Измена. Я требую развод (СИ)
Волны бьются со всех сторон и развеивают в воздухе соленые брызги, а я застываю в восхищении. Вот это да, прямо как на картинах… Айвазовский бы позавидовал. Жаль, я не умею рисовать, вот такой бы была моя первая работа.
Вокруг ни души, ведь люди, живущие здесь давно, явно перестали ценить то, что видят каждый день. Я слышала, что люди, живущие у моря, даже купаются не каждое лето.
Ну, не знаю, я вот планирую плавать каждый день, когда придет сезон.
В какой-то момент, я решаю подойти к краю поближе. Ну что там, всё же это большой и крепкий пирс, раз выдерживает такие волны. Но, наверное, я его всё-таки переоценила, потому что в какой-то момент камень под моим сапогом хрустит и уходит вниз, а я теряю равновесие.
Тысяча мыслей мечется в моей голове, пока я лечу куда-то вниз, цепляясь руками за воздух. Мое падение такое медленное, что я успеваю обдумать почти всю свою жизнь.
Ну, все, это точно конец, ведь я лечу в холодную воду, в совершенно ужасный шторм. Людей вокруг нет, меня не вытащат, а сама я точно не выплыву. Жаль, что я умру замужней женщиной, ведь теперь всё достанется Марку. Найдет ли Лидия Петровна деньги в моем новом секретном месте? Я теперь не узнаю, смогут ли Давид и Мириам завести детей. Как жаль, что я и сама не успела родить детей. И как жаль, что не сказала дровосеку, что он мне нравится.
А потом я чувствую сокрушительный удар, ледяная вода проникает в нос и уши, меня раскручивает и тянет то вниз, то в сторону. Легкие горят от нехватки воздуха, а руки колет иглами от холода. Я берегу последний кислород, пытаюсь понять, куда плыть.
Какое-то время я пытаюсь бороться, выныриваю на секунду для вздоха, пытаюсь кричать, но тяжелая одежда, шторм и холод не дают мне ни малейшего шанса.
Мой мир еще раз переворачивается, а потом меркнет.
. . .
Кажется, я еще не умерла. Иначе, почему я чувствую, как что-то тянет меня из воды, выталкивает на поверхность.
Я делаю судорожный вдох, пытаюсь откашляться и вцепиться во что-то плотное и крепкое рядом, но распахнутые глаза почти ничего не видят, легкие саднят, а руки свело судорогой. Моя борьба продолжается, где-то на краю сознания я слышу рёв воды, толчки и почему-то нецензурные слова.
Потом я понимаю, что меня не просто так выбрасывает к поверхности, к новому и новому вдоху. Меня кто-то буксирует к берегу, не смотря на шторм и холод.
Мозг уже почти ничего не соображает, ему хочется скорее спать, спасаясь от нестерпимого холода, но где-то там, во всеобщей каше, мерцает мысль, что спать точно нельзя. Надо помочь моему спасителю. Или спасателю. Надо выжить.
Нас несколько раз ударяет о столбы пирса, крутит под ним, а потом выносит куда-то влево. И тут я вдруг немного чувствую дно, но совсем ненадолго, ведь каждая новая волна сбивает и закручивает нас, норовя утащить обратно на глубину.
Силы моего спасителя, похоже, тоже тают. Нас раз за разом бросает на камни, но он тащит меня, а я пытаюсь хоть как-то ему помочь, перебирая ногами.
Спустя вечность мы выбираемся и падаем на берегу. Я поднимаю голову, пытаясь проморгаться, и вдруг вижу перед собой Егора.
Он кашляет так же надрывно, как и я, пытается отдышаться, на щеке ссадина, порез на подбородке, но он живой. И он меня спас. Как так вышло?
Я пытаюсь спросить его, что он тут делает, как нашел меня, но выдавливаю из себя только оглушающий кашель, а железный дровосек в ответ подтягивает меня к себе, чтобы обнять.
Нас обоих трясет, но это и понятно, температура не выше десяти, еще и дождь начинается. А мы сидим и замерзаем все больше, только сил встать уже нет. Ни на что вообще нет сил.
Кто-то из нас очень удачлив, ведь вверху, на пустынной набережной появляется какой-то мужчина, и Егор кричит ему вызвать скорую. Тот сразу понимает, что мы мокрые, да и почти лежим на камнях, так что тут же хватает телефон и отбегает к дороге. Наверное, чтобы ветер не мешал.
- Спасибо, - сиплю я, глядя на него.
Он смотрит на меня растерянно, будто и сам не верит, что мы выбрались. А потом вдруг наклоняется и прижимается к моим губам. Крепко-крепко.
В моей голове каша, фейерверки и полное непонимание происходящего. Я упала в воду, тонула, почти умерла. Он прыгнул за мной, спас, а теперь целует. У меня нет сил думать о том, что все это значит. Я вся трясусь, хочу согреться и спать, но Егор не дает мне.
Он и сам трясется не меньше. И целует меня опять и опять, а я отвечаю. И есть в этом что-то спасительное. Он будто делится со мной кислородом, силами и самой жизнью.
- Ты жива. Ты жива, - повторяет он снова и снова, прижимая меня к себе. Так не теплее, но как-то…ближе. Я знаю, что всё, что происходит – это чистый адреналин, ведь мы боролись и выжили, но… Я не одна и это очень хорошо.
Я сжимаю его руки долго-долго, пока не слышу, наконец, сирены. Вот и скорая, мы почти спасены. И в этот момент сознание всё-таки покидает меня во второй раз.
. . .
Я прихожу в себя в больничных стенах.
Конечно, такой характерный запах нашатыря, моющих средств и чистоты бывает только в больницах, так что я не спрашиваю, где я. Всё и так понятно. Последние события врываются в мою голову со щелчком и скрипом, воспроизводят рев волн, горящие легкие и выламывающий кости холод.
Я содрогаюсь и закашливаюсь, с ужасом думая, что чуть не попрощалась с жизнью из-за какой-то глупой выходки.
Пойти посмотреть на волны поближе. На старый пирс. И ведь меня предупреждали, то там небезопасно. Вот дура! Привыкла считать, что ничего со мной не случится.Только не со мной. А вот и измена произошла, и развод, и теперь вот еще чуть не утонула. Если бы не Егор…
Я тут же вспоминаю железного дровосека, наш поцелуй и его хриплый шепот. Он, должно быть, тоже в больнице. Надеюсь, с ним всё хорошо.
- Эмма Макушева, двадцать семь лет, верно?
В палату заходит пожилая женщина в белом халате. Наверное, доктор, решаю я и просто киваю ей в ответ. Горло адски болит, надо же, только сейчас начинаю это понимать.
- Вам повезло, в межсезонье у нас много утопленников, едва ли не больше, чем в сезон. Что это вас на пирс понесло? Не утопиться же вы пытались? Не поверю, чтобы такая молодая девушка решила свести счеты с жизнью.
Врач смотрит на меня внимательно, а я судорожно качаю головой, распахивая глаза. Вот уж точно нет, у меня только жизнь начинается! Вон какой у меня спаситель нарисовался, сама себе завидую. Кстати, где он?
- Простите, а мужчина, что меня спас… С ним все нормально?
Врач смотрит на меня исподлобья, прикидывая, что мне ответить, а потом неодобрительно качает головой.
- Эх, молодежь… Спасителя твоего хорошо приложило, в реанимации он.
И мир тут же лишается красок.
. . .
Все, что мне хочется – узнать, что с Егором все в порядке. Но вот уже сутки новостей никаких, ко мне в палату приходят только нянечки и медсестры, выходить нельзя, да и сил пока никаких нет.