Дворец ветров

– О нет, мама! Ну как ты можешь говорить такие вещи? Нет, Индия – прекрасная страна. Я хорошо помню наше чудесное прохладное бунгало с увитой лиловым плющом верандой и яркие пышные цветы в саду, похожие на пятнистые лилии, и еще такие высокие алые, на которых всегда сидели бабочки. Помню, как каталась на пони по усаженной деревьями аллее и видела караваны верблюдов; как меня несли в паланкине, когда мы переезжали в горы на лето… и громадные высокие сосны, и желтые дикие розы, что так дивно пахнут… и снега, бесконечные мили оснеженных гор. Ты просто не представляешь, каким уродливым показался мне после всего этого Нелбери и дом тети Лиззи. Тетушкины слуги вечно бранили меня, а не баловали, как айя, Абдул и мой саис. Мне не терпится поскорее вернуться обратно.
Эта бесхитростная речь не понравилась некой миссис Чивертон, которая – по всей видимости, посчитав молодую мисс Харлоу развязной девчонкой, не имеющей права вмешиваться в разговор старших, – холодно заметила, что никто из переживших ужасы Восстания никогда больше не сможет доверять индийцам и что она завидует счастливому неведению милой Белинды относительно опасностей, с коими неизбежно сталкивается там любая чувствительная англичанка, которую обстоятельства и чувство долга вынуждают жить в варварской стране. В ответ Белинда, нимало не смущенная, рассмеялась и, окинув сияющим взглядом мужчин за длинным столом, промолвила милым голосом:
– Но вы только подумайте, как много у нас отважных защитников. Нам нечего бояться. К тому же я уверена, что ничего подобного не повторится. – Подавшись вперед, она обратилась к Ашу, который сидел напротив и с интересом прислушивался к разговору: – Вы со мной согласны, мистер Пелам-Мартин?
– Не знаю, – ответил безнадежно честный Аш. – Думаю, это зависит от нас.
– От нас? – повторила миссис Чивертон тоном, ясно свидетельствующим, что она находит предположение Аша абсолютно несуразным и положительно оскорбительным в устах младшего офицера.
Аш замялся, не желая оскорблять даму дальнейшими своими речами, но мисс Харлоу живо устремилась туда, куда не решался ступить молодой прапорщик.
– Он имеет в виду, что, если мы будем обращаться с ними справедливо, у них не будет причины восставать против нас. – Тут она снова повернулась к Ашу и добавила: – Вы ведь это хотели сказать?
Аш хотел сказать не совсем это, но именно с момента, когда из уст Белинды прозвучало слово «справедливо», он перестал видеть в ней только красивую девушку. И впоследствии, несмотря на строгий надзор за мисс Харлоу, великое множество увивавшихся вокруг нее поклонников и тесное скопление народа на борту парохода, почти исключавшие возможность побеседовать наедине, он пользовался каждым случаем поговорить с ней о стране, куда они возвращались, полные самых радужных надежд и счастливых предчувствий.
Мать Белинды, миссис Арчибальд Харлоу, была дородной, благожелательной, рассеянной в мыслях женщиной. В прошлом она была так же красива, как дочь, но климат и условия жизни в Индии, соединенные с недоверием к «туземцам» и страхом второго восстания, не пошли на пользу ни ее здоровью, ни характеру. От жары и постоянных беременностей ее некогда восхитительная фигура расплылась; ее муж, ныне старик без малого семидесяти лет, до сих пор ходил в звании майора и служил в полку индийской пехоты; трое из семи рожденных ею детей умерли в младенчестве; и год назад ей пришлось отвезти пятилетних двойняшек, Гарри и Тедди, на родину в Англию, чтобы оставить на попечение сестры Лиззи, ибо Индия по-прежнему считалась гиблым местом для малолетних детей: английские кладбища по всей стране были переполнены могилами малышей, умерших от холеры, теплового удара, тифа или змеиного укуса.
Больше всего на свете миссис Харлоу хотела бы остаться в Англии со своими любимыми мальчиками, но после обстоятельных дискуссий с сестрой и двумя знакомыми дамами согласилась, что ее прямой долг вернуться в Индию, – долг не только перед мужем, но и перед дочерью Белиндой, в свое время тоже порученной заботам Лиззи в семилетнем возрасте. С тех пор минуло десять лет, и у девочки практически не имелось шансов сделать выгодную партию в таком маленьком провинциальном городке, как Нелбери. Однако в Британской Индии подходящих женихов хоть пруд пруди, и казалось разумным дать Белинде возможность познакомиться и сочетаться браком с каким-нибудь приличным джентльменом, после чего ее мать сможет вернуться к своим драгоценным мальчикам и жить со своей дорогой Лиззи, покуда Арчи не станет командовать полком или не выйдет в отставку.
 
Никто (кроме, возможно, майора Харлоу) не нашел бы изъянов в таком плане, и уверенность миссис Харлоу в правильности принятого решения мгновенно подтвердилась, когда не менее одиннадцати джентльменов из двадцати девяти, взявших билет на «Кентербери-Касл», начали оказывать ее очаровательной дочери знаки внимания. Правда, в большинстве своем это были всего лишь мальчишки – бедные прапорщики и мелкие чиновники либо начинающие торговцы, – а остальные пять незамужних леди на борту не отличались привлекательностью. Но в число означенных джентльменов входили также пехотный капитан лет тридцати пяти, богатый вдовец среднего возраста, являвшийся главным компаньоном в фирме по экспорту джута, и молодой прапорщик Пелам-Мартин, который (по словам миссис Чивертон, главной сплетницы на пароходе) был не только племянником баронета, но еще и единственным наследником более чем приличного состояния, оставленного ему отцом, выдающимся ученым с мировым именем.
С чисто финансовой точки зрения миссис Харлоу считала наиболее предпочтительной партией мистера Джозефа Тилбери, вдовца. Но несмотря на усиленные ухаживания за ее дочерью, он пока еще не сделал никаких признаний, а сама Белинда называла его и пехотного капитана «старыми чудаками». Поручики и молодые чиновники нравились девушке не в пример больше, и она беспечно флиртовала с ними и развлекалась от всей души, сталкивая поклонников лбами и упиваясь своей юностью, красотой и всеобщим восхищением.
Пьянящая атмосфера долгого плавания вскружила Белинде голову еще сильнее после одного романтического события – бракосочетания на море. По общему признанию, жених и невеста не отличались красотой и находились далеко не в расцвете юности, а поскольку оба путешествовали третьим классом, она ни разу не видела их прежде. Но капитан, поддавшись на уговоры осуществить полномочия, которыми он обладал в качестве хозяина океанского судна, обвенчал сержанта интендантских войск Альфреда Биггса, возвращавшегося из отпуска, и мисс Мейбл Тиммингс, ехавшую в Бомбей к своему брату, служащему Бомбейско-Бародской железной дороги. Венчание состоялось в салоне первого класса, в присутствии всех пассажиров, какие сумели туда набиться, а за ним последовали поздравительные речи и тосты за здоровье молодых под звон бокалов шампанского, пожертвованного капитаном по столь торжественному случаю. Позже все собрание танцевало на палубе, и не менее трех поклонников страстно умоляли Белинду последовать восхитительному примеру новобрачной и провести остаток плавания как медовый месяц.
С учетом всех обстоятельств едва ли приходится удивляться, что Белинда не замечала ни враждебности остальных молодых леди, ни нескрываемого неодобрения, с каким их матери относились к ней. Десять долгих лет она просидела взаперти в тетушкином доме, занимаясь уроками, вышивая бесконечные салфеточки и послушно отвечая «да, тетя Лиззи» или «нет, тетя Лиззи», и единственными молодыми людьми, которых она видела прежде (на приемах, где сопровождающие пожилые дамы ни на шаг не отходили от нее), были сыновья тетиных подруг – неуклюжие, глуповатые школяры, знавшие ее с детства и потому относившиеся к ней как к сестре. После той душной, сковывающей и отупляющей атмосферы упоительная свобода жизни на океанском лайнере и ухаживания дюжины восхищенных молодых джентльменов кружили голову пуще крепкого вина, и Белинда от души наслаждалась новыми впечатлениями и испытывала, наверное, всю полноту счастья, какую любой человек может надеяться познать в жизни. Единственная трудность заключалась в том, что поначалу она никак не могла решить, кому из своих многочисленных поклонников отдать предпочтение, но ко времени прибытия парохода в Александрию у нее уже не оставалось никаких сомнений.