И объяснить цель своего визита.
— Извольте. Зовут меня Михаил Михайлович Рогачев, высокими должностями и чинами не обременен. А нахожусь я здесь по поручению моего начальника, чрезвычайно влиятельной персоны. Он предлагает вам сменить место заключения. Как вам трехкомнатная камера с санузлом, четырехразовое питание на уровне ресторана средней руки, и в случае, если дадите слово не бежать — прогулки по желанию? Плюс, разумеется, письменные принадлежности, тетради, газеты, книги из очень неплохой библиотеки и вообще все, что вам может понадобиться для научной работы. И, наконец, самое главное. Здесь вы пожизненно. Там же появляется надежда на освобождение, причем довольно скорое. Как только мой начальник убедится, что вы можете быть ему полезны, так сразу и обретете свободу. Ну или почти сразу. Думайте, Николай Александрович, думайте! Я никуда не спешу. Только просьба иметь в виду, что терять вам по сути дела нечего. Что, уже согласны? Тогда ждите, скоро вам объявят о переводе. Тетради свои можете не прятать, их никто не заметит, даже если вы ими начнете размахивать перед носом у надзирателя. На этом позвольте откланяться. Мы наверняка еще встретимся, причем скоро.
  
Глава 16
 
Разговор с отцом заставил меня несколько ускорить работы над дельтапланами, а то, действительно, получалось как–то неудобно. Хотя главной причиной была не приписываемая мне лень, а то, что калильные движки никак не получалось заставить нормально работать. Почти сразу удалось выяснить, что чугунные поршни немного лучше бронзовых, а коэффициент полезного действия шестеренчатого редуктора несколько выше, чем цепного, но дальнейшее движение вперед резко замедлилось.
Во–первых, движки серьезно недодавали мощность. Я надеялся получить тридцать сил, но с большим трудом добился двадцати — двадцати двух. Оказалось, что калильный двигатель работает тем хуже, чем больше его объем. У авиамодельных в двадцать первом веке он не превышал десять кубиков, с которых некоторые фирмы ухитрялись снять полторы лошадиные силы. Объем же моего движка составлял пол–литра, то есть два цилиндра по двести пятьдесят кубов. Но — увы — литровая мощность моего творения оказалась существенно ниже, чем у прототипов.
Во–вторых, двигатели очень плохо заводились. На морозе запустить движок вручную, просто проворачивая винт, было вообще невозможно, приходилось использовать внешний стартер, то есть тележку с электромотором и аккумуляторами. А ведь я собирался испытывать свои изделия зимой именно из тех соображений, что в свое время озвучил отцу — в снег падать мягче.
И в третьих, они не могли долго работать на малых оборотах — головки охлаждались, и мотор глох. Этого можно было избежать, постоянно подавая напряжение на калильные свечи, но ставить на вал генератор — это не только лишний вес, но и снижение мощности, которой и так не хватает. Брать же с собой в полет аккумулятор еще хуже — в девятнадцатом веке они были весьма массивными.
Вдоволь намучившись, я в конце концов повел себя как и полагается порядочному инженеру, то есть плюнул и заявил «а и хрен с ним!». Не держит малые обороты? В полете придется иметь это в виду. Недодает мощности? Ничего, даже с такой статическая тяга получилась порядка семидесяти килограммов, как–нибудь хватит. Подумаешь, удлинится разбег! Тоже мне трагедия. Летное поле большое, километр на полтора, как–нибудь взлечу. Поэтому я волевым решением прекратил доводку двигателей, объявил их готовыми и приступил к сборке самих дельтапланов, благо материалы для них были давно заготовлены.
Если бы в двадцать первом веке меня спросили, сколько надо времени для изготовления дельтаплана, когда для него все есть, я ответил бы «две недели». И это было бы с запасом. Здесь я положил себе два месяца, и в конце концов еле–еле уложился в срок, причем вовсе не потому, что материалы оказались какими–то не теми или помощники — безрукими. Нет, главная причина состояла в том, что Алик Романов был очень популярной личностью. Он, блин, всем оказался нужен ну просто позарез! Даже матери, с которой я последнее время и виделся–то не каждый день. Так вот, она уже успела похвастаться велосипедом своей сестре, жене английского наследника престола, и та захотела себе аналогичное изделие. Услышав про такие дела, я натянул на физиономию самое почтительное выражение, какое только смог, и объяснил, что готов приступить к изготовлению в ближайшее же время. То есть сразу после того, как в Англии моя конструкция будет защищена патентом, ибо иначе ее мигом сопрут и начнут производить пиратские копии, что нанесет ущерб не только мне лично, но и России в целом. Но так как у меня на это нет ни денег, ни людей и до середины следующего года ничего не появится, то вы, маман, если хотите ускорить получение сестрой велосипеда, помогите мне в этом. Императрица окинула меня взглядом, в котором ясно читалось «о боже, кого я только родила», и сказала, что в ближайшее время пришлет ко мне человека, коему я должен буду все объяснить.
Следующим по мою душу явился Ники. Оказывается, он где–то раскопал недавно вышедшую статью Циолковского о проекте цельнометаллического дирижабля и даже успел узнать, что ее автор живет не только в нищете, но и в какой–то заднице в географическом смысле этого слова. И начал капать мне на мозг насчет того, что автора нужно вытащить как из бедности, так и из прочего, а так же обратить внимание на его проект. Мне пришлось пообещать заняться, однако я помнил, что этот проект был хоть и неплохим, но, кроме того — неосуществимым. Циолковский замахнулся на объем аж в полмиллиона кубометров! То есть в два с лишним раза больше, чем у приснопамятного «Гинденбурга». Если вспомнить, сколько сейчас стоил алюминий, то нетрудно вычислить, что постройка такого дирижабля может обойтись дороже Транссиба. Но самого Циолковского, разумеется, поддержать не помешает, так что я зашел в секретариат, велел найти Константина Эдуардовича в Боровске, где он сейчас учительствовал, и пригласить в Гатчину.
— На каких условиях? — захотел уточнить средний секретарь Василий.
— По деньгам — в полтора раза больше, чем он получает там, плюс возможность приобретения дома в беспроцентную рассрочку. Заниматься ему придется расчетами конструкций летающих машин. Не исключено участие в постройке дирижабля, правда не такого, какой он описал в своей статье, а гораздо скромнее по размерам. Но зато он скорее всего окажется летающим.
Про себя же я подумал, что если уж секретари в разумное время не справятся даже с этим, то я их разгоню, и пусть Ники говорит что хочет. Хотя младшего можно оставить, только не третьим секретарем, а старшим дворцовым кошатником. Два его кота меньше чем за полгода уменьшили поголовье мышей в Приорате почти до нуля и с тех пор поддерживали установленный порядок на должном уровне.
Однако это все были еще цветочки, ягодки же на меня вывалил царственный родитель, не поленившийся ради этого лично явиться в Приорат. Причем в сопровождении нормальной охраны, а не декоративного эскорта, как в прошлый раз.
— Решил еще разок поговорить с тобой о том, о чем мы начали в Крыму, — сообщил отец, опускаясь на жалобно скрипнувший стул. Я даже подумал, что на случай визитов родителя надо иметь в кабинете одно сидячее место попрочнее.
— Помнишь, насчет железной дороги на Дальний Восток? Так вот, если мы хотим вовремя получить деньги на строительство, то пора уже начинать что–то делать. У меня, конечно, советников и без тебя хватает, но и твое мнение тоже будет интересно.