Пора домой (сборник)
Анютка слышала в коридоре, как учительница за дверью успокаивала Жорину мать:
– Не плачьте, у вас очень способный мальчик.
– Способный! Вон, отец у него был тоже способный – мы в одном классе до войны учились. А штанов заработал всего одни!
– Как же вы рассуждаете? – возмутилась учительница. – Ваш муж – герой войны, висит на Доске почета…
– Не на доске, а на шее моей висит, и еще трое детей…
Тут Анютка не выдержала. Она резко дернула дверь на себя и сказала с порога громко:
– Вот вы тут сидите и не знаете!.. – Она запнулась, соображая, как лучше объяснить. – Вот вы тут сидите, да… А между прочим, это ваш Жора запустил спутник! Там и штаны прожег. Я видела! Вы плачете, а нужно радоваться. Нам всем радоваться нужно, что среди нас такой Жора!
Учительница посмотрела на Анютку в крайнем удивлении:
– Что ты говоришь, девочка?
– Я говорю, – повторила Анютка еще на запале, – что штаны он прожег, когда запускал спутник! И не стоит совсем его за это ругать. Подумаешь, – штаны! Он их за счастье человечества прожег, чтоб вы знали!
– Как это прожег? – Жорина мать проглотила слезы.
– Прожег-прожег! Там на пустыре черное пятно в бурьяне, на месте старта. Так что это Жора. А теперь можете меня расстрелять. Только я все видела и скажу всем, какой человек учится рядом с нами.
Учительница, приблизившись к Анютке, положила ладонь ей на лоб:
– Ты заболела, девочка?
За окном, разрывая воздух, пронеслось что-то раскаленное докрасна и с шумом врезалось в грядку на школьном участке.
Прямо в класс через форточку сиганула кошка, принадлежащая сторожихе. Глаза ее от ужаса были в высоту шире, а кончик хвоста дымился. С воплями принялась она метаться по классу, пытаясь ухватить собственный хвост.
На участок со всей округи бежали ребята:
– Спутник упал! Это спутник упал!
Учительница дернула оконную раму и вылезла на улицу через окошко, натягивая на колени юбку.
Прямо посередине грядки, ушедший в землю по самые крылья, находился Жорин самовар – в остатках обугленной фольги, но все же с надписью «ССС…».
На шум прибежал директор школы. Он осмотрел самовар с побледневшим лицом и сказал тихо:
– Действительно спут…
Недоговорив, он густо покраснел и стал громко кричать, чтобы дети разошлись по домам. К директору подошла Жорина учительница и, по инерции еще натягивая юбку книзу, принялась что-то шептать на ухо.
Анютке хотелось сказать, что при людях шептаться неприлично. Но тут она подумала, что Жора ведь не знает ничего о падении. Она побежала к Жоре, сильно размахивая портфелем, как бы помогая себе держать равновесие на земле.
Жора сидел дома – очень грустный, в коротких штанах, и вырезал из бумаги красные звезды.
– Вот, – сказал Жора, – нужно загодя начинать готовиться к полету. Мать в школе была?
– Была.
– Значит, теперь ты все знаешь. Мне до ее получки из дому не выйти. Как же это некстати! – Он в досаде отложил ножницы. – Завтра спутник должен в районе пустыря упасть. Мне бы дежурить!
– Жора! – Анютка не решалась рассказать ему новость. – Я тебя расстрою сейчас… Никто не думал, что так выйдет, даже ты сам…
– Ну?!
– Твой спутник… То есть самовар… спутник, ну да… Он там сейчас на грядках. Он уже упал, понимаешь!..
Жора спросил на удивление спокойно:
– На каких это грядках?
– На школьном участке. Твоя мать как раз к учительнице пришла, а он мимо окна просвистел – и прямо в грядку. Сторожихиной кошке хвост подпалил.
– Значит, упал, – спокойно повторил Жора. – Значит, я просто не рассчитал немного… Но ведь у меня получилось! Ты видела сама. Он взлетел – это главное!
– Жора… – осторожно произнесла Анютка. – А что же с нами теперь будет-то, а?
– Да что будет! Ничего больше не будет. Самое плохое уже случилось: я штаны прожег.
– Да я совсем не про то. Спутник, ты понимаешь… на весь мир уже объявить успели, а он вдруг упал!
– Ну упал! Ну не рассчитал я чуток. Я же человек, я ошибаться могу. И не должен перед всем миром за это отчет держать!..
Поступок Жоры обсуждали на общешкольном собрании. Обожженный космическим ветром самовар-спутник присутствовал тут же, в зале, в качестве доказательства Жориной безусловной вины.
Сперва выступал директор. Он говорил о том, что в то время как весь советский народ занят строительством коммунизма, некоторые элементы действуют как бы в насмешку, пародируя достижения нашей науки.
Потом слово взяла школьная сторожиха. Она вышла вперед нарядная, в платье цветастом, как клумба. Сторожиха жаловалась на испорченный кошкин хвост, вообще на детские шалости с огнем, когда, например, из баловства поджигают кучи сухого мусора…
Жорина учительница выступила очень строго. Она спросила у Жоры:
– Кто же тебе сказал, как спутники строить? Этому в институте много лет учат.
Жора вскинул глаза:
– А я думал, это от Бога.
Он не умел правильно произносить «Бог», как полагается – с гортанным хохлятским «г». Слово прозвучало звонко, на два слога, как щелканье ружейного затвора.
Директор школы от слова вздрогнул и тихо, стеснительно переспросил:
– От кого? – по инерции озвучив конечное «го».
Жора ответил мудрено:
– «Кого?» – вопрос существительных одушевленных…
Учительница взвилась с места.
Вечером Анютка нашла Жору на пустыре. Он сидел на месте старта спутника-самовара, на выжженной черной земле. Из коротких штанин торчали голые худые лодыжки.
– Жора, – осторожно произнесла Анютка, опасаясь спугнуть его, как зверька. – Вот, я тебе немного поесть принесла: тут хлеб и сало. Ты ешь, нам из деревни прислали…
Жора молча кивнул. Анютка, развернув тряпочку, протянула ему краюху. Жора принялся есть так же молча.
– Ты не расстраивайся, – принялась успокаивать Анютка. – Ну, посудачат все да забудут. К лету точно забудут.
– К лету, говоришь? – Жора с краюхой в руке посмотрел в темное небо.
Анютке так показалось, что пространство жизни расширилось до бесконечности вверх.
– Ничего, еще всего-то шесть лет осталось, – она прикинула про себя, что это тоже ведь бесконечно долго. – Ничего, можно пережить… Да выживем: все-таки не война!
Крылатый
Голуби стартовали в небо с руки с громким хлопающим звуком.
Голубей Никита держал николаевской породы. Летали они высоко, но мелкими кругами, подобно бабочкам. Голуби были у него красные, сизые и белые. Хотя к лету белый оставался всего один – парочку белых купили. Этого же сколько ни продавай – он возвращался в родную голубятню во дворе над сараем. Голову имел он мелкую, с крупным лбом, туловище обтекаемое, длинные крылья были приспущены, что создавало особый стиль его порхающего полета.
Купить крутолобого желали бы многие. Офицеры-голубятники предложили бы за птицу хорошие деньги. Только по опыту было известно, что крутолобый вернется домой к Никите. Да и не на продажу разводил голубей Никита. Мать ворчала, когда он вместо того, чтобы учить уроки (ответственный девятый!), составлял во дворе для голубей зерновую смесь из овса, кукурузы, проса… В жаркие дни они вдвоем с Семеновым Митькой устраивали голубиным птенцам ванны: быстро окунали птенцов по шейку в холодную воду и тут же возвращали в гнездо. Это напоминало девчоночьи игры в куклы. Никитина сестра Зойка прыгала вокруг дразнясь, но только от зависти. Птенцов Никита доверял исключительно Митьке – соседу и другу. В бараке помещалось пять квартир, имевших отдельный выход на улицу, на двор, где с весны происходили все события жизни заводского поселка.
Мать любила мыть в тазу на улице овощи, переговариваясь с Митькиным дедом. Он сидел тут же на скамейке возле своих дверей, теребил жидкую бородку и подставлял солнцу лицо. Митькин дед уже в войну был старым: по возрасту его не призвали в армию. Со дня победы прошло пятнадцать лет, а дед по-прежнему занимал дворовой пост. От постоянного прищура вокруг глаз его прошились белые нити морщин.