Смерть Ахиллеса
Пространно отвечая на простой вопрос, обер-полицеймейстер думал о чем-то другом, и видно было, что решение дается ему с трудом. Когда генерал договорил, наступила пауза. Эраст Петрович понял, что разговор входит в главную фазу.
– Разумеется, это весьма рискованный шаг, Евгений Осипович, – тихо сказал коллежский асессор. – Ежели мои п-предположения ошибочны, вы можете погубить карьеру, а человек вы честолюбивый. Но я потому и пришел к вам, а не к Владимиру Андреевичу, что он-то наверняка рисковать не пожелал бы. Чересчур осторожен – сказывается возраст. С другой стороны, и положение его менее щекотливо, чем ваше. В любом случае министерство затеяло за вашей спиной интригу, в которой вам, извините за откровенность, отведена роль карточного б-болвана. Граф Толстов не счел возможным посвятить вас, начальника московской полиции, в дело Соболева, однако же доверился Хуртинскому, человеку низкому и, более того, преступному. Некто еще более хитрый, чем министр, провел свою собственную операцию. Вы были в стороне от всех этих событий, но ответственность в конечном итоге ляжет на вас. Боюсь, что платить за разбитые г-горшки придется вам. А самое обидное то, что вы так и не узнаете, кто их разбил и почему. Чтобы понять истинный смысл интриги, надо взять Клонова. Тогда у вас на руках появится козырь.
– А если он все же правительственный агент, то я с треском вылечу в отставку. В лучшем случае, – мрачно возразил Караченцев.
– Евгений Осипович, замять дело все равно вряд ли удастся, да и грех – не столько даже из-за Соболева, сколько из боязни: что же это за таинственная сила в-вертит судьбами России? По какому праву? И что эта сила удумает завтра?
– На масонов намекаете? – удивился генерал. – Граф Толстов, действительно, – член ложи, да и Вячеслав Константинович Плевако, директор департамента полиции. Чуть не половина влиятельных людей в Петербурге масоны. Только им политическое убийство ни к чему, они и так кого хочешь в бараний рог согнут, по закону.
– Какие там масоны, – досадливо сморщил гладкий лоб Фандорин. – Про них все знают. Тут же просматривается настоящий комплот, не опереточный. И в случае успеха, ваше превосходительство, вы можете получить ключик к т-такой пещере Аладдина, что дух захватывает.
Евгений Осипович взволнованно зашевелил рыжими бровями. Заманчиво, очень заманчиво. И иуде Вячеславу Константиновичу (товарищ, называется), и самому графу Толстову можно преотличный штырь вставить. А не шути с Караченцевым, не делай из него дурака. Заигрались, господа, допрыгались. Ну, тайная слежка за заговорщиком – это понятно, в таком деле деликатность нужна. Однако чтобы под носом у ваших агентов убили народного героя – это уже скандал. Прошляпили, умники петербургские. Теперь, поди, волосы рвете, трясетесь в своих креслах. А тут Евгений Осипович подносит голубчика на блюдце: вот он, злодей. Хм, а, может, его на блюдечке кому повыше поднести? Дело-то ого-го какое. И мысленному взору обер-полицеймейстера открылись перспективы до такой степени заоблачные, что захватило дух. Но одновременно и засосало под ложечкой. От страха.
– Ну хорошо, – осторожно произнес Караченцев.
– Допустим, арестовали мы Клонова. А он – рот на замок и молчит. В расчете на своих покровителей. Что тогда будем делать?
– Совершенно резонная постановка вопроса, – кивнул коллежский асессор, не показывая виду, что рад переходу беседы из теоретической стадии в практическую.
– Я тоже об этом думаю. Взять Клонова будет очень непросто, а заставить г-говорить – во сто крат трудней. Поэтому имею предложение.
Евгений Осипович навострил уши, зная по опыту, что шустрый молодой человек глупости не предложит и самое трудное возьмет на себя.
– Ваши люди обложат «Троицу» со всех сторон, чтобы таракан не прошмыгнул. – Фандорин азартно припал к карте. – Вот здесь кордончик, здесь и здесь. Проходные д-дворы перекрыть по всей округе, благо раннее утро – многие еще будут спать. Вокруг самой «Троицы» – несколько лучших агентов, человека три-четыре, не больше. Они должны действовать исключительно аккуратно, хорошо маскируясь, чтоб не дай бог не спугнуть. Их дело – ждать моего сигнала. Я же п-пойду в нумер к Клонову один и заведу с ним игру в откровенность. Сразу он меня не убьет – захочет выяснить, много ли я знаю, да откуда взялся, да в чем мой интерес. И мы с ним исполним изящный па-де-де: я ему немножко завесу приоткрою – он со мной слегка пооткровенничает; п-потом снова я – снова он. Уверенный, что может убрать меня в любой момент, Клонов будет разговорчивей, чем в случае ареста. Другого способа я не вижу.
– Так ведь риск какой, – сказал Караченцев. – Если вы правы и он настолько виртуозен по части убийств, то, не ровен час…
Эраст Петрович легкомысленно пожал плечами:
– Как сказал Конфуций, благородный муж должен сам нести ответственность за свои ошибки.
– Что ж, с Богом. Большое дело. Или грудь в крестах, или голова в кустах. – Голос обер-полицеймейстера прочувствованно дрогнул. Он крепко пожал Фандорину руку. – Идите, Эраст Петрович, к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Ни о чем не тревожьтесь, я лично подготовлю операцию. Все сделаю наилучшим образом. Утром пойдете в «Троицу» – сами посмотрите, хорошо ли замаскировались мои молодцы.
– Вы прямо как Василиса Премудрая, ваше превосходительство, – белозубо рассмеялся коллежский асессор. – Спи, Иванушка, утро вечера мудренее? Что ж, я и в самом деле немного устал, а завтра дело нешуточное. Ровно в шесть буду в «Троице». Условный сигнал, по которому ваши идут ко мне на помощь – свисток. До свистка пусть ни в коем случае не суются… Ну а если что – не дайте ему уйти. Это уж, Евгений Осипович, личная п-просьба.
– Не беспокойтесь, – серьезно сказал генерал, все еще держа молодого человека за руку. – Ювелирно исполним. Самых золотых агентов отряжу и в количестве более чем достаточном. Только уж вы, отчаянная голова, того, поосторожней.
* * *Эраст Петрович давно уже приучил себя просыпаться во столько, во сколько определит накануне. Ровно в пять утра он открыл глаза и улыбнулся, потому что из-за подоконника как раз выглянул самый краешек солнца и было похоже, что кто-то лысый и круглоголовый подглядывает в окошко.
Насвистывая арию из «Любовного напитка», Фандорин побрился, не без удовольствия полюбовался в зеркало на свое замечательно красивое лицо. Завтракать перед сражением самураю не положено, поэтому вместо утреннего кофея коллежский асессор немного поработал с гирями и обстоятельно, не спеша занялся экипировкой. Вооружился по самой что ни на есть полной программе, ибо противник представлялся серьезным.
Маса помогал хозяину снаряжаться, проявляя все более заметное беспокойство. Наконец не выдержал:
– Господин, такое лицо у вас бывает, когда смерть очень близко.
– Ты же знаешь, настоящий самурай должен каждое утро просыпаться в полной готовности умереть, – пошутил Эраст Петрович, надевая светлый чесучовый пиджак.
– В Японии вы всегда брали меня с собой, – пожаловался слуга. – Знаю, я подвел вас уже дважды, но это больше не повторится. Клянусь – чтоб мне в следующей жизни родиться медузой! Возьмите меня, господин. Очень прошу.
Фандорин ласково щелкнул его по маленькому носу:
– На сей раз ты мне ничем не сможешь помочь. Я должен быть один. Да и не один я вовсе, со мной целая армия полицейских. Это мой противник совсем один.
– Опасный?
– Очень. Тот самый, кто обманом выманил у тебя портфель.
Маса засопел, сдвинул редкие брови и больше ничего не сказал.
* * *Эраст Петрович решил пройтись до Покровки пешком. Ах, до чего же хороша была Москва после дождя. Свежесть, розовый флер занимающегося дня, тишина. Если умирать – то только в такое божественное утро, подумал коллежский асессор и тут же отругал себя за склонность к мелодраматизму. Прогулочным шагом, насвистывая, вышел на Лубянскую площадь, где у фонтана поили лошадей извозчики. Свернул на Солянку, блаженно вдохнул аромат свежего хлеба, донесшийся из открытых окон полуподвальной пекарни.