Солнце отца (ЛП)
Дверь в комнату его родителей открылась, и на пороге показался его отец, измученный и напряженный. Магни встал так быстро, что чуть не опрокинул Сольвейг на спину. Однако она двинулась вместе с ним и грациозно встала.
— Отец! С ней все в порядке?
Ему не понравился вздох, который был первым ответом его отца.
— Роды тяжелые. Малышка не опускается… Я не понимаю, что женщины пытаются мне объяснить, а Ольга… по крайней мере, она не выгнала меня из комнаты, как сделала с тобой, но она не говорит и не издает ни звука. — Он сильно тряхнул головой. — Она устала, сын мой, а нужно еще потрудиться. Но она трудится.
Те же слова, что использовала Эльфледа. Магни бросил взгляд на Сольвейг и подумал, что бы почувствовал он, если бы она так страдала, чтобы родить ему ребенка.
Он предположил, что такова участь мужей. Быть совершенно бессильным.
— Я могу что-нибудь сделать?
Отец устало приподнял уголок рта, что могло быть попыткой улыбнуться.
— Нет. Мы, мужчины, тут ничего не можем сделать, кроме как беспокоиться и ждать.
Он выдавил из себя более искреннюю улыбку для Сольвейг и погладил ее по волосам — все еще распущенным — с отеческой нежностью.
— Я сообщу новости, когда они у меня будут, — сказал он и вернулся в комнату.
Магни сделал несколько шагов за ним, не собираясь входить внутрь, но недовольный тем, что их разделяет дверь.
— Ты права, Сольвейг. Моя мать воспитала меня. Мой отец тоже, и я достаточно наслышан о том, как я похож на него, чтобы поверить в это, но именно моя мать научила меня быть таким, какой я есть. Она — самый нежный человек, которого я знаю. Самый всепрощающий, самый сострадательный. Все вокруг нее успокаивается, как будто она исцеляет все, к чему прикоснется. Я знаю, что я тоже достойный воин, что у меня ум моего отца и чувство справедливости, но больше всего я горжусь тем, что я похож на нее.
Она обвила руками его шею и запустила пальцы в его волосы.
— Я думаю, что это твоя мать в тебе делает тебя способным любить меня, даже когда я этого недостойна.
— Ты всегда достойна.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы ты тешил мое самолюбие. Я знаю, что должна научиться любить тебя лучше, как ты того заслуживаешь. Я знаю, что слишком много думаю о своей собственной борьбе, и что в моем сознании моя борьба значит больше, чем должна. В конце концов, разве не ты назвал меня мелочной?
— Несдержанное слово, сказанное опрометчиво. Как ты и дала понять почти сразу после этого. — Однако их ссора в тот вечер многое изменила в отношениях между ними. За все прошедшие с тех пор месяцы Магни ни разу не почувствовал, что Сольвейг пытается отдалиться от него. — Ты достойна этого, Сольвейг. Любви. Восхищения. Всего, чего ты хочешь, всего, чем ты являешься.
Она сократила крошечное расстояние между ними и приподнялась на цыпочки, чтобы коснуться его губ своими.
— С тобой я чувствую, что это правда.
— оОо~
Его мать рожала целые сутки, и, зная, что роды тяжелые, Магни боялся отходить далеко от комнаты. Он устроился в маленьком уголке вместе с Сольвейг, и они стали ждать. Через некоторое время пришли Вали и Бренна. И Астрид — в полдень. Леофрик тоже заглядывал, а еще он прислал стулья, стол и множество еды и напитков, и в широком коридоре стало тесно.
Время от времени дверь напротив открывалась, и выходил или входил слуга, и все ожидающие замолкали и таращились на него. Но слуги только приседали перед королевой и расходились по своим делам. Астрид предоставила им заниматься своей работой и не спрашивала у них ничего, объяснив, что лучше знать результат, а не процесс. Бренна кивнула в знак согласия, и Магни не стал настаивать.
Наконец, во второй половине дня они услышали плач младенца — крик, слабо донесшийся сквозь толстую дверь и широкое пространство коридора, а затем снова наступила тишина. Все стояли и смотрели на дверь. Наконец дверь снова открылась, и это был отец Магни, выглядевший безмерно усталым. В руках он держал сверток. Вспомнив легенды о том, как Вали дважды выбегал в мир со своими безмолвными детьми — и первый был давно мертв, а второй стоял рядом с Сольвейг, — Магни затаил дыхание.
Затем сверток пошевелился, и его отец улыбнулся. Он встретился взглядом с Магни.
— С твоей матерью все в порядке, но она устала и заснула. У тебя теперь есть сестра, Магни.
Пока их друзья, их семья обменивались радостными возгласами, он подошел к своему отцу. Малышка была маленькой и розовой, с темными волосами, как у их матери, и уже такими густыми. Магни положил руку на этот мягкий пушок, торчащий вихрами вверх вокруг крошечного, сморщенного личика. Это была самая мягкая вещь, к которой он когда-либо прикасался в своей жизни.
Девочка открыла глаза и сердито посмотрела на него, и у него сложилось четкое впечатление, что его осудили за то, что он нарушил ее покой. Магни рассмеялся и убрал руку, и выражение лица малышки прояснилось, когда ее глаза снова закрылись.
— Она прекрасна.
Он не сводил глаз с младенца, но почувствовал, как отец кивнул.
— Мы назовем ее Диса.
Диса. Одухотворенная.
— Это хорошее имя. — Магни повернулся и увидел Сольвейг, стоящую рядом и наблюдающую за ним. Он протянул руку; она сразу же подошла к нему, и он обнял ее, прижав так крепко, как только мог. — Когда-нибудь, — прошептал он ей на ухо, — я хотел бы взять на руки ребенка, которого родишь мне ты.
Магни почувствовал, как она кивнула, прижавшись к его телу, и ее руки крепче обхватили его за талию, когда он увидел их будущее.
— оОо~
— Если мы оставим тут тех, кто хочет сражаться за свою родину, это вызовет раздор и будет стоить нам хороших бойцов на войне, Вали. — Леофрик наклонился, пристально глядя в глаза Вали.
Магни, молчавший в течение этой дискуссии, пока пытался понять все аспекты разногласий, повернулся, чтобы посмотреть на реакцию Вали.
Величественный мужчина скрестил свои крепкие руки на груди.
— Они верны Толлаку и Гуннару. Мы не можем рисковать предательством.
— Были верны Толлаку и Гуннару, — возразил Леофрик. — Более десяти лет они находятся на меркурианской земле, строят свои дома, сражаются бок о бок с нами. Они — это мы, в большей степени сейчас, чем на родине, где они родились. Они сражаются за нас.
— Сказать так значит сказать, что наши поселенцы тоже больше не преданы своей родине. Хочешь объявить их своими подданными?
— С тех пор как был основан Норшир, они и стали подданными этого королевства. Наш союз — наша истинная и глубокая дружба — позволяет мне не согласиться с твоим выводом, Вали. Они преданы всем нам, потому что мы преданы друг другу. Да?
Вали сверкнул глазами, но не позволил паузе затянуться, прежде чем кивнуть.
— Истинная дружба. Да. Можем ли мы сказать это обо всех в Норшире?
Всего за несколько дней до того, как они планировали отправиться на войну, проблема, которая была затронута несколько месяцев назад и отложена в сторону, вновь заявила о себе. Житель Норшира вычеркнул свое имя из списков воинов. Этот человек был родом из Дофрара, налетчиком, присягнувшим отцу Толлака, до того, как он отложил свой меч и щит в сторону и взялся за плуг. Он заявил, что не хочет плыть на войну из-за больного ребенка, но когда еще трое из Дофрара тоже вычеркнули свои имена, ситуация приобрела оттенок подозрительности.
Вали хотел, чтобы все поселенцы, прибывшие из Халсгрофа и Дофрара, владений Гуннара и Толлака, были вычеркнуты из списков — похоже, он забыл, что и он, и его жена тоже родились в Халсгрофе.
Это означало бы потерю более сотни бойцов и недовольство в Норшире, среди тех, кто был вынужден остаться. Теперь лидеры сидели в совещательной комнате Леофрика, которая стала их штабом, в поисках решения, которое развеяло бы их подозрения и укрепило силы.
Об отце Магни часто говорили, что он хороший человек и великий ярл. О Вали говорили обратное — что он великий человек и хороший ярл. Возможно, именно это и стало причиной глубины и устойчивости их долгой дружбы и союза. Они усиливали сильные стороны друг друга и притупляли слабые.