Ледяная княжна
Екатерина Боброва
Ледяная княжна
Глава 1
Начало пути
Мое имя Айрин Лэриш Таль-Сорецки. Мать зовет меня Лэриш, отец с братом Риш, дед, когда был жив, всегда звал Айрин. На севере это слово переводится, как ледяная роза - редкий цветок, расцветающий у подножий ледников, и брат, когда мы с ним ругаемся, частенько обзывает меня колючкой. Я бы много отдала, чтобы вновь услышать его голос.
Таль-Сорецки - княжеский род. Мой дед происходил из северных князей. Он приехал в нашу страну послом, да так и остался, сраженный красотой моей бабушки. Северная родня побушевала, погрозила отлучением от семьи, но затем смирилась. Деду даже титул оставили, лишив права наследования состояние семьи. Мой отец не слишком огорчился, женивший на красавице-графине, причем по большой и чистой любви.
От их брака родились мы: я и мой брат Толир. Брат целиком пошел в мать: широкоплечий, черноволосый - типичный шарналец, а вот я уродилась в отца и деда.
"Северная" - шептались за спиной соседи. "Северная?" - допытывались друзья. Я и сама не знала, кто я. Светлые до снежной белизны волосы, тонкие черты лица, бледная, фарфоровая кожа, даже летом не темнеющая от загара, огромные голубые глаза.
"Моя ледяная роза", - улыбался дед, гладя по волосам.
"Как бы не было беды от такой красоты", - сокрушалась бабушка. Она покинула нас полтора года назад. Дед, разом постаревший лет на десять, тихо угас вслед за ней. Я сильно горевала по нему, стыдно признаться, даже больше, чем по бабушке. Дед всегда был рядом, сколько я себя помнила, он рассказывал сказки, подбадривал, давал советы, а еще учил.
Хорошо, что его прибрал к себе Трехликий, и он не застал того, что творится сейчас.
"Ледяная ведьма", - это приговор. От него не спасает ни красота, ни высокое положение. Если в стране объявлена охота на ведьм - спасайся, кто может и... куда может.
А началось все три с половиной месяца назад, когда наш король решил, что пора восстанавливать историческую справедливость, и объявил войну северному соседу. Повод... хм, может он и был, только, кто его теперь разберет действительно ли стреляли на границе или это была провокация? Разом вспыли исторические документы о прежде единой Шарналии, которую четыре поколения назад разделили между близнецами-наследниками. Тогда это казалось наилучшим вариантом избежать междоусобной войны. Тогда, но не сейчас.
Профессора, летописцы и много всякого ученого народа чуть ли не хором утверждали, что пра-прадед нашего короля был рожден первым, а значит, имеет неоспоримые права на всю страну, а не только на половину. Все газеты и ведомости, казалось, тогда состояли из одних только рассуждений о близнецах и ошибках их родителей.
Мне по большому счету было все равно, на какую часть Эдгард Третий имеет больше прав, но разве мнение княжны, даже не наследной и, тем более, ни разу не великой, кого-то интересовало?
Северная Шарналия реагировала сдержанно, пытаясь по дипломатичным каналам достучаться до разума нашего короля. Надо ли говорить, что эти попытки полностью провалились? Когда разум затуманен жаждой власти и славы, есть ли в нем благоразумие? Нет.
Эдгард Третий так и ответил на попытки примирение: " Мы долго терпели несправедливость. Пришла пора восторжествовать истине. Мы вернем себе наши земли".
Истина пришла в земли соседей, грохоча сапогами по мостовым, гремя разрывами снарядов и щелкая свинцовыми пулями, она пахла кровью, порохом и смертью. Она смеялась в лица умирающих шарнальцев, собирая кровавую дань.
За два месяца до начала лета наши войска прокатились по стране, подмяв под себя её треть. Газеты захлебывались от радости, визжали на улицах проповедники нового мира и порядка, мира, где наша страна станет центром, поставив всех остальных на колени.
Победы действительно заставили соседей отнестись к нам более уважительно. Договоры о мире и военной взаимопомощи заключались с невиданным успехом. Южные и восточные соседи спешили уверить в своей лояльности, отделываясь от обязательств парочкой отрядов или кораблей. А мы ломились на север, захватывая один город за другим, строя блокаду с моря и закатывая невиданные балы и попойки во дворце, обмывая каждую победу.
Когда все изменилось? Точно не скажу, просто в один день, радостный визг о наших победах перестал быть таким надоедливым, зато утроилась слащавость речей о величии и уме нашего драгоценнейшего короля.
А затем пришел приказ о повальной мобилизации. Всех. Невзирая на титулы, лица и прочие заслуги перед отечеством.
И разом пусто стало в доме. Нам оставили лишь парочку старых слуг, да подростков, которым не по силам было держать оружие в руках. В одночасье мир стал другим. Из него исчезла легкость, уверенность и надежность. Я ходила по пустым комнатам, вспоминая наше прежнее, беззаботное житье. Наши веселые балы, пикники и теплые семейные ужины.
По возрасту меня давно следовало сосватать, как-никак семнадцать стукнуло, к восемнадцати подбираюсь, но две смерти, одна за другой, и траур, объявленный по этому поводу, продлили мою свободу. Война же вовсе убрала этот вопрос из нашей жизни. Мама по привычке пыталась рассуждать со мной о перспективных молодых людях, но похоронки, приходящие в дома наших соседей, делали эти разговоры бессмысленными. Война не щадила никого, не делая исключений между графом или простым крестьянином.
Эти дни мы жили новостями с фронта. Война еще не вошла в наш дом, она угрюмо топталась у порога, а мы притворялись, что не слышим её тяжелого дыхания, не видим злобного оскала за окном. Мы вставали, улыбались за завтраком, подбадривая друг друга, а сами с замиранием сердца прислушивались к звукам пустого дома: не раздастся ли звонок в дверь, а следом испуганный вскрик горничной, и не ляжет ли могильным камнем на стол похоронка.
Новости с фронта с трудом прорывались сквозь ложь газетных страниц. Наши завязли под Гороховцем, отступили от Вэльмы. Особо тяжелые бои шли за реку Величко. Убитые, раненые. Сколько? Слухи множились, ужасая цифрами.
Дзынь! Чашка с кофе выпала из маминых рук, заливая белоснежную скатерть уродливым пятном. Вестник, который она держала в руках, мелко задрожал, опустился на стол. Мама подняла на меня побелевшее лицо, в черных глазах застыл ужас, бледные губы зашевелились, точно она пыталась что-то сказать и не могла. Пара глубоких вдохов.
- Собирайся, - выговорила, наконец, - мы срочно уезжаем. Укроемся у Риштеров.
- Зачем? - я недоуменно подняла брови. Солнечное теплое утро, по-летнему яркое и сочное, несмотря на начало сентября, никак не вязалось с тревогой. Оно, как и я, не понимало, куда, зачем, а главное, почему нам требуется срочно сорваться с места.
Взгляд скользнул по вестнику, брошенному на стол, зацепился за заголовок. Я развернула газету к себе.
"Семьи предателей должны быть уничтожены!" красовалось на первой странице. Мне хватило пары минут, чтобы быстро пробежаться по статье.
Четыре поколения разделения - не такой уж большой срок для родственных связей. Один язык, одни обычаи заставляли многие аристократические семьи искать женихов или невест в Северной Шарналии. И теперь эти родственные связи грозили обернуться настоящей бедой.
- За тобой придут, я знаю.
Я тоже это знала. Мое имя будет внесено в первую сотню на зачистку. Отец, брат? Страх холодной змеей обвился вокруг сердца. Мы даже не уверены, живы ли они сейчас. Последнее письмо от отца получено две недели назад. Коснется ли их зачистка или это лишь способ взять родственников северных шарнальцев в заложники, чтобы те подняли бунт против своих? Если даже и так, ход глупый и рисковый. Знать скорее разозлится и станет мстить, чем будет плясать под указку южан.