Последнее пламя (СИ)

Я видел эти две многотонных орды конников, пустившихся друг на друга, и понимал, насколько же сейчас сильно должны рыдать Высокие Предки, смотря за тем как схлестнули свои мечи их драгоценные потомки.
Удар был неожиданным. Несколько километров были преодолены баталиями за считанные минуты и произошла страшная сшибка. Шедшие вперёд шеренги точно не могли выжить. Сразу же взметнулись в воздух слетевшие с голов шлема, полетели отломанные древка пик и вылетевшие из сёдел рыцари. Они перевались друг через друга, будто две столкнувшиеся волны. Пики прошибали доспехи, нанизывая владельцев кирас на стальные наконечники. Головы несчастных, которым не повезло идти в первых рядах, лопались от той мощи, которая сосредотачивалась в острие пик. В первые секунды сшибки погибли многие, но ещё больше было несчастных, которые пали на землю. Я бы не пожелал себе такой судьбы, ведь куда легче умереть от длинной пики, пробившей мне сердце, чем под копытами много килограммовых лошадей, дробящий мне все кости, превращая некогда великих воинов в фарш. 
Как только пики пероломались, а первая кровь окропила землю, то я заметил, как двинулся вперёд «холмовой» фланг противника. Их знамёна вздыбились и забили барабаны, направляя вперёд тяжёлую латную пехоту. За их спинами готовились занять наши позиции пушки церковников. Их там было столько, чтобы перепахать всё поле битвы ядрами. Я видел множество знамён великого количества монастырей, которые повели на верную смерть свои полки. Они верили в святость своих поступков, верили в благословление своих богов, чувствовали плечи собственных товарищей, но ничего из этого не сможет их защитить. Холм был достаточно пологим, чтобы на него могли взбираться пехотинцы, но не столь удобным для кавалерии. Однако же, не смотря на опасность стройных рядов латной пехоты, я приказал открыть огонь по прячущимся батареям пушек. До них было достаточно далеко, но моим профессионалам хватило всего лишь двух пробных залпов, чтобы накрыть бездействующую вражескую артиллерию. Земля стала вздыматься под ногами противника от множества раскалённых ядер. Залп за залпом отправлялся в церковников, превращая их батареи в ужасную мешанину стали и мяса. 
В это же время раздались выстрели со стороны подножья холма. Наступающие церковники открыли беспорядочную стрельбу по защищавшему моих воинов вагенбургу. Свинцовые кругляши выбивали из деревянных стен боевых возов облачка деревянной щепы. Вот только беспорядочная стрельба не создавала необходимой плотности огня, чтобы нанести необходимый ущерб моим стрелкам, который успевали сбегать с возов и возвращаться на верх, открывая ответную стрельбу, из-за которой холмы быстро покрылись непроницаемым облаком порохового дыма, нещадно дерущего ноздри. Я готовился к отражению атаки, сжимая руках пистоли и постоянно нервно оправляя ремешок шлема, удерживающего защиту на моей черепушке. Было одновременно страшно, но и азарт битвы кипел у меня в крови, ведь я понимал, что если проиграю, то никогда больше не смогу вернуться к жене и ребёнку, которого ещё ни разу в жизни не видел. Уже только для того, чтобы увидеть глаза родных людей, стоило выжить и победить.
Долгожданный враг вывалился из пороховой дымки. Они устроили полноценный марш-бросок по склону холма, чтобы как можно быстрее добраться до вершины, оставляя в снегу множество своих собратьев мёртвыми и раненными. 
Едва успели показаться из дымки первые фигуры противника, как прямо в них ухнули лёгкие пушечки, установленные на вертлюгах в возах, накрывая атакующих церковников градом из свинцового дроба. Били мы практически в упор, из-за чего даже самые крепкие кирасы не спасали пехоту. Дроб разрывала сталь кирас, сразу отправляя воинов к Высоким Предкам. Я прямо увидел, как пролетела по воздуху чья-то оторванная рука. 
Не смотря на тяжёлые потери, понесённые ещё до начала прямого столкновения, церковники всё же рискнули начать приступ вагенбурга. Вооружённые тяжёлыми штурмовыми топорами, они стали рубить сцепляющие возы цепи и крепкие верёвки, активно получая в это время по головам тяжёлыми двуручными дрынами. Я самолично поднялся из-за борта воза, видя, как на меня несётся один из воинов церковников, держа в руках длинную алебарду. Успей он добраться до воза, то может быть и смог пару раз ударить, но я вытянул руку с пистолем и выстрелил. Пуля ударила в плечо церковника и попадание развернуло его на сто восемьдесят градусов. Тут же мне по шлему чиркнул тяжёлый бронебойный болт. Я увидел стоящего в дыму стрелка, который теперь спешно перезаряжал арбалет, вертя две рукояти краникена. Он то и дело испуганно переводил взгляд с меня на заряжаемое оружие. Понимая, что его арбалет с такого расстояния опасен, я вернул ему должок, удачно попав в наклонённую голову. Свинцовая пуля прошибла шлем насквозь, вылетев из тыльной части, отправившись в полёт ещё дальше. 
 
Вот только ситуация на холме разворачивалась слишком быстро, чтобы успевать уследить за всем. В один момент натиск церковников возымел эффект, сумев перерубить цепи в одной из сегментов вагенбурга и сразу же стали разъединять возы, используя тягловую силу собственных тел. Благо, один из десятников заметил это вовремя, и я успел дать команду подводить резервы, которые сейчас не участвовали в охране остального периметра холма, удерживая латную ярость церковников. 
Встав в первых рядах своего резерва и забрав у одного из своих бойцов протянутый полэкс, я заорал, подбадривая собственных воинов, - Даруем же смерть этим уродам! Пусть они познают силу «Кабаньей Армии»! 
Бойцы яростно зарычали и рванулись вперёд в открывающийся проём. Мотнув головой, я побежал вперёд, держа в руках топор. Моя тяжёлая пехота ударила в прорывающихся церковников. Они едва лишь успели просочиться внутрь, лишь немного приоткрыв проход. Прорыв стал быстро затягиваться, а мы слитным ударом быстро разметали воинов Церкви. Первым из попавшихся мне воинов, был громадный церковник, моментально попытавшийся меня зарубить своей алебардой. Вот только его тяжёлый доспех вкупе с громадными габаритами, не позволяли ему действовать с необходимым проворством. Пока он замахивался, я пригнулся и вонзил оружие острым шипом прямо в открытую подмышку, закрытую лишь кольчужным полотном. Заострённый четырёхгранный шип легко раздвинул не самые плотные плоские кольца и вонзился в плоть. Почувствовав, как шип снизу вверх вклинился прямо в плечевой сустав, я с силой двумя руками вдавил его глубже и провернул. Воин заорал и отшатнул, выронив оружие из рук. Я быстро перехватил латными рукавицами полэкс и с размаху ударил прямо в голову церковника. Молот на противоположной стороне от топорища, с лёгкостью промял височную часть шлема монаха и череп под шлемом хрустнул. Боец упал рухнул на землю, и я побежал вперёд, выбрав для себя новую цель. Этот воин уже успел схлестнуться с одним из моих воинов, а потому я пришёл на выручку. Враг удачно повернулся ко мне спиной, и я рубанул его по задней стороне колена. Идеально заточенное топорище с великой лёгкостью отделило конечность. Монах пал на землю, крича от боли, пока его жизнь не оборвал мой боец, ударивший коротким мечом в смотровую щель забрала. Дальше сложно было вспомнить особые фрагменты боя. В прорыв устремились все свободные силы церковников, а потому рубка шла наисерьезнейшая. От множественных попаданий по шлему я соображал дюже плохо, только и понимая, что нужно убить как можно больше этих святых консервных банок. Я бил, уклонялся, отражал удары, переступал через павших и не чувствовал ничего кроме распирающей изнутри злости. Злости на себя, на врагов, на весь мир. Сейчас мне только и оставалось, что выдержать битву. 
Бой закончился неожиданный. Понимая, что без нужной подготовки холмы взять не получится, церковники начали отступать, оставляя трупы своих товарищей на склонах и вершине. Картина множества мёртвых врагов радовала, но я не спешил праздновать, понимая, что битва ещё не окончена. Неожиданно меня позвал Сезар, который обеспокоенно наблюдал за развернувшейся на тракте бойней. Сняв с головы шлем, я подбежал к нему. Сезар, видя моё состояние, протянул мне флягу и толстым пальцем указал на противоположный от нашего фланг. Я видел картину, которую никак не мог ожидать.