Тропами подводными
С наступлением сумерек мы, разбившись на две группы по три человека и вооружившись ночными биноклями, взобрались на вышки. Примерно через час ожидания мы увидели темное пятно, показавшееся на белой полосе легкого прибоя. Черепаха лежала неподвижно, и в бинокль было видно, как она задирала голову, прислушиваясь.
Мы не шевелились. Я сидел как изваяние и с тревогой думал, не обладают ли черепахи способностью улавливать на расстоянии возникающее в нас чувство охотничьего азарта.
Шел мой черед смотреть в бинокль, когда черепаха — мы определили, что это была кагуама, — быстро двинулась вперед. Я передал бинокль соседу, и вдруг животное остановилось. Мы не дышали. Черепаха снова поползла. Добравшись до жухлых кустиков, кагуама остановилась, но место ей, видимо, не понравилось, и она приблизилась к нам еще метров на десять. Повернувшись мордой к морю, черепаха тут же приступила к делу. От задних ног, которые работали у нее как исправные механические черпаки, в разные стороны полетели кучи песка.
Кругом была такая тишина, что мы все трое ясно слышали, как кагуама изредка глубоко вздыхала. Возвращая мне бинокль, сосед сделал выразительный жест: провел пальцами по щекам от глаз к подбородку. Я поглядел в бинокль. Да, черепаха действительно плакала.
Как прекрасна она, легенда о черепашьих слезах! Мать, откладывая яйца и навеки расставаясь со своим потомством, в слезах изливает свое безутешное горе. Теперь ученые установили, что специальные слезные железы во время утомительной работы освобождают организм животного от избыточного содержания в нем солей. Однако впервые не хочется верить ученым, расставаться с прекрасной легендой.
Но вот кагуама, до того наполовину погрузившаяся в яму, выбралась из нее и замерла. Мы ручным фонарем подаем условный сигнал товарищам, сидящим на другой вышке, получаем ответ и бросаемся к нашей кагуаме.
Известно, что в момент кладки яиц черепаха занята только этим, и никакой артиллерийской канонаде ее не спугнуть.
Мы стоим рядом с черепахой и видим, как из глаз ее льются слезы, она судорожно зевает, широко открывая свой беззубый рот. Яйца сыплются из нее с интервалом в секунду-две. Я считаю до пятидесяти и вдруг ощущаю, что охвачен незнакомым волнующим чувством — я присутствую при каком-то таинстве.
Кругом пустынные — море, берег, болото. Ночь темна. На черном небе очень далеко звездной дорожкой раскинулся Млечный Путь. Море, и днем немыслимо чужое, ночью у всех без исключения вызывает трепет. Берег тоненькой песчаной ниткой отделяет море от непроходимого болота. Раздается металлический каркающий звук, не похожий ни на один знакомый крик ночной птицы, с разбойничьим присвистом квакают банановые лягушки, надсадно перекликаются жабы. Стрекот цикад внезапно возникает и уносится вместе с ветром. До слуха долетает тяжелый всплеск и чавканье крокодила. А тут, совсем рядом со мной, плачет древний зверь, совершая свой таинственный, принесенный из мезозойской эры обряд. А яйца всё скатываются в яму, и слышен их стук.
Но вот кагуама пошевелилась, буквально прыгнула вперед и принялась задними ногами поспешно забрасывать яму. Не чувствовать и не видеть нас она не могла, но игнорировала полностью наше присутствие. Набросав горку, черепаха придавила ее своей тяжестью и только тогда торопливо устремилась к морю. Однако мы были наготове: подскочив к черепахе, мы тут же перевернули ее на спину — из этого положения ей самой не выбраться. Надо было звать наших друзей, но тут со второй вышки был подан сигнал — три коротких вспышки: у них там тоже происходило что-то интересное. Вскоре частыми миганиями фонарика они пригласили нас.
Теперь мы стали свидетелями кладки яиц большой зеленой черепахи. Она вела себя так, как наша кагуама, и, перевернутая на спину, также замерла в ожидании своего конца. Однако, вдоволь наглядевшись на наших пленниц, мы помогли им перевернуться на ноги и еще попробовали покататься у них на спинах. Но где там! Черепахи стремглав помчались в море.
Утром оба «инкубатора» были осторожно раскрыты. У зеленой в яме, которая была вырыта на сорок сантиметров, оказалось 118, а у кагуамы, в шестидесятисантиметровой, — 341 яйцо. Мы взяли с собой по дюжине из каждой кладки, чтобы отведать на вкус свежих черепашьих яиц, аккуратно засыпали ямы и, утрамбовав над ними песок, отправились на катер.
С тех пор прошли годы, но стоит мне вспомнить о той ночи и закрыть глаза, как мгновенно в мельчайших деталях возникают предо мной: темное таинственное море, Млечный Путь, пустынный берег, жуткое болото и огромная, безутешно плачущая черепаха.
Глава XXII. У банки Хардинес
В общей сложности в Мировом океане, не считая внутриевропейских морей и морей, омывающих побережье Китая, скрываются затонувшие богатства примерно на сумму в 250 миллионов долларов.
Звонок, продолжительный и тревожный, раздался у двери моей квартиры, когда я уже укладывался спать.
За окнами завывал пронзительный ветер, разыгрывалась непогода. Очевидно, надвигался первый в этом году циклон. Море к вечеру уже разбушевалось так, что проезд автомашин по гаванской набережной — Малекону — стал невозможен. Через железобетонный парапет на набережную обрушивались многотонные валы морской воды.
За дверью оказался Альберто. Я весьма удивился. Он вообще редко бывал у меня. Чаще мы встречались у него в студии. А тут еще в столь поздний час. «Что могло стрястись?» — подумал я.
— Юрий, извини. Был тремя этажами выше, решил без звонка зайти поговорить.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, но есть дело.
— Хочешь кофе? Рюмку рома?
Альберто отказался, взяв меня под руку так, что было ясно — он готов прямо с ходу начать разговор.
— Выкладывай. Что ты там придумал?
— Я ничего не придумал. Придумала жизнь… Нам надо снарядить экспедицию.
— На Северный или Южный?
— Что?
— Говорю, на какой из полюсов? Но не забывай, что там уже до нас были.
— Хорошенько подготовимся и сделаем такое… Я больше не перебивал.
— Понимаешь, это верное дело… Золотые дублоны, драгоценные камни, старинные украшения…
«Для начала неплохо. Ничего. Подойдет», — подумал я и спросил:
— Где и кто их для нас приготовил?
У Сан-Фелипе — раз, и напротив пляжа Хирон — два.
— Погоди минутку.
Я встал, подошел к полке, взял книгу в синем переплете, быстро нашел нужную страницу и прочел:
— «Сайта Мария де Бегонья» потерпела кораблекрушение в 1564 году вблизи островов Сан-Фелипе. На борту сокровище в 200 тысяч долларов. Могу добавить от себя: глубина от 3 до 15 метров, кораллы, гроты, осьминоги и песок. Но послушай дальше. Еще интереснее. «Пять испанских кораблей во время шторма 1563 года затонули у банки Хардинес. Большая часть того, что находилось на борту, была сразу поднята, однако среди обломков на месте кораблекрушения покоится ценностей на сумму в один миллион долларов». Что ты теперь скажешь, чико?
Мое чтение ничуть не смутило Альберто, и я продолжал:
— До того как у тебя появилась эта блестящая идея, она посещала умы многих сотен тысяч людей, куда более предприимчивых, чем мы с тобой. Составлена обширная и подробная карта, на которую занесены координаты 832 затонувших в прошлом кораблей.
— Но не все данные точны.
— Зато все драгоценности, что оказались под водой, подсчитаны и оценены, как деньги в банке: пять кораблей — миллион долларов.
— Вот именно МИЛЛИОН! Ты понимаешь сам, что такое миллион?
— В Северной Атлантике от экватора и выше подводных сокровищ на 140 миллионов. Но в самой морской воде, между прочим, куда больше золота… Давай лучше изобретем аппарат…
— Погоди, viejo! Я ведь не все еще рассказал. У меня есть знакомая. В ее руки попал документ… Словом, я точно узнаю место, где затонула «Санта Мария». Нам только надо решить самим, будем искать или нет. Скажи…