Последний гость

Но долго успокаивать свою совесть у нее было возможности, как только закрылась дверь за заведующей и Соня с облегчением вздохнула и принялась за тесто для булочек, за ее спиной раздался пронзительный крик. Девушка обернулась и выронила из рук сито. Ее коллега, бледная, как привидение, держала перед собой кастрюлю, из которой виднелось розовое гипюровое платье, изрядно испачканное кровью.
– Сонечка, у нас еще одно убийство, я же говорила, смертью Андрея не обойдется, это только начало. Вот еще девушку убили, а ее платье нам в кастрюлю засунули, – вне себя одновременно от ужаса и восторга от столь неординарного события почти кричала Мария.
– Да с чего вы взяли, что кого-то убили? Это же просто платье.
– Платье в крови в кастрюле в детском саду, тебе не кажется это странным? Это все из-за Мардука, пока его не найдут, быть беде, – причитала Мария и, подцепив половником платье, начала с опаской вытягивать его из кастрюли.
– Зачем ты это делаешь? – раздраженно спросила Соня, отбирая у неугомонной женщины половник.
– Сейчас набежит полиция, и я не узнаю, какого оно фасона, даже подругам нечего будет рассказать, – с любопытством приглядываясь к кровавой находке, объясняла Маша.
– Какая еще полиция? – испугалась Соня, закрывая кастрюлю с платьем крышкой.
– Ясно какая, нужно обязательно о таком сообщить.
– Не надо полицию, это мое платье! – не сдерживая раздражение, прокричала Соня.
– Твое? – прикрывая рот рукой, вытаращив глаза, удивленно произнесла Мария, присев на край низкого столика для противней. – А зачем ты его сюда засунула?
– Оно из проката, нужно сегодня сдать, вот думала, постираю после работы, – начиная оправдываться, неуверенно лепетала Соня. – Прости, мне нужно булочки делать.
Но женщина не унималась, она забежала с другой стороны стола, чтобы лучше можно было разглядеть повариху, месившую тесто, желая узнать подробности этого странного происшествия, но по насупленному лицу Сони поняла, что та не собирается продолжать разговор.
В четыре часа дня Соня наконец замкнула дверь кухни и вышла на улицу. Раньше после работы она всегда спешила домой, хотя каждый раз мечтала прогуляться по необычным улицам поселка. Поболтать с продавщицами мороженого и сладкой ваты, посмотреть, как играет детвора на детских площадках, как выгуливают породистых щенков в тенистом сквере у дороги и важно прохаживаются из стороны в сторону павлины. Она мечтала насладиться свободой, но очень боялась, что у входа в садик ее уже поджидает Данила. Перед глазами тут же появилось его разъяренное лицо, звериный оскал. Соня с ужасом представила, как он подкараулит ее на улице и потащит волоком в свой дом. Девушка решила, что хватать ее прилюдно Данила не будет, так что пестрая масса родителей и детей перед центральным входом детского сада показалась ей наиболее безопасной в эту секунду. Она шла быстро, стараясь улыбаться как можно непринужденнее, поздоровалась с несколькими мамочками, потрепала за щеки пару детишек, не теряя при этом бдительности и постоянно высматривая в толпе до боли знакомое лицо мужа. Даже сейчас, загнанная и измученная, она периодически останавливала свой взгляд на умилительных малышах, которые бросались в объятия счастливых матерей, и сожалела, что не было у нее ребеночка. Соня всегда была одинока, и ей казалось, что с рождением ребенка наконец в мире у нее появится родная душа и пустота внутри наполнится. Но сейчас Соня впервые поймала себя на мысли, что дай ей бог ребенка, как она мечтала, то ее побег был бы куда сложнее. Так, босая, испуганная, одинокая, но несломленная, тихо кралась по улицам Долины Соня к единственному месту, где точно не могло быть ее мужа, – к пляжу. Он никогда не бывал там сам, осуждал тех, кто нежился на солнце, за безделье и никогда не пускал туда Соню. Она же бредила и морем, и пляжем, мечтала найти там укромное место, растянуться на песке, не привлекая внимания окружающих, отдохнуть и придумать, как жить дальше. Первый вопрос, который особенно сейчас мучал Соню, – как идти через весь поселок в поварской куртке и где раздобыть обувь, пусть даже самую страшную и потрепанную? Снова заявиться на работу босой она не могла. До зарплаты оставалось девять дней, потом можно будет снять комнату у какой-нибудь сердобольной старушки, а сейчас придется спать в садике. Хорошо, что не нужно думать о еде, а то бы совсем было туго. У Сони, конечно, было немного денег прибережено в маленькой косметичке в ящике туалетного столика, но вернуться в дом мужа ее не заставили бы даже все сокровища мира, а банковские карточки в Долине были не в ходу.
 
Прикрываясь веткой сирени, сорванной по пути, Соня вышла на широкий песчаный берег и медленно побрела, загребая ногами разогретые солнцем песчинки. Людей было немного, в основном подростки и редкие приезжие, которые раз в год навещали своих родственников, живущих в Долине, не столько ради них самих, сколько ради прекрасных персиковых садов, отличного местного вина и, конечно, ласкового моря. Соня направилась к утесу в надежде, что там она сможет отдохнуть или даже искупаться без свидетелей. Она прихватила пластиковый шезлонг, которые хаотично были расставлены по пляжу, и тащила его за собой, оставляя на песке глубокий след. По пути ей встретилась компания рыбаков, шумно обсуждающих улов, и парнишка с полотенцем на шее, сосредоточенно разговаривающий с кем-то по телефону. И только когда девушка подошла к глубокой выемке в стене утеса, то с облегчением констатировала, что здесь она совершенно одна. На море был полный штиль, ни малейшего дуновения ветерка, даже вечно любопытные чайки замерли по краю пирса, словно набитые опилками чучела.
– Как спокойно, – прошептала Соня, всматриваясь в чарующую морскую даль. Она была рада тишине, которая окружала ее со всех сторон. Эта тишина не была такой, как ночью на кухне детского сада, она была не тревожной, а могучей, но не подавляла, а несла покой.
Девушка разложила шезлонг, сняла уже не очень свежую поварскую куртку и, прикрывшись ею, с огромным удовольствием легла и закрыла глаза. Волнение и усталость быстро взяли свое: не прошло и пяти минут, как девушка уснула.
Разбудил Соню шум хлопающих парусов на белоснежной яхте, которая стояла, прижимаясь правым бортом к причалу. Молодого человека, собиравшего паруса, девушка сразу узнала – это был Глеб Кропп. Она видела его каждые выходные в местной лавке, когда покупала отраву от улиток или дуги, чтобы подвязать помидоры, а Глеб выбирал наживку для рыбалки. Соня села, натянув льняную куртку, и, пока застегивала кнопки, следила за действиями атлетически сложенного парня. Она могла разглядеть его сосредоточенное лицо, высветленное лучами заходящего солнца. Он ловко крутил лебедку, играя мускулами, перетягивал толстые канаты для швартовки, затем на время исчез в рубке, а когда снова появился, то снял черную, местами выгоревшую на солнце футболку, развесил на туго натянутом тросе на носу судна, замкнув ключом единственную дверь, ловко спрыгнул на пирс и уверенной походкой направился в поселок.
Соня долго смотрела вслед капитану этой замечательной яхты, и даже после того, как его силуэт растворился в опускающемся на берег тумане, она все еще сидела, устремив взгляд на ту дорогу, по которой ушел молодой человек, имеющий все свое. Не только свой дом, ресторан быстрого питания и интернет-кафе, но еще и яхту, эдакую неведанную для Сони роскошь. Как же так могло случиться, что она в свои двадцать пять лет осталась совсем голая и босая, без дома, без семьи и друзей? Все, что она смогла накопить к этому возрасту, так это только десяток лишних килограммов собственного веса. Девушка постаралась проглотить ком, подкативший к горлу, не позволяя себе заплакать, и перевела взгляд на яхту. Соня вообще редко плакала, чаще от физической боли, душевные муки – для богачей, считала она, ей же надо было выживать каждый день с момента смерти родителей, и сейчас особенно. Молодой человек, покинувший судно, хоть и вызвал у Сони легкий приступ зависти, все же был ей симпатичен, и она не хотела ему вредить, но черная футболка, висевшая на леере его судна, была ей сейчас жизненно необходима. Десять дней ходить в поварской куртке по поселку девушка не смогла бы, тем более что еще нужно было съездить в город и вернуть в прокат платье.