Трудовые будни барышни-попаданки 4 (СИ)
Супруг вскочил на стул, провел рукой по третьей полке и с победным уханьем спрыгнул, держа в руках папку.
— Торопился, крысеныш! Нет бы подальше засунуть — думал: закину повыше и наутек. Так-то ничего серьезного — устав какого-то тайного общества с цареубийственными целями. После прочтения — сжечь.
— Есть еще кое-что, — заметила я без энтузиазма. — Записка на столе. Читай, дорогой.
«Я долго терпела, помня о нашем совместном попечительстве, но терпению пришел конец. Если вы еще раз примете моих детей в вашем доме, вас ждет жизнь в нижегородском поместье без права выезда, а вашего мужа — Сибирь».
— Что скажешь? — спросила я.
— Думал, с коньяком на сегодня покончено. Ошибся, — ответил муж.
Глава 16
— Эмма Марковна, вам чаю здесь подать или в салоне?
— Здесь. Спасибо, милая!
Хорошо, когда твои привычки известны тем, кто о тебе заботится. Еще не успев ответить, я ощутила запах бергамотовой отдушки. Умница Настя, задала стандартный вопрос, ответ на который знала сама. Потому и вынесла чай на палубу, в большой толстой глиняной кружке, чтобы я наслаждалась им как можно дольше. Пока солнце не сядет в ладожских волнах. Солнце в эту пору не ежедневная радость. Так что я готова потерпеть качку средней дискомфортности. Вот закроют тучки небо — тогда в салон.
Настя — моя незаменимая походная горничная, секретарь, компаньонка. Внебрачная дочка помещика Орловской губернии, при рождении зачисленная в крепостные. Папаша продал мне имение и отбыл проигрывать выручку, бесповоротно забыв о плодородной, но неухоженной вотчине и ее обитателях. Немного спустя выяснилось, что управитель — смягченный вариант сексуального хищника Ласкайки, сторожа из другого поместья. Настя написала мне письмо, я приехала, приструнила абьюзера, а девочку забрала с собой. С той поры Анастасия подросла, подучилась, вышла замуж, в кармане у нее вольная, но воспользоваться свободой не спешит. В усадьбе она не особенно заметна, помогает с корреспонденцией в конторе, а вот в поездках незаменима. Хоть найти мастера-каретника и проследить за починкой, хоть с чиновником договориться, хоть чай подать, а еще простейшие основы самообороны знает.
Но как же я решилась оставить Новую Славянку в разгар столь тревожных событий? Потому и решилась, что основной фактор проблем и тревог — я сама. Без меня оба царевича в усадьбу не пожалуют, а их решительная maman подумает, что меня напугала. Уехала Эмма Марковна, не обустраивать ли Голубки перед грядущей ссылкой?
И пусть думает. Вот что нужно мне в последнюю очередь, так это репутация отчаянной головушки.
Мысленно опять разложила карточную колоду, сосредоточившись на козырной даме пик — матери действующего царя и его преемника. Очень любопытная особа. Родилась в Штеттине, в том же замке, что ее свекровь — будущая Екатерина II. Сложись обстоятельства иначе, повторила бы ее судьбу — стала бы правящей императрицей. Увы, Павел Петрович подпортил ее перспективы: принял закон, по которому править — царским сыновьям, а царской вдове — в последнюю очередь.
Пока был жив супруг — смирение, четкая идеология женской подчиненности, подкрепленная стихом с характерным названием «Philosophie des femmes»: женщине положено вести хозяйство, блюсти прислугу, воспитывать детей, а вот серьезное мужское образование ни к чему. В жизни — покорность этой «философии», полная подстройка под мужа, вплоть до показного равнодушия к его любовницам. Чемпионка среди цариц по деторождению — четыре сына, шесть дочек. Так еще этот рыцарь курносый, когда узнал, что после десятого ребенка — Михаила — супруге рожать опасно, сбежал с супружеского ложа окончательно. Мария Федоровна и это простила, а когда Павел погиб, велела перевезти окровавленную кровать во дворец в Павловск. Всей стране, всей Европе был зачитан официальный некролог с диагнозом «апоплексический удар», а вдова-царица держала у себя неоспоримую отрицающую улику, кто ей указ?
Когда овдовела, обрела самостоятельность. Свой двор — доходы, штат, не такие и маленькие возможности. Следила за нравственностью невестки — Елизаветы Алексеевны. Что случилось с ее любовником, кавалергардом Алексеем Охотниковым, уже не восстановить: то ли цирроз печени, то ли нож. В любом случае, связь прекратилась. Влияла и влияет на царя. Пожалуй, существует только одна неприкасаемая персона — Аракчеев. Всех остальных, после настойчивых просьб, если не в ссылку, то в почетную отставку.
Еще — усердие в благотворительных проектах, новые воспитательные дома, реорганизация старых. Вот в этих делах мы сошлись. Я и спонсор, и чудачка, предлагающая странные новации, которые, правда, снижают смертность среди малюток. Поэтому да, царица-вдова терпит меня, и как надежный кошелек, и как талисман. Или терпела до недавнего времени.
Почему же теперь Мария Федоровна готова со мной расправиться? Она не хочет, чтобы я была близка с ее детьми-царевичами. Любая привязанность — влияние и ослабление влияния уже существующего. Сказать ей: я приглашаю Николая и Михаила в Новую Славянку, чтобы продемонстрировать паровые двигатели и поговорить о дамбах, — не поймет. Решит, что за этими непонятными ей вещами что-то скрывается. Узнала богатая чудачка, что Николаю оставлен престол, и решила обольстить будущего царя. Или его младшего братца, между прочим женившегося лишь в нынешнем феврале, после усердных материнских уговоров. Кстати, первый ли раз Михаил Палыч рисует меня и первой ли заметила это художество именно Лизонька?
Занимается Мария Федоровна и судьбой сироток в воспитательном доме, и судьбой своих детей. До недавнего времени я считалась ее помощницей в первом деле. Но боюсь, если она увидит во мне проблему — устранит. Волшебной палочки у этой феи нет, зато есть надежное колдовство: затяжная езда по ушам сына-царя. Даже и к лучшему, что Александр Палыч в очередной раз не в столице. Хотя из-за его отсутствия мой супруг со своим расследованием оказался уж очень в непростом положении.
Простились мы на пристани, еще до рассвета. Миша обещал заняться прочими делами, кроме «свинского» расследования. А я, в шутку — всерьез, предложила произвести домашнее дознание.
Свое мини-следствие я уже провела. И выяснила, что, кроме шоколада, исчезло три фунта соли. Между прочим, из моей солеварни, работавшей по всем акцизным правилам. Упаковка — вощеные пакеты, с гарантией, что не намокнет. Именно три таких фунтовых пакета исчезли с кухни, поэтому, когда к вечеру соль понадобилась, пришлось посылать курьера в трапезную комнату при мастерских и позаимствовать там начатый пакет.
Пропажа соли огорчила меня еще больше, чем шоколада. Если шоколад можно слопать втихаря, то соль к чему, тайно подсаливать? У меня солонки одинаково доступны на любом столе. Значит, увезти и продать? И кто же это? Боюсь, только кто-то из своих.
Миша, кстати, занялся домашней безопасностью, хоть напрямую и не связанной с пропажей шоколада и соли. Прежде в усадьбе были лишь два сторожа — общий и охранник на верфи. Муж обещался найти двух трезвых и понятливых отставников для патруля территории.
Дома ночью должно быть безопасней всего — по нему гуляла Зефирка. На Лизонькины именины кавказскую овчарку пришлось запереть, и не потому, что она кинулась бы за самокатом, — это ладно. У некоторых гостей моськи-левретки, Зефирка умеет не реагировать на эту мелочь, вот только мелочь — не умеет и доказывает «знать, она сильна» так, что дрожат стекла. Зато как она потом облизала дочку, перед тем как та легла…
Еще придется ввести секретарский пост перед кабинетом. Что же касается Лизоньки, то разговор про греков продолжился утром. Я полушутя рекомендовала ей есть гречневую кашу — набираться сил. Может, шутка вышла и не очень добрая: это, пожалуй, ее самое нелюбимое утреннее блюдо. Но вчерашним вечером Маша, уже отошедшая от «шоколадного шока», удивленно сказала:
— Эмма Марковна, молодая барыня гречку сварить просят.
Я улыбнулась — надолго ли хватит решимости? Вернусь — проверю…