Помощник викария и актриса (ЛП)
— О да, — ответила она прямо, — я пробуду здесь только три-четыре недели.
Эндрю сгорал от желания спросить её, сколько ещё осталось от этих трёх-четырёх недель, но подумал, что такой вопрос слишком дерзок, поэтому, вздохнув, удержался от него и замолчал.
— Вы часто бываете на реке? — поинтересовалась девушка после паузы.
— Почти каждый день, если погода хорошая.
— И вы часто жалеете леди, сбившихся с пути, и возвращаете их в Столлбридж на своей лодке?
— Я?! — воскликнул он в глубочайшем ужасе. — Я… я уверяю вас, нет!
— Какая жалость! — лукаво отозвалась она.
Эндрю почувствовал себя неловко, поскольку в душе у него зародилось подозрение, что, несмотря на его духовное звание, она забавляется на его счёт, и пробормотал что-то в объяснение, почему данное обстоятельство должно было быть плачевным.
И только когда он помог ей выбраться из лодки в Столлбридже, она растолковала ему, что имела в виду.
— Если бы вы постоянно практиковали такое, — промолвила она, и её взгляд стал озорным, как у играющего котёнка, — я могла бы вскоре испытать искушение заблудиться снова, ибо мне никогда так не нравилась река, как нынче вечером. Интересно, почему бы это?
Эндрю вспыхнул до корней волос и счёл её простодушную искренность весьма стесняющей. Затем, впервые в жизни, он провинился в галантных речах.
— Со мной то же самое, — отозвался он шёпотом, ибо его праведность опасалась, что выглядевший безобидным лодочник мог иметь уши подобно другим людям, — и если бы вы умудрились заблудиться снова, ну да, я был бы счастлив найти вас.
Он понимал, что выразился неуклюже, и к тому же чувствовал, что ему следует в известной мере стыдиться своей дерзости. Но в ту пору, как я уже говорил, он был очень молод, а она была очень мила, и у неё были просто изумительные глаза. Эти глаза преследовали его, когда он в одиночестве возвращался восвояси и всё говорил себе, что он невежа, поскольку не проводил её до дверей дома, несмотря на возражения.
В течение следующих четырёх дней почти непрестанно лил дождь, который держал Эндрю взаперти. Кроме того, он был занят упаковкой своих вещей, ибо нашёл подходящее жильё поблизости и готовился переехать туда; это он в итоге и сделал на пятый день после своего приключения.
Он повстречал леди с волосами цвета соломы один или два раза перед тем, как покинул свою старую квартиру, и его взгляды едва ли были исполнены в этих случаях той сочувственной благожелательности, которая, как предполагается, типична для церковников.
Наконец он устроился в своих новых комнатах, не осквернённых присутствием никакой раскрашенной девицы из балета, — ибо так он теперь её называл.
На следующий день было воскресенье, и, поскольку принципы запрещали ему лодочные прогулки в этот день благочестивой праздности, он был не в духе. Он особенно встревожился, не увидев своей неведомой красавицы в церкви, и недоумевал, чем объясняется её отсутствие. Но в понедельник, поскольку погода была прекрасная, снова ушёл из дому и приплыл на лодке в ту самую тенистую заводь у старой мельницы. Только на этот раз забыл дома свой психологический том и провёл целых два часа, всматриваясь в горизонт и думая о её прекрасных глазах. Он уже начинал отчаиваться, когда вдруг тишина была нарушена голосом, который, хоть он и слышал его лишь однажды, был глубоко запечатлён в его памяти.
— Пожалуйста, сэр, не могли бы вы показать мне дорогу к Столлбриджу?
Обернувшись, он встретился взглядом с её смеющимися глазами и, довольно и весело рассмеявшись в ответ, поднялся, как и в прошлый раз, чтобы помочь ей сесть в лодку.
И так случилось, что каждый день примерно в одно и то же время слышался голос сирены, просившей праведника показать ей дорогу к Столлбриджу, пока однажды дела не пошли так скверно, что его преподобие Эндрю Баррингтон в сущности признал то, что ранее ускользало от него, сказав, что он с радостью не только отвёз бы её до самого Столлбриджа, но и ещё дальше на гораздо более значительное расстояние.
По существу, Эндрю был влюблён и потерял рассудок, как и доброе большинство молодых людей, которые слишком надолго попали в общество такого притягательного лакомства, как барышня без сопровождения.
И кто мог бы упрекнуть его? Он был идеалистом, и именно в мисс Эллалайн де Во, — ибо таково, как она сказала ему, было её имя, — он нашёл воплощение своего идеала.
Она была слишком простодушна, чтобы понять деликатную метафору викария о путешествии более длинном, чем до Столлбриджа, поэтому только улыбнулась и, поняв его буквально, сказала, что, если ему так хочется, он может отвезти её вверх по течению до самого Уайденхэма. А у него не достало в тот миг храбрости перевести свою метафору на более понятный язык.
Всё это продолжалось не меньше двух недель (в течение которых занятия и медитации помощника викария были совсем заброшены), пока наконец сам викарий, который был близким другом Эндрю, хотя и относился к нему отчасти по-отечески, счёл нужным сделать тому мягкое внушение.
Но Эндрю рассердился, насколько ему мог позволить такой праведный, как у него, характер, хотя и тронутый ржавчиной в последнее время, и заявил викарию откровенным и весьма неприкрашенным слогом, что он достаточно взрослый для того, чтобы самому выбирать себе знакомых.
— Да-да, — отвечал викарий, вполне понимая раздражение, которое выказал Эндрю, — но ведь нельзя же так! От нас ожидается служить определённым примером поведения, как вам известно, а вы, ну, вы каждый день уплываете на лодке и возвращаетесь не один, и, конечно, люди начинают судачить, что весьма огорчительно.
На мгновение праведность совершенно покинула Эндрю и сам нечистый завладел его душой, ибо, хватив кулаком по столу с недвусмысленной горячностью, он напрямик заявил викарию, что люди могут отправляться к чёрту.
Лицо викария изменилось, как в калейдоскопе, при этом неожиданном возражении, и в тоне, которым он указал Эндрю, что земная миссия духовенства — направлять людей в совершенно противоположную сторону, явственно послышалось сожаление.
Затем он взял свою шляпу и зонтик, со скорбным покачиванием головы, вздохнув, пожелал Эндрю всего хорошего и ушёл.
Наш праведник был в ярости. "Как смеет злокозненный мир судачить обо мне и моём поведении? — возмущённо спрашивал он сам себя. — И подумать только, что даже такой разумный человек, как викарий, обеспокоен тем, что услышал!"
Будь Эндрю светским человеком, то мог бы иметь основания притязать на видное место в истории богохульных оборотов, — тогда как на деле его угораздило только допустить несколько необыкновенно резких мыслей. В итоге получасом позже он мчался в направлении реки с поспешностью, вызванной благородным негодованием, и горя желанием уладить дело раз и навсегда.
Да, выход был только один. К счастью, он был обладателем приличного собственного дохода, который позволял ему жить в благословенной независимости, и он решился просить мисс де Во отправиться с ним и его деньгами в церковь и соединить всё в браке.
Он нашёл её сидевшей на траве и очень благонравно выглядевшей в белом платье и соломенной шляпке, — совсем как Мадонна, подумал он.
С оригинальным замечанием о жарком солнце и ясном небе он помог ей войти в лодку, — что она сделала, традиционно показав щиколотки, — и поправил для неё подушки с более чем обычной заботливостью.
Затем, снова взявшись за вёсла, он стал энергично грести по направлению к Уайденхэму. Он помнил одну живописную естественную беседку, образованную нависающими ветвями бука, под благодатной сенью которого намеревался сделать остановку и затронуть деликатную тему. Он не способен был ни на что, кроме как думать о том, что должен сказать, — и даже проповедь никогда не доставляла ему половины такого беспокойства и тревоги, — посему, естественно, он был необычно молчалив и погружён в себя.