Завещание великого шамана

– Да вот о них! – Николай махнул рукой, в сторону поднимающихся по склону людей.
Это были «лиловые». Те же самые носильщики на похоронах отца.
Они, молча, подошли к нам, подняли наши рюкзаки, двое стали по бокам, один на некотором расстоянии сзади.
– Все, нам пора, идем к людям, они ждут.
И мы, сопровождаемые «лиловыми» слугами, стали спускаться в долину.
Только сейчас я ощутил чудовищную усталость. Болела давняя рана на голове, ныли шрамы на груди, и давала о себе знать раненая нога.
Но когда мы вышли из-за поворота, все болячки разом прошли: такого скопления людей на поляне я ещё не видел. Люди, лошади и автомобили смешались в пеструю, подвижную как ртуть, толпу. Почти по всей поляне виднелись юрты, палатки, какие-то шатры.
Дымились костры, на которых были подвешаны котлы, рядами стояли столы, которые ломились от обилия еды и напитков. При нашем появлении раздались такие крики ликования, что с ближайших тополей сорвалась стая ворон и заметалась над поляной, своими криками внося еще больший хаос.
– Колян, нас прям, как Гагарина встречают! – изумился я.
– Нет, нас встречают как великих шаманов! – Николай был невозмутим, – Сегодня мы будем отдыхать, а завтра людей будет ещё больше – мы проведем первое камлание.
– Да ты меня просто рассмешил! Какой из меня шаман?! Да ещё на камлании?
– Не волнуйся, когда принесут твой бырик-улы, ты все сможешь…
– Ты хочешь сказать, что и для меня сделана такая шапка, этот самый бырик-улы?
– Да, завтра её тебе принесут альдыге, утром, а в обед мы будем камлать.
– Александр! Александр! – махала мне рукой Татьяна.
Я направился к ней, однако, один из моих «лиловых» преградил мне путь. Я попытался отодвинуть его рукой, но словно наткнулся на стену. Мой телохранитель обладал чудовищной силой.
– Санья, нельзя, нас не пустят к людям, завтра после камлания увидишь Таню.
– Мы что заключенные? Или арестанты? – возмутился я.
– Нет, это табу, обычай такой, завтра, завтра, сейчас поедим и спать будем!
– А этот, что? – указал я на «лилового». – Ты же говорил – слуги…
– Завтра, завтра они исчезнут, и мы их перестанем видеть, но они будут рядом, будут служить нам.
Охраняемые слугами или конвоирами, мы прошли по коридору из ликующего народа к небольшому, срубленному из бревен дому.
– Вот, это кажан айыл, по-нашему будет, если на русском, то – деревянная юрта, здесь мы будем отдыхать, заходи…
Внутри эта деревянная юрта выглядела вполне прилично. Весь пол был устлан коврами, по разные стороны низенького стола были брошены подушки и одеяла.
– Слышь, Колян, а удобства где, во дворе?
  
Глава седьмая
 
За три прошедших года случилось столько событий, что я даже не знаю, с какого начать. Наверное, начну сначала. То, что произошло со мной, трудно поддается осмыслению. После нашего с Николаем спасения из потайной пещеры, скрытой в Священной Горе, его соплеменники устроили нам грандиозный прием.
На другой день мы проснулись в ритуальном деревянном домике, построенном по такому случаю только для нас. Вместе с первыми солнечными лучами в двери вошли двое «лиловых», то ли наших слуг, то ли конвоиров, вообщем, так я назвал тех, что сопровождали нас на похоронах и встретили после спасения на Священной Горе. В руках они держали простые деревянные палки, на верхушках которых находилось несколько сучков. Без слов они подошли к Николаю и протянули оба посоха. Тот указал на один из них.
Так же, в полном молчании вручили и мне вторую «корягу» (так я про себя называл этот самодельный посох шамана). Затем один из них взял рюкзак и высыпал у моих ног золотые самородки, вынесенные нами из пещеры.
– Что ты хочешь? – Николай, что они от нас хотят и почему не разговаривают?
– Они никогда не разговаривают, но все понимают, думаю, они мысли читают! Ты должен выбрать тот камень, что нравится тебе…
«Мысли читают… А я тут их обзывал…», – немного смутился я.
– Вот этот! – ткнул я в золотой самородок, напоминающий голубя с распростертыми крыльями. Мой слуга подобрал его, приладил в переплетении ветвей на посохе и несколькими легкими поглаживаниями изогнул их, так что мой золотой «голубь» оказался крепко зажат между сучками.
 
«Лиловый», положил посох себе на обе руки и, с легким наклоном головы, почтительно протянул его мне. Рукоять посоха оказалась теплой и гладкой на ощупь, хотя вес у этой «тросточки» был порядочный. Только любоваться своим новым посохом мне пришлось недолго. Новая пара слуг протягивала нам бырик-улы, эти ритуальные головные уборы шамана. Я даже опешил от неожиданности! Их было две, как братья – близнецы похожие друг на друга. Чуть позднее я нашел отличия: на моей «Шапке Мономаха», вместо изумрудов, горели синим, холодным пламенем четыре аквамарина.
До сих пор не понимаю, почему я взял в руки этот странный головной убор и безропотно надел его на голову? Ощущения тяжести не было, а было странное чувство, словно тысячи маленьких ежат, улеглись на мою голову, щекоча и покалывая её своими мягкими иголочками.
Слуги были сама проворность! Снимали со стены висевшие там роскошно – цветные халаты, услужливо подставляли мягкие сапоги – ичиги. Последний аккорд нашего одеяния – замысловатый жилет из тысячи лент, ремешков, на концах которых были цветные бусы, подозреваю: из настоящих самоцветов. Камчу с узорной рукояткой – за отворот сапога, и перед нами почтительно распахивается дверь кажан айыла – дома, приютившего нас на ночлег.
Под ликующие вопли толпы вдоль живого коридора из людей, одетых по такому случаю в нарядные одежды, мы шли к поляне, огороженной простой веревкой, подвешенной на кольях. Люди старались прикоснуться к нашим развевающимся одеждам, говорили ободряющие слова и благодарили великое небо за то, что ниспослало на Землю сразу двух своих сыновей.
Когда мы вышли на поляну, кто-то услужливо расстелил две кошмы, на одну из них сел Николай, подвернув под себя ноги, как это делают кочевники, на другую – я, скопировав его позу. Это вызвало возглас одобрения. Девушки, в национальных одеждах, быстро натаскали большую охапку хвороста, обложили приготовленными сухими сучками. Вперед вышел один из старейшин. Громким, гортанным речитативом он прочитал что-то вроде молитвы или заклинания. Николай говорил мне потом, что это была хвала небу за его милости к людям. Потом из толпы вышли два старца, каждый нес довольно большой бубен и деревянную колотушку, конец которой был обмотан кожей.
Когда мне вручили этот «музыкальный инструмент», я мысленно фыркнул:
«Какой из меня барабанщик? И вообще, весь спектакль не по мне…»
Тут старейшина, чиркнув спичкой, зажег хворост, и огонь костра как-то успокоил меня.
Тот час старику подали простую деревянную чашку, он подошел и протянул её Николаю. Когда тот сделал несколько глотков, чашку преподнесли мне. Я тоже отпил несколько глотков белой, слегка кисловатой жидкости. Старейшина вылил остатки в костер и ушел с круга, оставив нас одних.
Тут Николай поднялся, погрел бубен около костра и ударил по нему колотушкой. Звонкий и довольно чистый звук разнесся над поляной.
Я, как зачарованный, сделал то же самое и стал по другую сторону костра.
Это было последнее, что я помнил. Сознание вернулось ко мне, словно кто-то щелкнул выключателем.
Небо. Глубокое, синее небо смотрело мне прямо в глаза. Небо качалось и плыло в такт шагам людей, несущих меня. Немного ныли ноги, болело тело, как после марш-броска. Когда я заворочался, люди остановились и бережно опустили меня на ноги. Чуть позднее гул и шум в ушах утих, я стал различать голоса. Казалось, говорили все.
– Что это было? – спросил я у подошедшего Николая.
– Ты молодец! Камлал как наш отец и упал даже после меня! Все, мы идем переодеваться и на той, на праздник значит! Сегодня гуляем долго, сегодня мы с тобой родились новыми людьми и для новой жизни!
– Александр! Александр! – Татьяна пробивалась ко мне сквозь толпу.