Первый снег (СИ)
Правда, оставалось ещё несколько не особо важных, но трудных для аттестации дисциплин — их преподаватели по некоторым личным причинам имели на Сыроежкина зуб и, даже если и не жаждали буквально его крови, то есть оставления несчастного обманщика на второй год, то хотели как следует проучить нерадивого школьника, осложнившего им трудовую деятельность. И первой в этом списке шла учительница по ИЗО.
— Ребята, — сказала Марина Николаевна, — сегодня последний учебный день в этом году, завтра у вас будет только классный час. Рисуйте кто что хочет, но на тему вашей школьной жизни. Тогда завтра можно будет организовать небольшую тематическую выставку в вашем кабинете, которая вкратце расскажет о том, каким вам запомнился шестой класс. А Сыроежкин, — она поджала губы и внимательно посмотрела на Серёжу, — Сыроежкин будет рисовать портрет. До сих пор ты удачно избегал этого задания, — сказала учительница, обращаясь к горе-художнику, — так что даже на городской конкурс я послала рисунки твоего двойника. А теперь, Серёжа, у тебя будет индивидуальная тема: двойной портрет, — Серёжа тихо ойкнул и вжался в стул. — Ты нарисуешь себя и своего лучшего друга. Время пошло.
Довольная сама собой, училка уселась на своё любимое место под «ёлочку» и с видом египетского сфинкса воззрилась на класс.
— Рисуй, не бойся, Сыроега, — громким шепотом стал подбадривать друга Макар. — Главное, деталей побольше — она это любит. В любом случае, меньше тройки не поставит!..
— Ага, мне ж твою рожу рисовать придётся, — насупился Сыроежкин. — И свою! Какие там детали? Рот, нос, два глаза… блин!..
— А ты в полный рост рисуй, — наставительно изрёк Гусев и зачем-то добавил: — в одежде.
Серёжа как-то странно посмотрел на него, потом повернулся так, чтобы его работа никому не была видна, и принялся сосредоточенно чиркать по бумаге карандашами. Макару только вздохнуть тяжело оставалось и тоже взяться за дело. Вариантов Серёжиной картины он мог представить себе массу — один краше другого. Понятно, что все они Серёге не под силу, но помечтать-то можно? Правда, во всех случаях они с Серёгой на этой картине являли собой обнаженную натуру, закрученную в самые затейливые позы. Тут уж Гусев ничего поделать не мог — никакие другие сюжеты воображаться ему категорически не хотели.
Абстрагироваться от навязчивых образов Макар так и не сумел, потому просто закинул ногу на ногу, тоже как мог отгородился от мира планшетом с листом бумаги и приступил к работе. Противиться себе он не мог и помимо воли стал переносить на бумагу то, что было для него особенно значимо в этом учебном году.
Макар рисовал снег. С кривоватых серовато-синих облаков падали на замёрзшую землю первые жирные снежинки. Кусок стены дома, абстрактная лавочка, непонятная конструкция, в которой угадывалась детская площадка, и маленькая фигурка человека вдали. Маленькая, но тем не менее достаточно подробно прорисованная — короткое пальто, зелёная шапка, жёлтые волосы, торчащие из-под неё. Человечек на рисунке задрал голову вверх и ел снег, метко пикирующий с небес прямо в его разинутый рот. Почти под конец урока Гусев закончил рисунок и только тогда сообразил, что к школьной жизни он формально никак не относится. Чтобы как-то выйти из положения и не рушить всю композицию в целом, Макар в срочном порядке подрисовал в дальнем углу листа небольшое здание, подписал его: «школа», а чтоб уж совсем ни у кого не вызывать сомнений, придумал своей картине название: «Новенький».
— Серёжа? — вопросительно посмотрела на Сыроежкина учительница, забрав у него готовую работу. — Ты разве не понял задание?
— А что не так? — с вызовом сказал Серёжа, подошёл вплотную к Макару, который на всякий случай принял угрожающую позу и собирался уже было напомнить зарвавшейся училке, что здесь, вообще-то, физико-математическая школа, а не Академия художеств, закинул руку Гусева себе на плечо и перевёл взгляд на товарища.
Учительница ещё раз внимательно посмотрела на обоих друзей, потом опять уставилась в рисунок, просияла неожиданно и удовлетворённо объявила:
— Но… вынуждена признать, что в отличие от того мальчика, от Электроника, как художник, Серёжа, ты действительно правдив. Пять!
— Чего там? Чего там? Ну покажите! — услышав такое, на перебой стали кричать любопытные одноклассники и тянуть свои руки к Серёжиной работе.
— Думаю, это ты должен оставить себе, Макар, — невзирая на просьбы учеников, Марина Николаевна протянула лист с рисунком Сыроежкина Гусеву.
Вокруг послышались удивлённые голоса, охи и ахи вперемешку с хихиканьем. Серёжа стоял красный как варёный рак, нервно кусал губы и искоса поглядывал на Макара, а сам Гусев, получив работу товарища, расплылся в глупой и совершенно счастливой улыбке. На рисунке в центре был изображён большой и важный гусь, тот самый, который с клювом, перьями и перепонками на лапках. Только был он не белый или серый, а невообразимого красно-оранжевого цвета. Но самое интересное было не это, а то, что одним своим крылом он заботливо обнимал жавшийся к его боку маленький гриб на ровной белой ножке с выпуклой жёлтой шляпкой на ней. К грибу жирными чёрными линиями были пририсованы тонкие ручки и ножки, какие дети обычно рисуют у человечков, а на шляпке красовались большие круглые глаза, которыми он с обожанием смотрел на своего пернатого друга.
— Точно! Это же Гусь и Сыроега! — крикнул кто-то. — Да, это они! Как похожи! — подхватили остальные.
К рисунку опять с разных сторон потянулись загребущие руки, желающие поближе ознакомиться с «шедевром», который понравился училке больше, чем профессиональный рисунок Электроника, и Макару пришлось пару раз гаркнуть на своих одноклассников, чтоб отстали. Потом он бережно убрал Серёжину работу себе в сумку и в сопровождении друзей повёл Сыроежкина на следующий урок, где от требований учителя смекалкой и творческим подходом отделаться будет сложно.
***
— Кончай психовать, Сыроега, — попытался очередной раз вразумить Сыроежкина Гусев. — Ты же хоккеем занимаешься. Там нагрузки — во какие, а ты Ростика с его физрой испугался!
— Ничего я не боюсь, вот ещё! — нервно повёл плечом Серёжа и решительно направился в спортивный зал.
— Стой! Куда пошёл?! — еле успел нагнать его у выхода из раздевалки Гусев и силой втолкнул обратно. — Не боится он! Так не боится, что трусы забыл, — проворчал Макар и, не отпуская Серёжину руку, нашарил в его мешке с формой спортивные шорты.
— Он мне Васильева не простит!.. — Сыроежкин вырвал из рук друга штаны и чуть не свалился на пол, пока натягивал их на себя.
— Как не простит? — возмутился Гусев. — Ты Хол забил! Матч выиграл!
Снаружи послышался свисток, и Макар с Серёжей скорее побежали в зал — началось построение.
Физрук ничего не сказал опоздавшим, но сразу после разминки отправил класс с парой старшеклассников на улицу, играть в волейбол, а Сыроежкина подозвал к себе.
Весёлая и разгорячённая игрой ватага практически уже бывших шестиклассников, возвращаясь в конце урока обратно, чуть не свалила с ног внезапно застывшего на полпути к раздевалкам Макара. Он увидел Серёжу. Совершенно мокрый и полувменяемый от усталости Сыроежкин стянул с себя спортивную футболку и вытирал теперь ею лицо, шею и грудь.
— Вот, если б ты, Сыроежкин, так с самого начала старался, у тебя бы и троек не было, и перед Борис Борисычем краснеть не пришлось бы. И меняться с твоим этим. Близнецом, — сказал физрук, раскрывая классный журнал. — Твёрдая четвёрка.