Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Часть 27 из 192 Информация о книге
Спасите!
  Стой, подушка!
 Напрасное тщенье.
 Лапой гребу —
 плохое весло.
 Мост сжимается.
 Невским течением
 меня несло,
 несло и несло.
 Уже я далеко.
 Я, может быть, за день.
 За день
 от тени моей с моста.
 Но гром его голоса гонится сзади.
 В погоне угроз паруса распластал.
 — Забыть задумал невский блеск?!
 Ее заменишь?!
 Некем!
 По гроб запомни переплеск,
 плескавший в «Человеке». —
 Начал кричать.
 Разве это осилите?!
 Буря басит —
 не осилить вовек.
 Спасите! Спасите! Спасите! Спасите!
 Там
 на мосту
 на Неве
 человек!
 
 
II
НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО
Фантастическая реальность
  Бегут берега —
 за видом вид.
 Подо мной —
 подушка-лед.
 Ветром ладожским гребень завит.
 Летит
 льдышка-плот.
 Спасите! — сигналю ракетой слов.
 Падаю, качкой добитый.
 Речка кончилась —
 море росло.
 Океан —
 большой до обиды.
 Спасите!
 Спасите!..
 Сто раз подряд
 реву батареей пушечной.
 Внизу
 подо мной
 растет квадрат,
 остров растет подушечный.
 Замирает, замирает,
 замирает гул.
 Глуше, глуше, глуше…
 Никаких морей.
 Я —
 на снегу.
 Кругом —
 версты суши.
 Суша — слово.
 Снегами мокра.
 Подкинут метельной банде я.
 Что за земля?
 Какой это край?
 Грен —
 лап —
 люб-ландия?
 
 
Боль были
  Из облака вызрела лунная дынка,
 cтену постепенно в тени оттеня.
 Парк Петровский.
 Бегу.
 Ходынка
 за мной.
 Впереди Тверской простыня.
 А-у-у-у!
 К Садовой аж выкинул "у"!
 Оглоблей
 или машиной,
 но только
 мордой
 аршин в снегу.
 Пулей слова матершины.
 "От нэпа ослеп?!
 Для чего глаза впряжены?!
 Эй,ты!
 Мать твою разнэп!
 Ряженый!"
 Ах!
 Да ведь
 я медведь.
 Недоразуменье!
 Надо —
 прохожим,
 что я не медведь,
 только вышел похожим.
 
 
Спаситель
   Вон
 от заставы
 идет человечек.
 За шагом шаг вырастает короткий.
 Луна
 голову вправила в венчик.
 Я уговорю,
 чтоб сейчас же,
 чтоб в лодке.
 Это — спаситель!
 Вид Иисуса.
 Спокойный и добрый,
 венчанный в луне.
 Он ближе.
 Лицо молодое безусо.
 Совсем не Исус.
 Нежней.
 Юней.
 Он ближе стал,
 он стал комсомольцем.
 Без шапки и шубы.
 Обмотки и френч.
 То сложит руки,
 будто молится.
 То машет,
 будто на митинге речь.
 Вата снег.
 Мальчишка шел по вате.
 Вата в золоте —
 чего уж пошловатей?!
 Но такая грусть,
 что стой
 и грустью ранься!
 Расплывайся в процыганенном романсе.
 
 
Романс
  Мальчик шел, в закат глаза уставя.
 Был закат непревзойдимо желт.
 Даже снег желтел в Тверской заставе.
 Ничего не видя, мальчик шел.
 Шел,
 вдруг
 встал.
 В шелк
 рук
 сталь.
 С час закат смотрел, глаза уставя,
 за мальчишкой легшую кайму.
 Снег, хрустя, разламывал суставы.
 Для чего?
 Зачем?
 Кому?
 Был вором-ветром мальчишка обыскан.
 Попала ветру мальчишки записка.
 Стал ветер Петровскому парку звонить:
 — Прощайте…
 Кончаю…
 Прошу не винить…
 
 
Ничего не поделаешь
  До чего ж
 на меня похож!
 Ужас.
 Но надо ж!
 Дернулся к луже.
 Залитую курточку стягивать стал.
 Ну что ж, товарищ!
 Тому еще хуже —
 семь лет он вот в это же смотрит с моста.
 Напялил еле —
 другого калибра.
 Никак не намылишься —
 зубы стучат.
 Шерстищу с лапищ и с мордищи выбрил.
 Гляделся в льдину…
 бритвой луча…
 Почти,
 почти такой же самый.
 Бегу.
 Мозги шевелят адресами.
 Во-первых,
 на Пресню,
 туда,
 по задворкам.
 Тянет инстинктом семейная норка.
 За мной
 всероссийские,
 теряясь точкой,
 сын за сыном,
 дочка за дочкой.
Перейти к странице:
Предыдущая страница
Следующая страница