Чудо

— Иногда люди нас удивляют.
— Да, бывает.
— Хочешь еще шоколадного молока?
— Нет, — сказал я. — Спасибо, мам. Если честно, я устал. Не выспался прошлой ночью.
— Иди приляг. Кстати, спасибо за Бабу.
— Прочла мою записку?
Она улыбнулась:
— Я обе ночи спала с ним. — Мама хотела еще что-то сказать, но зазвонил мобильный телефон, и она взяла трубку. И засияла — видимо, ее чем-то обрадовали.
— Ух ты, правда? Какой? — воскликнула она. — Да, он тут рядом. Собирался поспать. Хочешь поздороваться? А, ладно, увидимся через пару минут. — Она положила трубку и взволнованно обернулась ко мне. — Это папа. Они с Вией уже подходят к дому.
— Разве он не на работе? — удивился я.
— Ушел пораньше, чтобы поскорее тебя повидать, — сказала она. — Дождись его, не засыпай.
Через минуту папа и Вия вошли в дом. Я подбежал к папе, а он поднял меня, и поцеловал, и закружил.
Он не отпускал меня, пока я не сказал: «Папа, хватит». А потом была очередь Вии, и она всего меня обцеловала — как малыша.
И только когда она остановилась, я заметил белую картонную коробищу, которую они принесли.
— Что это? — спросил я.
— Открой, — улыбнулся папа, и они с мамой переглянулись, как будто знали какой-то секрет.
— Давай, Ави! — подбодрила меня Вия.
Я открыл коробку. А там — там сидел щенок, самый симпатичный щенок на свете! Черный и пушистый, с острой мордочкой, блестящими черными глазами и висячими ушами.
  
Бабу
 
Мы назвали щенка Бабу, потому что, когда мама его только увидела, она сказала, что он выглядит как медвежонок. А я тогда сказал: «Давайте назовем его Бабу!», и все согласились, что это идеальное имя.
На следующий день я прогулял школу. Не потому что у меня болел локоть — а он болел, — но чтобы целый день возиться с Бабу. Мама и Вие разрешила остаться дома, и мы вдвоем то обнимали Бабу, то играли с ним. Мы сохранили все старые игрушки Дейзи и теперь достали их, чтобы посмотреть, какие ему понравятся.
Было здорово провести целый день с Вией. Как в старые добрые времена. Тогда я с нетерпением ждал, когда Вия вернется домой из школы, и она играла со мной перед тем, как сесть за уроки. А теперь мы выросли, я тоже хожу в школу, и у меня есть свои друзья, и мы очень, очень редко проводим время вдвоем.
Так что я ужасно радовался, что мы с ней вместе, что мы смеемся и играем. Думаю, ей тоже понравилось.
  
Большой сдвиг
 
Когда на следующий день я пришел в школу, я сразу заметил, что произошел большой сдвиг в том, как у нас все устроено. Монументальный сдвиг. Сейсмический. Может, даже космический. Как его ни называй, он был громадный, вот что главное. Все — не только в классе, но и в школе — слышали про стычку с семиклассниками. И внезапно я стал известен этой потасовкой, а не чем обычно. А история все раздувалась и обрастала новыми подробностями. Через два дня Амос уже вступал в кулачный бой с главным злодеем, а остальным досталось от Майлза, Генри и Джека. Наше бегство превратилось в длиннющее приключение — через кукурузный лабиринт в темную лесную чащобу. Версия Джека была, пожалуй, самой лучшей — потому что самой смешной, — но в любом варианте, кто бы его ни рассказывал, неизменными оставались две вещи: на меня напали из-за моего лица; и Джек за меня заступился, а остальные ребята — Амос, Генри и Майлз — меня спасли. И теперь, когда они меня спасли, — стали относиться ко мне по-другому. Я будто стал одним из них. Все называли меня «чувачок» — даже крутые спортсмены, которых раньше я едва знал. И большие «чуваки» жали мне руку, встречаясь со мной в коридоре.
А еще эта история изменила нашу школьную жизнь вот в чем: Джулиан оказался не у дел, зато все хотели дружить с Амосом. И Майлз с Генри ходили теперь за Амосом будто приклеенные, точь-в-точь как раньше за Джулианом. Я бы рад был добавить, что и Джулиан изменился к лучшему, но увы, ничего подобного. Он по-прежнему бросал на меня злобные взгляды. Он так и не разговаривал со мной и Джеком. Но теперь никто его не поддерживал. И нам с Джеком было на него наплевать.
  
Утка
 
Накануне последнего школьного дня мистер Попкинс вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что тех семиклассников с турбазы отыскали. Он зачитал кучу имен, которые ничего мне не говорили, а последнее имя в списке было «Эдвард Джонсон».
Я кивнул.
— Узнаёшь? — спросил он.
— Они звали его Эдди.
— Правильно. А вот что обнаружили в шкафчике Эдварда. — Он протянул мне то, что осталось от моего слухового аппарата. Правый наушник напрочь исчез, левый весь искорежен, а обруч согнут посередине.
— Его школа хочет знать, потребуете ли вы возмещения ущерба, — сказал мистер Попкинс.
Я посмотрел на аппарат и пожал плечами:
— Зачем? Мне все равно уже другой заказали.
— Хм. Почему бы тебе не поговорить об этом с родителями? Я попозже позвоню твоей маме и тоже с ней поговорю.
— А этих… посадят в тюрьму? — спросил я.
— Нет, в тюрьму вряд ли. Но, возможно, они попадут в суд по делам несовершеннолетних. И, возможно, извлекут из этого урок.
— Вот уж уроки этого Эдди точно не интересуют, — пошутил я.
Мистер Попкинс сел за стол.
— Ави, присядь на минутку.
Я опустился на стул напротив. На его столе все было так же, как прошлым летом: тот же зеркальный кубик Рубика, тот же глобус, парящий в воздухе. Казалось, с тех пор прошел миллион лет, не меньше.
— Не верится, что этот год закончился, а?
Он что, читает мои мысли?
— Да.
— И как он тебе, Ави? Нормально?
— Нормально, — кивнул я.
— С успеваемостью у тебя все замечательно, ты один из наших лучших учеников.
— Спасибо!
— Но я знаю, что в остальном тебе пришлось несладко, — сказал он. — Вероятно, хуже всего — в ту ночь на турбазе.
— Точно, — кивнул я. — Но там было и кое-что хорошее.
— Хорошее?
— Ну, знаете, как все за меня заступались и защищали.
— Да, это чудесно, — улыбнулся он.
— Ага.
— И Джулиан тебе, конечно, много крови попортил.
Ничего себе.
— Вы и про Джулиана знаете?
— Директор школы должен знать всё.
— У вас секретные камеры в коридорах?
— И микрофоны, — рассмеялся он.
— Серьезно?
Он снова рассмеялся:
— Нет, не серьезно.
— А-а!..
— Но учителя знают больше, чем вам кажется. Жаль, что вы с Джеком не рассказали мне про те записки в шкафчиках.
— А про записки вы откуда знаете?! — снова удивился я.
— Говорю тебе, директор должен знать всё.
— Ладно, записки — это ерунда, — ответил я. — Мы тоже им кое-что писали.
Он улыбнулся:
— А ты слышал, что Джулиана Албанса переводят в другую школу?
— Что?!
— Его родители считают, что школа Бичера ему не подходит, — продолжал мистер Попкинс.
— Отличная новость, — сказал я.
— Да уж. Я подумал, тебе будет интересно узнать.
Тут я заметил, что портрет-тыква, который раньше висел за его столом, исчез и теперь на том же месте был мой рисунок в рамке: «Автопортрет в виде животного», который я нарисовал для Новогоднего вернисажа.
— Это же мой рисунок!
Мистер Попкинс обернулся и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ах да! Который месяц собираюсь тебе показать.
— Автопортрет в виде утки, — кивнул я.
— Мне он очень нравится, Ави, — сказал он. — Я как увидел этот рисунок, сразу выпросил его у учительницы рисования, чтобы повесить на стену. Надеюсь, ты не против.
— Да пожалуйста! А куда делся ваш портрет-тыква?
— Он прямо за тобой.
— А, ага.
— Я хотел спросить тебя с тех самых пор, как повесил этот рисунок на стену… — продолжал он. — Почему ты нарисовал себя в виде утки?
— Как почему? — не понял я. — Такое было задание.
— Да, но почему именно утка? Это как-то связано… э-э… с историей про утенка, который превращается в лебедя?