Она уходит со мной-2

– Хочешь?
– Хочу, – взял кусок. Отхватил добрую половину и вернул мальчишке. Чёрт возьми, вкусно. Когда я ел в последний раз?
Мальчишка заулыбался. Тоже принялся жевать. Поднявшись, попросил мать его друга поторопиться. Сам привалился к машине. Посмотрел на дом с колышущимися на бельевой верёвке простынями, на разгуливающих у соседнего дома кур. Придёт время, возьму Нику, Платона и свалю в такую вот деревню на пару месяцев. И пусть всё катится куда подальше.
– Ты за мной приехал? – звонкий детский голосок.
– А за кем же ещё?
– И больше не уедешь?
– Уеду, – признался честно.
Платон нахмурился. Но только он открыл рот, чтобы что-то сказать, я добавил:
– Но ты поедешь со мной. Как тебе? Ты ведь, наверняка, никогда не был в Москве?
Мальчишка замотал головой. Хмурое выражение с его лица не сходило, в глазах читалось недоверие. Я криво усмехнулся. С дочерью у меня не сложилось. Что, если на этот раз всё-таки смогу всё сделать правильно?
– А Ника знает, что ты вернулся? – Платон снова протянул мне хлеб. – Ешь. Я уже много съел.
– Спасибо, – под внимательным взглядом мальчика отправил хлеб в рот. Сигареты остались в машине, и я было потянулся за ними, но Платон не отстал.
– Где Ника? Она ведь тоже поедет с нами? Я без неё не поеду.
– А если она не поедет? Если не захочет? – какого лешего меня дёрнуло спросить, понятия не имею.
Пацанёнок сдвинул брови.
– Без Ники не поеду, – ответил с решительностью, которой позавидовал бы взрослый мужик. – Не хочу в Москву без Ники. Я… я лучше тут, но с ней. И… И если она не поедет, ты тоже лучше тут с нами.
– Она поедет, – отрезал. – Ника дома, Платон. Собирает вещи.
Собирает она их или нет, уверен до конца не был. Но надеялся, что это так. В противном случае придётся затолкать её в машину в том, что на ней будет. И пусть хоть шипит, хоть плюётся. Раз уж я притащился в это проклятое место, чтобы забрать её и парня, так оно и будет.
Тем более что они уже и так мои. По всем фронтам. Так что деваться ей некуда.
Вероника
Складывая вещи в любезно присланный Германом курьерской доставкой чемодан, ругала себя на чём свет стоит. Ругала, но всё равно продолжала методично собираться. Оправданием, пусть даже совсем слабым и неубедительным, служило только то, что мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о случившихся за последние сутки событиях. Хотя не думать не выходило.
Забывшись, я включила телевизор.
«На данный момент следствие не даёт никаких комментариев», – взволнованность журналистки чувствовалась даже через экран.
Стоя на фоне местного здания следственного комитета, она с силой сдавливала ручку микрофона и чеканила: «Единственное, что стало нам известно, задержанный – местный житель. Мы ждём дополнительную информацию».
На этом выход в эфир должен был подойти к концу. Но, похоже, что-то пошло не так, потому что прежде, чем картинка сменилась рекламным блоком, зрители у экранов услышали слова, им не предназначавшиеся: «Господи, неужели, этот кошмар закончился, Саш? Я думала…»
Окончание фразы всё-таки проглотила весёлая мелодия и танцующая на тарелке сосиска, распевающая песенку, какая она вкусная и как необходимо её съесть. После только что окончившегося репортажа выглядело это особенно абсурдно.
– Сколько курить нужно, чтобы придумать такое? – надавила на кнопку выключения. Но только затих телевизор, из коридора раздались голоса.
– Вероника, ты дома? – Платон влетел на кухню прямо в сандалиях. Счастливый, взбудораженный, брат остановился около меня. – Дядя Герман сказал, что мы сегодня в Москву едем! Представляешь?! Все вместе!
Я медленно подняла взгляд на стоящего в дверях кухни Германа. Поигрывая брелоком от машины, он в упор смотрел на меня. И в его жёстком, заставляющем неметь пальцы взгляде я видела собственную неизбежность.
– Да, – ответила брату, но смотреть продолжала на Германа. – Дядя Герман так сказал. Значит, так и будет. Разве может быть иначе? – и уже Герману, – может?
– Не в этот раз, – сжал брелок в кулаке и показал мне на коридор.
 
Собранный мною же чемодан стоял у стены. Это было сродни тому, как если бы мне приказали повеситься, а перед этим купить мыло и верёвку, причём на свои же деньги. И я покорной овцой сделала бы так, как приказано.
Что у него за власть надо мной? И откуда во мне эта слабость?! Ведь не была я такой. Я… Да я, чёрт возьми, собиралась взять золото, как минимум, на чемпионате России по фигурному катанию! И у меня получилось бы. Получилось!
– А что, если я не поеду, Герман? – спросила тихо, воспользовавшись тем, что Платон пошёл проверять комнату и собирать остатки своего барахла. – Ты же мне так ничего и не обещал. Так зачем мне ехать с тобой? А если бы и обещал…
– А зачем тебе оставаться? – встречный вопрос прозвучал так же тихо. Нас разделяло сантиметров тридцать, не больше. – Сказать, что тебя здесь ждёт?
Я и без него знала. Отвела взгляд и наткнулась на собственное отражение. Сразу же захотелось отвернуться. Губа была разбита, на щеке – царапина и здоровый синяк. Хорошо, хоть глаз не заплыл. Да я бы на себя такую в страшном сне не позарилась!
– Эту квартиру тебе в скором времени придётся освободить, – безжалостно выговорил он. – Для того, чтобы снять хотя бы убогую конуру, тебе придётся устроиться на работу, а с этим, как я понимаю, у тебя проблемы. Ты и твой брат либо окажетесь на улице, либо вернётесь в старую квартиру. Перспектива так себе, не находишь?
Я зло глянула на него из-под ресниц. Он не усмехался. Насмешки не было даже в глазах. Трезво и цинично он описал мне перспективу ближайшего будущего. И, надо сказать, совсем некрасочно.
– А с тобой у меня какая перспектива?
– Это будет зависеть от тебя.
Герман протянул руку. Коснулся собранных в хвост волос и мягко, неспешно стянул резинку. Не сводя взгляда с моего лица, распустил волосы, позволил им рассыпаться по спине и плечам. Провёл по всей длине, разглаживая, лаская.
– Постарайся не собирать их, – глухо, с хрипотцой. – Так мне нравится больше.
– Раньше ты хотел другого. Быстро же у тебя всё меняется.
– То, что было раньше, было раньше, – убрал резинку в карман. Но пальцы так и скользили по прядям у лица, слегка задевали кожу. – Хочешь правду, Ника? Казаться Богом проще, чем быть им, – почти неуловимая саркастическая усмешка. – Принимать некоторые решения бывает сложнее, чем ты можешь себе представить. Особенно, если эти решения касаются собственной жизни.
Мне ли было этого не знать! Сердце ёкнуло. Так и казалось, что ему всё известно, что вот-вот он скажет, что знает о ребёнке. Держаться перед ним стойкой было пыткой. Перспективы… Максимум, что ждало меня тут, – пособие по безработице и крохотные выплаты на ребёнка.
Но что ждёт меня с ним? Что ждёт нас?
От тяжёлых мыслей и готового слететь с языка признания меня спас появившийся в коридоре Платон.
– Я готов, – деловито заявил он.
Герман кивнул ему. Я выдохнула и прикрыла глаза. Лямки детского рюкзачка легли в широкую мужскую ладонь.
– Возьми брата, – ни о чём не спрашивая, приказал Герман. – Я вынесу вещи.
От дома мы отъехали минут пять назад, и за это время не сказали друг другу ни слова. Не разговаривали мы, и когда Герман складывал в багажник вещи. Я мрачно думала о будущем – ближайшем и далёком, о том, что будет, когда Герман узнает про ребёнка. Но что у меня есть тут? Горькая правда: ничего. Ещё вчера была готова положить на алтарь жизни своего ребёнка собственную. Так какой смысл бежать сейчас? Только гложущая сердце обида была слишком сильной, чтобы терпеть.
– Ты всё предусмотрел, – посмотрела в зеркало заднего вида.
Платон сидел в детском кресле, как на троне.
– Почему-то у меня ощущение, что ты язвишь, – Герман мельком повернулся ко мне.
– Потому что все твои усилия не имеют смысла. Нам всё равно скоро придётся вернуться, – в ответ на его вопросительный взгляд.