Самец взъерошенный

– Трибун! – окликнул я.
Она обернулась.
– Ты это специально? Чтобы наказать меня?
– Не тебя! – подмигнула Валерия. – Ее!
Она повернулась и зашагала прочь. Пугио, она же Лиона, подошла ко мне.
– Идем! – сказала хмуро.
И мы пошли… Вновь передо мной шагала женщина, я, громыхая железом, тащился следом, и на это упоительное зрелище наблюдали со всех сторон. Представьте казарму, набитую солдатами, давно не бывшими в увольнении. Их жизнь размеренна и скучна, а женщин они видят во снах. И вдруг на плацу является роскошная блондинка (это я не о себе, еще не то подумаете). Солдаты высыпают из казармы и, делая вид, что необыкновенно заняты, пялятся во все глаза. Когда блондинка скроется, они кинутся обсуждать, отпуская замечания одно другого «краше»… Мужикам полезно время от времени побывать в шкуре женщины, может, тогда станут сдерживать языки? Хотя о чем это я?..
Пугио потянула на себя одну из дверей каменного барака, и мы оказались в просторной комнате – метров тридцати, если считать по-нашему. Высокие потолки, вернее, просто стены – вверху лишь почерневшие балки. Из узких и высоких – не достать! – окошек падает тусклый свет. Под одним из них в очаге тлеют угли. Над ними повис закопченный котел. У стены справа – деревянные нары с матрасами и подушками. В стороне одна-единственная деревянная койка – место начальника, как следует понимать. У противоположной от нар стене – стол и две лавки. Вот и вся мебель – ни тумбочек, ни шкафов. Последние заменяют вбитые в стену крюки, на которых висят шлемы, доспехи и мечи. Скутумы и пилумы просто свалили в углу. Теперь ясно, почему в казармах так много дверей. Каждое отделение, оно же контуберний, живет наособицу.
Увлекшись обозрением комнаты, я забыл об ее обитателях. А они стояли и пялились на меня. Я присмотрелся. Все примерно одного возраста – лет двадцати. Впрочем, как я успел убедиться, внешность женщин в Паксе обманчива. На вид взрослая, а разобраться – соплюшка. Девчонки в контубернии, к слову, попались довольно симпатичные. Вита говорила, что некрасивых в преторианки не берут – они же подвизаются при дворцах. Но по-настоящему хороша была только Пугио, я это только сейчас разглядел. Овальное личико с правильными чертами, большие глаза цвета спелой вишни под густыми ресницами… Вчера эти глазки высматривали, как ловчее в меня ножик воткнуть…
– Аве! – поздоровался я.
Мне не ответили. Подумав, я свалил скутум и пилум в общую кучу, стащил и пристроил на крюк шлем и лорику. Освободившись от надоевшего железа, поднял мешок и подошел к столу.
Человек я запасливый, поэтому затарился от души. Кувшин вина объемом в полмодия – это больше четырех литров по-нашему, копченый окорок, жареные каплуны, хлеб, сыр, разнообразная зелень… Я выкладывал все это на стол, кожей ощущая, как по комнате разливается напряжение. Чего это они? Не нравится?
– Вот! – сказал, бросив пустой мешок к стене. – Угощайтесь!
Никто не двинулся с места. Я подумал, взял окорок и, вытащив из ножен кинжал, рубанул. Огромный кус ветчины свалился на стол.
– Кто же так режет! – завопила здоровенная преторианка, бросаясь к столу. У меня мигом экспроприировали кинжал и принялись строгать им мясо. Следом налетели другие. Замелькали ножи и руки. Ветчина, сыр и прочие вкусности стали превращаться в ломти, которые тут же раскладывали по мискам. Работы у меня не стало, и я отошел в сторонку.
Лиона, декан контуберния. Обалдевшая
Я знала, что меня накажут. Мать ко мне вообще строга: не хочет, чтобы в когорте думали, что делает дочке поблажки. Но в этот раз я опасалась, что меня прибьют.
– Курица безголовая! – орала мать, топая ногами. – Мало того, что, пьяная, подралась с мужчиной, так еще додумалась вызвать его на поединок! Наверное, мечтала зарезать лупу перед трибунами? За то, что не захотел с тобой спать? Так знай: этот Игрр не лупа. По пути в Рому он убил с десяток сарм, зарубив их в одном бою. Я сколько живу, такого не помню. За этот подвиг наградили его дубовым венком. Сколько ты знаешь преторианок, удостоенных такой чести? Если Игрр тебя убьет, я даже слезинки не пророню! Так и знай!
Из-за этих слов я заупрямилась и не согласилась отказаться от поединка, когда принцепс это предложила. Хотела доказать матери, что я чего-то стою. В результате вышло что вышло. Пришлый перехитрил меня, прикинувшись неумелым. Я выбила его меч и погналась, а он ловко свалил меня и пережал жилу на шее. Лучше бы убил! Когда я очнулась и встала, извалянная в песке, вся Рома могла видеть: перед ней та самая безмозглая курица…
Весь следующий день я не подымала глаз. А вечером… Увидев рядом с матерью Игрра, я поначалу не поняла, зачем он притащился и почему напялил форму преторианца. И тут мать объявила… Ахнула вся центурия. Он что – больной? Нечем больше заняться? Зачем такому красавчику служить? И тут меня вызвали… Мать хорошо все продумала. В нашей центурии только мой контуберний не полный, поэтому внешне выглядело пристойно: где вакансия, туда и определили новобранца. Но на самом деле – тонкая месть. Вакансии есть и в других центуриях…
Я вела Игрра к себе, ловя насмешливые взгляды преторианок. «Ага! – наверное, думали они. – Вчера пришлый отшлепал Пугио, и той это понравилось. Теперь будут забавляться!» Из-за этого я вела себя грубо: не представила Игрра девочкам и не познакомила его с ними. Пусть знает! Не в лупанарий пришел!
Игрр, однако, не растерялся. Поприветствовал всех, снял вооружение и принялся выкладывать на стол гостинцы. Девочки обомлели. Этого мужчину хотели убить, а он натащил столько вкусного! Одуряющие запахи поплыли по комнате, и я ощутила, как заурчало в желудке. Не только у меня. Воробышек громко сглотнула и цыкнула зубом. Пришлый предложил угощаться, а мы стояли, не в силах поверить. Он это всерьез?
Игрр откромсал кус окорока (свеженького, по срезу видно), и тут Воробышек не выдержала. Подлетела и выхватила у пришлого кинжал. Следом рванулись другие. В считаные мгновения все было порезано, разложено, и за столом воцарился хруст и чавканье. На пришлого никто не смотрел. А тот, откупорив кувшин с вином, стал разливать его в чаши.
– Водой разбавь! – заметила я. – Как раз согрелась.
Он сходил к очагу, притащил котел и послушно добавил воды в чаши. Восемь рук схватили их и опрокинули ароматную жидкость в голодные глотки. Гм-м! На вино он тоже не поскупился. Игрр налил нам снова. И только тут я заметила, что он стоит возле нас, словно служанка в харчевне.
– Садись! – указала на лавку. – Поешь! Сами нальем.
Он кивнул и подчинился. Ел он, как я заметила, мало: пощипал сыра с хлебом, пожевал ломтик ветчины, обглодал крылышко каплуна. Зато девочки жрали. Воробышек после того, как ветчина кончилась, схватила оставшуюся кость и стала с урчанием ее обгладывать. А что вы хотите? Преторианки постоянно голодные. Хорошо поесть им удается нечасто. Только за пределами лагеря, если есть на это деньги, или дома. Но в Рому нас отпускают редко…
Еды в мешке Игрра оказалось много, но мы умяли все, даже крошки подобрали. Сама не поверила, когда увидела пустой стол. Осоловели так, что тяжело было подняться. Сидели, поглядывая на пришлого. А он положил ладонь себе на грудь.
– Меня зовут Игрр. Тебя, – он указал на меня, – я знаю: Лиона. А остальные?
– Говори мне Пугио, – поправила я. – У нас принято обращаться по прозвищам. Это Воробышек. Рядом с ней – Ворон, дальше – Череп, с краю – Бычок. Остальные – Пестик, Лошадка и Заноза…
Игрр, слушая представление, улыбался. Для посторонних это всегда так. Прозвища в когорте необычные. Та же Воробышек, к примеру, выше каждой из нас на голову. Ворон – беленькая, у Черепа круглое личико с ямочками на обеих щеках. Бычок – самая маленькая и худенькая в контубернии. И самая молоденькая, к слову – ей всего пятнадцать. Мне на три года больше.
– У меня нет прозвища, – сказал Игрр, когда я закончила.
– Дадим! – успокоила я. – Завтра покажем место в строю, расскажем, что и как делать. А сейчас – спать! Твое место…