Касимора. Не дареный подарок

воду для чьего-то позднего чая, мыли последние грязные тарелки и звенели кастрюлями.
В помещении было весело, громко и как-то суетливо, но стоило только переступить через порог, как наступила звенящая тишина.
Все слаженно уставились на меня, замерев в самых неожиданных позах.
— Вееечер добрый? — полувопросительно протянулась я, прижав уши к голове.
— Нечисть, — проговорил тощий, намывавший до моего появления тарелку.
— Илистара, — подтвердил тот, что готовил чай.
— Бродит по академии без хозяина, — сурово заметил подготавливавший тесто.
— Кушать хочешь? — с дружелюбной улыбкой на темненькой мордочке поинтересовался один из вытиравших стол.
— Дааа, — соврала нервно, хотя в животе места после сытного ужина не было. Привыкшая голодать, каждый раз я ела как в последний, наедаясь впрок.
— Пирожки остались.
— Сссладкие.
— С вареньем и творогом.
— И чай.
Слаженно, в строгом порядке проговорили они, чтобы вместе устрашающе спросить:
— БУДЕШЬ?
— Дааа.
Нечисть оказалась подчиненными, но не сильно от этого страдающими натовиками, которых пристроили на кухню, как в самое теплое и безопасное место.
Они кормили кадетов, а кадеты кормили их. Призрачная нечисть от обычной отличалась многим. Начиная от количества быстроразвивающихся разумных особей и заканчивая способом питания. Призрачная нечисть развивалась быстрее и легче, и питалась исключительно эмоциями, не приемля обычную пищу и не подпитываясь магической энергией.
Я обычную пищу очень даже ела и каким-то чудом умудрилась запихать в себя два пирожка и страдала над третьим, не имея возможности его съесть и не находя в себе сил побороть природную жадность и оставить выпечку в покое.
Натовик, что принёс мне пирожки и чай, боком, с опаской подобрался ближе и, шалея от собственной смелости, погладил мой пушистый бок.
Я напряглась, готовая, если понадобится, бежать куда глаза глядят, спасая свою жизнь. Тело ещё помнило устрашающую силу нежных девичьих ручек, и повторения не хотело.
Нечисть гладила аккуратно, с опаской, готовая в любое мгновение отдернуть лапу, и я расслабилась.
Заметив, что покусившемуся на мои меха натовику я голову не отгрызла, остальные осмелели и через минуту меня наглаживали все, позабыв о работе и весело переговариваясь.
А я блаженствовала. За все десять лет своей жизни меня ещё ни разу так не гладили. Прямо вот чтобы аж до желания помурлыкать и подставить мягкое брюхо.
Даже в пушистом детстве, когда я целых два года жила в доме, в качестве питомца шестилетней дочери купца, меня обычно гладили так, что шкура готова была сползти, а шерсть вылезала клочьями.
— За ушком, — неразборчиво промурлыкала я, растекаясь по столу, — за ушком тоже почешите.
— Мягонькая, — с нежностью сказал один, выполняя мою просьбу и с энтузиазмом начесывая за ухом.
— Пушистенькая, — поддержал тот, что мял мою левую лапу.
— Тепленькая.
— И пахнет лесом, — продолжала осыпать меня комплиментами эта замечательная нечисть.
— Как интересно. Неучтенная нечисть на территории академии, — раздался от двери приятный, сильный голос, от которого у меня по позвоночнику побежали морозные мурашки, а натовики удивительно слаженно растворились в воздухе. Я не успела даже моргнуть, как осталась на кухне одна. Только я, чашка недопитого чая, недоеденный пирожок и неизвестный мужик подозрительной наружности. Подозрительной, но очень знакомой.
— Подчиненная нечисть, — на его плечо опустилась огромная сова, — аппетитная.
— Здраааа… — протянула я сипло, мечтая куда-нибудь исчезнуть.
Капская сова находилась в нескольких метрах от меня. Настоящая, живая, огромная сова, для которой я — деликатес.
Тело сковал ледяной страх, больно покалывая сведённые судорогой мышцы. Сов я боялась больше илистых котов, варсов или волков. Они являлись нашими природными врагами и, в отличие от тех же варсов, гнездились в горах. Близкое знакомство с совами в далеком детстве, оставило неизгладимый след в моей памяти, и заставляло сейчас мелко дрожать.
Примерзнув к столу, я с ужасом смотрела на приближающегося ко мне незнакомца.
Огромный, хмурый дядька, с подозрительно знакомыми тёмными волосами и синими глазами, подошел, с любопытством изучая замершую посреди стола нечисть. У этого мрачного типа виски были тронуты легкой сединой, а между бровей залегла глубокая морщинка, но хозяина он мне все равно напомнил, чем окончательно деморализовал.
— Видимо, напрасно я ждал чай, — усмехнулся он, поднимая меня в воздух. Если бы не сова на его плече, я бы этого даже не испугалась. В отличие от всех остальных, он перехватил меня под лапками, что было значительно комфортнее. Остальные почему-то предпочитали таскать за шкирку или за лапы.
— Вы-вы-вазьмите этот. Он ещё не остыл, — прошептала я, чувствуя, как предательски дрожат задние лапы.
— Поразительная наглость, — нахохлилась сова. Ее огромные, острые когти с жутким звуком скребли по темной ткани камзола.
— Где твой хозяин? — допивать мой чай он не стал, и внимания на свою крылатую нечисть не обратил.
— Сссспит…
— Тогда что ты делаешь здесь? — подозрительно осведомилась сова. Рыжие глаза смотрели голодно. Я не выдержала и повела себя так, как повела бы себя всякая, доведённая до ручки нечисть. Неадекватно, то есть.
Не ответив на заданный вопрос, с угрюмой решимостью извернулась, вцепившись зубами в удерживающую меня руку и, утробно рыча, с остервенением когтила вражескую ладонь.
Незнакомец, тихо ругаясь, уронил меня на стол, прямо на тарелку с последним пирожком.
Не раздумывая ни секунды, я бросилась к стене, старательно игнорируя шелест крыльев за спиной.
Соскочив со стола на пол, чудом избежала встречи с острыми птичьими когтями и уже у самой стены исчезла с лёгкий хлопком. Клекота обиженной птицы я не услышала. Я летела вперёд, не чувствуя лап.
Чуть не врезавшись в дверь, ведущую в хозяйскую комнату, в последнее мгновение успела переместиться и, тихо скуля, взлетела на кровать, забравшись под одеяло и прижавшись к горячему боку хозяина.
— Ушастая, если не успокоишься, завтра ночевать будешь на полу, — проворчал он, поворачиваясь спиной ко мне. Бесчувственный гад вместо того, чтобы пожалеть, жестоко угрожал и без того запуганной мне.
— Хазяяяин, хазяяяин…я же хорошая? — потрогав лапой широкую спину, решительно забралась на него и заныла, требовательно ткнувшись холодным носом в шею, — хорошая же?
— Хорошая, — сонно пробормотал он, вяло потребовав, — отстань.
— И ты меня никому не отдашь? — после знакомства с совой, возникли у меня вполне законные опасения, что меня могут захотеть употребить в пищу, и единственным, кто мог бы этому помешать был хозяин.
— Не отдам, — со вздохом согласился он, за лапу стянув меня с себя и прижимая к груди, — кому ещё ты такая нужна?
И вроде бы он гадость сказал, оскорбил и вообще нахал, но мне даже дышать стало легче.
Удобнее устроившись в его руках, деловито поинтересовалась:
— И обижать никому не позволишь?
— Не позволю, — покладисто согласился он, надеясь,