Десятое Блаженство (СИ)

…Его разбудила совесть. Со стоном перевалившись на колени, Михаил встал — и зашагал назад.
«И ничего Коста не втесался! — упрямо долбилось в голове. — Там же дно, сам же видел! Этот дурак на снег упал, и еще даже не замерз… Значит, что? Значит, надо вытащить! Как бегемота из болота…»
Идти против ветра было куда тяжелее. Браилов исчерпал все свои силы, пока доплелся до злополучной трещины. А крюк? Где крюк?
«Да вот же он, балда!»
Непослушными руками отвязав анкер, Михаил воткнул приспособу в лед, и дернул за веревочку, отворачивая голову. Бабахнуло до звона в ушах, зато шипастый якорь надежно вонзился в лед!
Зацепив крюк, Браилов, почти не труся, перебрался на снегоход. Протиснулся в люк, завел движок… Мотор взвыл — и зарокотал, успокоенно накаляя фары. Словно «Сноу кэт» глаза открыл. Михаил возбужденно хихикнул.
Заворчала лебедка, натягивая трос. Газку… И поможем «гусянками»…
Трос зазвенел, пропиливая ледяную кручу. Гусеницы заскрежетали, уцепились шипами — и вытянули снегоход.
— Фу-у-у! — весело выдохнул «попаданец». — Полдела сделано!
Отогнав машину до анкера, он надежно заякорил ее, и потянул трос к трещине. Ухватясь покрепче, шагнул с обрыва — канат, сплетенный из сталистых жилок, легко выдержал его вес.
— Ты вернулся… — всхлипнули в темноте.
— А как же, амиго! — бодро отозвался Браилов. — «Мы — спина к спине у мачты»! Руки-ноги целы?
— Да целы, вроде…
— Вроде… — добродушно проворчал Михаил, затягивая трос на груди Вальдеса. — Держи его, вот так, чтобы петля не распускалась, а я наверх!
Цепляться за тонкий трос в рукавицах было нелегко, но тут и до края-то… Каких-то десять метров!
«Одолею…»
Хрипя, елозя валенками по льду, Браилов перевалился-таки за край. Отпыхиваясь, поднялся на дрожащих ногах.
«Пустяки… — колотилось в голове под стук сердца. — Это совершеннейшие пустяки…»
Повизгивая, закрутилась лебедка. Едва в свете фар заморгало черное испуганное лицо, Михаил выскочил из кабины, и помог другу выбраться.
— Бегом в кабину! Грейся!
— А ты?
— А я пока трос смотаю…
Двумя минутами позже два товарища ехали рядом, в теплом снегоходе, и горланили старую пиратскую песню:
— «Мы спина к спине у мачты, против тысячи — вдвоем!»
Снегоход подпевал, суча шатунами и вызванивая поршнями…
Там же, позже
Патрульный вездеход с «Аномалии» остановился у странного сугроба — словно снеговик залег в позе эмбриона.
— Свен, лопату! — буркнул бригадир Райво. — И фары на «ближний»!
Убрав снег с головы замерзшего насмерть человека, он размотал заиндевевший шарф, и откинул капюшон.
— Ох, ты! — подивился он. — Кожа белая, как у рыбы!
— Особая примета! — потер ладоши Свен, механик-водитель. — Так с Петсамо и передали: у бежавшего… э-э… Мигеля Браилло генетический дефект — вся кожа желтовато-белого цвета…
— Я в курсе, — буркнул бригадир. — А чего второго не достали?
— А зачем? — удивился мехвод. — Мы его и так опознали, по фото — вербовщики передали из Ричмонда. Коста Вальдес, мусорщик из гильдии Лос-Анджелеса… Что нам, изо льда его вырубать? Он там завяз, как гвоздь, вбитый в доску! А снегоход мы вытащили…
— Ладно, ладно! — забрюзжал Райво, ногой пиная труп Браилло. — До чего же у него шкура мерзкая… Еще и лыбится!
Застывшая улыбка бледно-розовых губ пугала.
— Наверное, девки снились… — хихикнул Свен
Бригадир покосился на него, и резко скомандовал:
— Заводи!
Возвращаясь на базу, он поневоле вспоминал белого мертвеца с его жуткой улыбкой, и всякий раз ежился.
  
Глава 16
 
Суббота, 24 мая. День
Ленинград, улица Академика Павлова
Весна давно переоделась в лето, щеголяя в модной зеленой листве. По ленинградским проспектам гуляла теплынь, хотя еще вчера небо хмурилось, грозило дождем и зябкой сыростью.
Васёнок, щурясь, глянул за окно, во двор Института мозга. Зачастил сюда, однако… Ну, это как посмотреть — чтобы вот так, вместе с папой, он тут впервые. И всё вокруг видит будто по-новому.
 
— Звонила твоя мама, — сказал Гарин-отец, мостясь на скрипучем деревянном диванчике, и вольно раскинул руки по твердой спинке, — да они все звонили! И Рита, и Наташа… Кончились у них съемки, скоро вернутся!
— Надо же, — хмыкнул Гарин-сын, привалясь к подоконнику, — даже я соскучился! И по твоим… э-э… — он зарделся. Поспешно округляя: — По всем!
Маришка с таким восторгом рассказывала о папиных женщинах, даже с потаенной завистью к тем отношениям, что сложились в отцовском доме, а вот Васёнок не вникал в «интимные подробности». Да что там интим! Если честно, он вообще редко вспоминал о родителях.
Причиной тому было вовсе не безразличие или душевная вялость. Просто своя семья, Марина и Наталишка, полностью занимали «Базилиу», не оставляя места для иного. Бразильской тещи это тоже касалось…
Мариша каждый день звонила маме, требуя от мужа оказывать внимание хотя бы «Инне и Мигелу». А как? Учеба и подработка забирали всё время, оставляя крохи, и уж их-то Васёнок расходовал лишь на жену и дочку, порой отнимая часы у позднего вечера.
А папины женщины… В какие-то моменты жизни он, бывало, завидовал отцу, «окруженному тройной красотой», однако, имея научный склад ума, вдумчиво анализировал ситуацию. Ведь «задача четырех тел» почти не имела решений!
Мама однажды разболтала Маришке «по большому секрету», как ее супруг был зачат. А историю Наташи и Леи он, к стыду своему, подслушал сам — здесь же, в Институте мозга, еще на третьем курсе. На практике тогда был, допиливал софт для томографов…
Василий вздохнул, и тут же наметил улыбку.
Мама взбалмошна и очень эмоциональна, ее поступки порой не поддаются логике. Но долгие наблюдения доказывали со всей очевидностью — несмотря на легкомысленные порывы и врожденный эгоцентризм, она очень любит папу. А как часто мама плакала раньше! Выйдет на балкон, спрячет лицо в ладонях — плечи трясутся… А малолетнего Васю так и резанет жалостью!
Может, из-за тех слез и развилась в нем неприязнь к Видову?
А теперь мама счастлива! И тетя Рита, и тетя Наташа… И Юлька, и Леечка! А он сам?
— Пап… — Васёнок стыдливо закряхтел. — Мне так кажется… Или мама стала немного другой?
— Становится, — папины губы мягко повело в ласковом изгибе. — Света видит в этом воздействие «слияний», а я… Я, честно говоря, не знаю. Натура человеческая — штука сложная… О, кстати! Наташа сказала, что передала Маришке пробирку с «молодильным зельем»… — он лукаво улыбнулся. — Ну, и как? Испытали?
— Д-да, — покраснел сын. — Испробовали… — он неожиданно решился на откровенность, добавив: — Мариша весь день светилась! Вечером я ей говорю: «Давай еще?» А она: «Нет-нет, Базилиу, лучше потерпеть! Не то привыкнем. Пусть будет, как праздник!»
— Правильно мыслит, — кивнул отец. Привстав, он оглядел длинный коридор. — И где эта Светланка ходит…
— Пап… А как мне к ней обращаться? А то бормочу: «Теть Свет, Теть Свет…» По-детски как-то!
— Одно скажу, — предложил решение Гарин-старший. — Не вздумай звать ее по отчеству! Это всё равно, что упомянуть возраст. Спроси Свету напрямик: «Можно, я к вам по имени?»
— Боюсь, — сокрушенно вздохнул Васёнок.
Папа рассмеялся, и упруго встал.
— Тебе самому можно в кино сниматься! — сказал «Базилиу», любуясь отцом, ладно скроенным, широкоплечим и узкобедрым.
— Не-не-не-не! — замотал тот головой. — Ни. За. Что! Слушай, ты мне так и не сказал толком… Как успехи по «гель-кристаллу»?
— Ну-у… Есть кое-что, — заважничал Гарин-младший. — Кумекаем над нейристором! Биомолекулярным, таким, чтобы работал на манер нейрона. Мемристоры… как бы искусственные синапсы, мы уже «прошли», а нейристор — это что-то! Пока мы его собрали из двух динамических липидно-слоистых… девайсов. У них отрицательное дифференциальное сопротивление… из-за динамики ионных каналов — они управляются напряжением, плюс ионные градиенты в липидных мембранах…