Луна над горой

Утром хунну впервые за долгое время осмелились напасть, и войско Ли Лина вновь дало им отпор. Больше трех тысяч варваров остались лежать на поле боя. Ханьцы, доведенные до крайности их тактикой постоянных, изматывающих булавочных уколов, вложили в эту схватку все свое раздражение.
И снова они ползли на юг, по старой дороге на Лунчэн. Хунну вернулись к прежним методам и двигались следом, на расстоянии. На пятый день ханьский отряд забрел в болото – такие иногда встречаются в этой пустынной местности. Вокруг, сколько хватало глаз, простерлось поле сухого тростника; мерзлая грязь доходила до колен. Хунну обошли их с наветренной стороны и подожгли заросли; ветер мгновенно раздул пожар, который распространялся с огромной скоростью. Ли Лин сразу велел пустить встречный огонь, чтобы создать защитную полосу, и тем спас войско от пламени, но марш через болото стал настоящей пыткой.
Прошагав всю ночь по грязи, без сна или привала, они наутро выбрались к подножию горы, где их поджидали основные силы хунну. Всадники и пехота сошлись в отчаянной схватке. Чтобы спастись от смертоносной вражеской конницы, Ли Лин, бросив обоз, укрылся со своими людьми в редком лесу на склоне горы. Здесь, под защитой деревьев, ханьские лучники наносили врагу огромный ущерб. Когда сам шаньюй и его охрана показались на передовой, на них обрушился град стрел; белый конь шаньюя встал на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами, и предводитель варваров в синем одеянии полетел на землю. Двое телохранителей, не спешиваясь, подхватили его с двух сторон, другие мгновенно сомкнулись вокруг них, и вся группа исчезла из виду.
После нескольких часов ожесточенного боя противника удалось отбросить. Хунну потеряли убитыми несколько тысяч, но погибло и около тысячи ханьцев.
От пленного, захваченного в тот день, Ли Лин узнал, что происходило во вражеском стане: шаньюй был поражен стойкостью и силой ханьских ратников, которые не испугались армии, в двадцать раз превосходящей их численностью. Видя, как отряд Ли Лина отходит все дальше и дальше на юг, шаньюй заподозрил, что его заманивают в ловушку и где-то поблизости скрываются более значительные силы. О подозрениях он сообщил своим военачальникам, и те согласились, что это вполне вероятно, – но если шаньюй во главе десятков тысяч всадников не сможет справиться с горсткой пехоты, то непоправимо потеряет лицо. Верх одержали те, кто советовал продолжать: решено было преследовать силы Ли Лина еще сорок или пятьдесят ли, пока они двигаются вдоль горной цепи, и атаковать, когда выйдут на равнину. Если же и тогда победить не удастся, то придется послать на север за подкреплением.
Услышав это, Хань Яньнянь и другие командиры впервые подумали, что, быть может, у них все же есть шанс спастись.
Утром нападения хунну возобновились с удвоенной силой – очевидно, как и говорил пленный, они хотели под конец измотать противника. Атаки повторялись больше десятка раз в день. Войско Ли Лина, отчаянно отбиваясь, продолжало двигаться на юг.
Через три дня они вышли на равнину, и хунну, пользуясь тем, что здесь конница могла проявить себя в полной мере, нанесли решительный удар – но вновь принуждены были отступить, потеряв две тысячи воинов. Если опираться на то, что рассказал пленник, теперь они должны были отойти. Конечно, кто знает, можно ли доверять словам единственного человека, но все-таки ханьские командиры чувствовали некоторое облегчение.
Той самой ночью один из разведчиков по имени Гуань Гань бежал из лагеря и переметнулся к хунну. Родом из Чанъаня, он с юности отличался дурным поведением; не далее как прошлой ночью Хань Яньнянь отругал его и велел высечь плетьми перед строем за нерадивость. Оттого, верно, он и решил бежать. Впрочем, говорили также, будто одна из женщин, которых приказал убить Ли Лин, была его женой. Так или иначе, Гуань Гань знал, о чем пленный варвар рассказал ханьскому командованию, и потому, представ перед шаньюем, заверил того, что отступать нет необходимости, ведь никакие силы Хань в засаде не ждут. Напротив, у Ли Лина нет надежды на подкрепление, стрел уже почти не осталось, а раненых все больше, поэтому переход дается крайне тяжело. Ядро ханьского войска составляют примерно восемьсот человек под предводительством Ли Лина и Хань Яньняня, с желтыми и белыми знаменами. Если сосредоточить на них лучшие силы хунну, то одолеть остальных будет легко.
 
Услышав это, шаньюй чрезвычайно обрадовался и, отблагодарив Гуань Ганя, отменил приказ об отходе на север.
На следующий день хунну действительно бросили самую отборную конницу на желтые и белые знамена, требуя при этом немедленной сдачи Ли Лина и Хань Яньняня. Варвары постепенно оттеснили отряды ханьцев с равнины на запад, в горы, и загнали в долину, далеко отстоявшую от их маршрута. Сверху, со склонов, на них сыпался град вражеских стрел. Ответить войско Ли Лина не могло – у них стрел не осталось. Пятисоттысячный запас – по сотне на каждого воина, – с которым они выходили из Чжэлучжана, полностью истощился. И не только стрелы: не меньше половины прочего оружия – мечи, копья, пики – пришло в полную негодность. Отряд в буквальном смысле остался с пустыми руками.
И все же они не сдавались. Те, кто лишился копья, брали спицы от обозных колес, и даже армейские казначеи и писари готовились защищаться короткими кинжалами.
Долина, по которой они шли, становилась все теснее. Противник начал скатывать со склонов валуны, и это приводило к еще большим потерям, чем стрелы. Вскоре вокруг громоздились камни и тела убитых; дорога дальше была перекрыта.
Той ночью Ли Лин, в простой короткой одежде с узкими рукавами, выбрался из лагеря, запретив кому-либо за ним следовать. Месяц, висевший низко над землей, освещал разбросанные повсюду трупы. Когда отряд начинал путь от подножья горы Цзюньцзи, было новолуние, но с тех пор луна выросла и стала ярче. Изморозь поблескивала в ее сиянии, отчего склон с одной из сторон казался мокрым.
Оставшиеся в лагере заключили по одежде Ли Лина, что тот вышел на разведку и собирается подобраться поближе к позициям хунну, а быть может – попытается убить шаньюя.
Военачальника не было долго; все ждали, затаив дыхание. Из вражеского лагеря на вершине горы доносились звуки тростниковой флейты.
Наконец в палатку, откинув полог, вошел Ли Лин.
– Бесполезно, – бросил он, усаживаясь на скамейку и не обращаясь ни к кому в отдельности. – Мы ничего не можем сделать, только положить здесь войско.
Все молчали.
В конце концов тишину нарушил один из письмоводителей: мол, когда Чжао Пону попал в плен и был вынужден несколько лет провести у варваров, а потом бежал от них, император У-ди не стал его карать. Если Ли Лин, который с такими незначительными силами вселил страх в души хунну, сейчас сумеет выскользнуть и добраться до столицы, то Сын Неба наверняка вознаградит и его.
– Речь не обо мне! – перебил Ли Лин. – Будь у нас стрелы, мы могли бы рискнуть и прорвать окружение. Но без единой стрелы утром остается только сдаться. С другой стороны, если сейчас мы рассеемся и попытаемся скрыться под покровом ночи, то, возможно, хоть кому-то удастся достигнуть границы и передать весточку. По моим расчетам, мы сейчас подле горы Тихань – а значит, до Цзюйяня еще несколько дней пути и успех маловероятен. Но, по всему выходит, это единственное, что нам осталось.
Собравшиеся закивали в знак согласия.
Каждый в отряде, независимо от ранга, получил по две меры высушенного вареного риса и по большому куску льда; приказ был как можно быстрее добраться в Чжэлучжан. Все знамена в лагере были изрублены и погребены в земле, повозки и оружие – уничтожены, чтобы не достались врагу. В полночь Ли Лин велел играть на барабанах побудку, но звук вышел глухой и тихий, что было дурным предзнаменованием. Ли Лин и Хань Яньнянь верхом возглавили строй, сопровождаемые десятком самых опытных и сильных бойцов. План состоял в том, чтобы пробиться к восточному выходу из долины, а там, на просторе, со всей возможной скоростью устремиться на юг.