Что-нибудь светлое… Компиляция (СИ)

Беркович пожал плечами.
— Вы решили, что я слишком много говорю не по делу? — усмехнулся Вайншток. — Уверяю вас, это не так. Знаете, что сказала Маша, когда мы обсуждали появление горки песка? Сейчас она не помнит, наверно. Она сказала: «Это знак, Гриша. Это им такой знак был». Знаки, зодиаки, мистика… Я сделал вид, что согласился, я всегда так делаю, чтобы не обижать Машу.
Вайншток неожиданно поднялся и направился к стойке, доставая из кармана бумажник. Обернулся на ходу:
— Я заплачу, старший инспектор. Я вас пригласил, так что…
Беркович подождал, пока Вайншток расплатится и вернется за сумкой, висевшей на спинке стула. Сказал, поднявшись:
— Вы меня пригласили, да. Но что-то от меня утаили.
Вайншток забросил сумку на плечо, поднял на Берковича недоуменный взгляд.
— Утаил? — искренне удивился он. — Я рассказал то, о чем вы не знали. Объяснил, что у вас загадка не одной запертой комнаты, а, по меньшей мере, пяти.
— Вы знаете, кто убил Натана, — спокойно произнес Беркович. — Но этого вы не сказали.
— Я знаю, кто убил Натана, — повторил Вайншток медленно, будто пробуя каждое слово на вкус. Задумался на мгновение. — Пожалуй, — сказал он наконец.
— Назовите имя, — предложил Беркович. — Скрывая от следствия информацию, вы…
Уже начав говорить, он понял, что взял неверный тон. Почти победив, последними словами свел на нет весь разговор. Беркович запнулся на полуслове, увидев окаменевшее лицо Вайнштока.
— Я не скрываю от следствия информацию, — сухо произнес Вайншток. — Видите ли, старший инспектор, загадку одной запертой комнаты бывает невозможно решить, как невозможно решить одно уравнение с несколькими неизвестными. Но в данном случае система уравнений почти полная, а решение единственное.
— И вы его знаете.
Вайншток посторонился, пропуская вошедшую в кафе компанию молодых людей. Беркович потерял с ним визуальный контакт, а секунду спустя понял, что продолжать разговор бессмысленно. Вайншток направился к выходу, не заметив, что оставил собеседника посреди кафе. Спина Вайнштока на мгновение вписалась в дверной проем и исчезла в сумраке наступившего вечера. Догонять его Беркович не собирался. Он понимал, что Вайншток сказал все, что хотел, большего от него не добиться. Действительно ли он знал имя убийцы? Разгадал загадку запертых комнат? Конечно, его можно вызвать в управление, провести допрос под диктофон, поставить вопросы ребром, и он назовет чье-нибудь имя. Рины? Собственной жены? Гольца? Совсем не то хотел сказать этот странный человек, утверждавший, ко всему прочему, что женская интуиция позволяет постичь истину, в то время, как мужская от истины уводит. Или наоборот? Беркович внимательно слушал монолог, память у него была хорошей, но смысл речи о роли интуиции он не понял.
* * *
Домой Беркович приехал, когда Наташа читала Арику книгу о приключениях Пиноккио. Книга была на иврите, Пиноккио носил на голове нашлепку, похожую на кипу, а нос его был, как показалось Берковичу, выточен не старым Джепетто, а самой природой — нормальный ашкеназский нос, который суют не в свое дело.
— Ужин на кухне, — сказала Наташа, не прерывая чтения, а сын не вскочил, как обычно при появлении отца, не бросился ему на шею, не спросил: «Что ты мне принес сегодня?» Он был внутри сказки, которую Беркович тоже любил в детстве, но знал ее героя под другим именем. Буратино неожиданно представился старшему инспектору капиталистическим агентом, проникшим в среду советских пионеров, чтобы выведать их тайны и в том числе — тайну запертой комнаты, золотой ключ от которой достался герою сказки после многочисленных приключений. Что было в той, из далекого детства, запертой комнате? Беркович усмехнулся странному совпадению — в комнате из «Золотого ключика» тоже находились куклы.
Какая-то мысль мелькнула, как глубоководная рыба, поднявшаяся слишком высоко, не достигшая поверхности и нырнувшая обратно, в темноту и тишину интуитивного мира.
Разогревая в микроволновке шницель с гарниром из жареного картофеля с соусом чили, Беркович подумал, что надо взять лист бумаги и записать…
 
Поставив тарелку на стол и достав из хлебницы пару кусков хлеба, Беркович отыскал в ящике кухонного стола блокнот, куда Наташа записывала рецепты, оторвал чистый лист, в том же ящике нашлась и авторучка. Минуту спустя на листе появился столбик чисел, на который Беркович смотрел, как на стихотворение поэта Бродского: понимая, что в тексте заключен глубокий смысл, но не представляя, в чем этот смысл заключается.
2 ноября — горсть песка.
Начало февраля — Марина.
Середина мая — Ким.
4 июня — кукла без имени.
16 июня — Фредди Крюгер, смерть Натана.
Почему Вайншток поместил горку песка в один ряд с куклами? Только потому, что это произошло в запертой комнате? Что говорил физик о системе уравнений? Загадку одной запертой комнаты решить порой невозможно, а пяти сразу… Где-то Беркович читал: если не решается частная задача, попробуйте решить более общую. Обычно она легче поддается решению. А потом, решив общую задачу, вернитесь к частной.
Убийца и человек (люди), подбросивший три куклы, а прежде горку песка — одна и та же личность? Разумно предположить именно так — слишком маловероятно, чтобы это были разные люди. Но как ему удалось… Стоп. Оставим пока вопрос о том, как он (она?) это сделал. Вопрос: зачем? Мотив. Месть? Первые куклы — предупреждение? Последняя — исполнение угрозы? Слишком театрально, мелодраматично и просто глупо. В романе Агаты Кристи это уместно, в жизни, в начале двадцать первого века — смешно. То есть, было бы смешно, если бы не закончилось трагически.
И почему пять запертых комнат вернее указывают на убийцу, чем одна?
— Ты поел? — спросила Наташа, войдя в кухню и поцеловав мужа в затылок. — Что у тебя на листке? Даже не прикоснулся к тарелке! Ты не голоден? Заходил куда-то после работы?
— Выпил чашку кофе со свидетелем, — пробормотал Беркович. — В кафе, да.
— Кофе со свидетелем — это круто, — рассмеялась Наташа. — Свидетель вместо сахара?
— Скорее вместо горчицы, — вздохнул Беркович. — Да и не свидетель он на самом деле. В день убийства был за границей. По делу ничего не сказал. Но что-то знает.
Наташа пододвинула к мужу тарелку, вложила в руку вилку.
— И хлеб возьми, — сказала она.
— Арик… — начал Беркович.
— Спит. Он быстро засыпает после сказки, особенно если слышит ее в сто пятидесятый раз. Ты о каком убийстве говоришь? Посоли, если соли мало.
— В самый раз, спасибо. Об убийстве Альтермана, конечно.
— Разве не жена его убила? — удивилась Наташа. — В новостях передавали, что у полиции основная версия: убила жена. У нее был любовник.
— Да? — Беркович нарезал шницель на кусочки и отправлял их в рот по одному, аккуратно цепляя вилкой. — Может, и имя назвали?
— Нет, — с сожалением сказала Наташа. — Сказали, что в интересах следствия имена не разглашаются.
— Чепуха, — рассердился Беркович. — Надеюсь, не Клугер давал комментарий?
— Нет, от полиции никто не выступал.
— Естественно! Если имена не называют в прессе, должен быть запрет суда. Суд по делу Альтермана не собирался, потому что нет пока ни подозреваемых, ни мотива… ничего. Почти ничего, — поправил себя Беркович. — А о том, что есть, журналисты знать не могли. Что плохо в нашей прессе: когда информация отсутствует, ее высасывают из пальца.
— Этот листок тебе нужен? — Наташа взяла в руки список и пробежала его глазами, прежде чем Беркович успел сказать… Впрочем, он ничего не собирался говорить и бумагу не собирался прятать. Если сам он ничего не понял, то и Наташа не поймет.
— Второе ноября, горка песка, — прочитала Наташа. — Почему три даты точные, а две приблизительные? Кукол было несколько?
— Приблизительные, — пояснил Беркович, — потому что Лея не помнит точно, когда куклы появились в квартире.
Наташа положила список на стол, села напротив мужа и приготовилась слушать. Отправив в рот последний кусочек и не притронувшись к гарниру, Беркович коротко перечислил события, происходившие в семье Альтерманов.