Подземелье Иркаллы (СИ)
Ослабленный, потерявший много крови, Трен часто проваливался в глубокое забытье, возраст его, многолетние труды, заботы, горести лишь усугубляли раны его, и, спустя несколько часов, у него открылась лихорадка.
Но в те минуты, что приходил он в себя, он требовал общества сына, своих ближайших соратников, и подолгу держал рядом с собой, пока вновь не забывался и не тонул в пламени боли и слабости.
Несмотря на рану, голова его еще оставалась ясной. Даже с закрытыми от страданий глазами он говорил разумные вещи, и это дарило всем надежду на его выздоровление.
Трен сам верил в силу своего здоровья, но, не привыкший строить иллюзий, он, оставляя рядом с собой лишь верного слугу своего и сына, судорожно, боясь что-то забыть или упустить, закидывал сына советами, рассказывал то, что боялся рассказать ранее, рассказывал обо всем, рассказывал много и постоянно осведомлялся, не прибыл ли от Авдия его сокол. Дарон отвечал, что не прибыл, и Трен, задумчиво затихнув на минуту, вновь продолжал говорить, а после упрашивал Скипия, чтобы тот не прогонял сына.
Дарону Вальдеборгу предстояло встать во главе армии, а после — во главе государства, если государь Трен еще не встанет на ноги или не выдержит тяжести ранений.
В шатер вошел герцог Атийский, верный, будто пес, с болью взиравший на тяжело дремлющего хозяина. Дарон осознал, что Аберфойл Алистер пришел за ним, чтобы показать его подданным, карнеоласской армии, множеству прибывших послов. Кронпринц бесшумно вздохнул, поцеловал отцовскую руку, поклонился своему государю и направился к выходу.
Бледные пажи Трена, суетившиеся лекари шатра, завидев Его Высочество Дарона, почтительно расступались, кланялись ему, будущему своему хозяину, одобряюще сверкая глазами. От страха и волнения у кронпринца трепетало сердце.
В Кунабуле морионовой бездонной пастью зияла глубокая ночь. Множество рубиновых костров да факелов с трудом разгоняли густой, будто ощутимый мрак, на лагерь опустилась долгожданная тишина — воины устали, праздновать не было сил.
Когда из шатра вышел кронпринц Дарон, сотни воинов приветствовали его превосходной выправкой, на верность присягая своему будущему повелителю. Молодой кронпринц вздрогнул от неожиданности, ибо полагал, что армии отдыхали. Мгновенно взяв себя в руки, он приветствовал карнеоласскую армию и распустил всех спать. Сам он был весь в пыли и грязи с самой битвы, в поту и в ссадинах.
Герцог предложил ему ванную для начала, после — отдых, утром — встречу с послами, но тот, узнав, что ни нодримское руководство, ни прибывшие послы еще не спали, пожелал тотчас навестить их в главном шатре обоих войск.
— Помилуйте, Ваше Высочество! — плачущим голосом воскликнул один из пажей государя Трена, приставленный нынче к его сыну. — В таком виде! Перед представителями Архея! Да с вас же даже кровь не смыта!
— Они все спать разлягутся, пока я мыться изволю.
Аберфойл Алистер одним взглядом своим пресек дальнейшие возражения наглого пажа, отправил его готовить Его Высочеству ванную и невозмутимо пошёл следом за Дароном.
Стража вздрогнула, подтянулась, тотчас убрала огромные алебарды и расступилась.
В большом шатре было людно, шумно и тревожно.
Завидев Его Высочество наследника карнеоласского престола, все до одного, кроме Весхельма Акры, приветствовали его почтительной тишью и поклонами. Весхельм же, бледный, сгорбленный, пожал Дарону руку, хлопнул его по плечу и кратко осведомился:
— Трен?
— Почивать изволит. Раны серьезные, но оснований для тревог нет.
Врать Дарон научился еще у своего младшего брата, а позже и Трен не препятствовал его начинаниям, если ложь была разумной и оправдывала цель. Тревог у Дарона и у всего Карнеоласа было предостаточно, но пока он не желал говорить об этом.
— Отчего же вы не отдохнули, Ваше Высочество? — осведомился посол Беллона, окинув кронпринца придирчивым взглядом. — К тому же, вы ранены. Карнеолас не может позволить себе еще одно несчастье подобного масштаба, как…
«Что ж, — подумал уставший, расстроенный и раздраженный Дарон. — Пока возложивший на меня свои полномочия отец приходит в себя, я буду вести свою политику… Он уже отца моего похоронил, мерзавец!»
— Что может, а чего не может позволить себе Карнеолас, отныне решать буду я, уважаемый посол, — был ответ Дарон Вальдеборга. — Пока государь Карнеоласа не поправится и вновь не встанет во главу своего государства.
Некоронованный кронпринц, столь грубо перебивший иноземного посла, стегнул толпу послов, и те, осознав, что когда-то тихий и почти незаметный мальчишка намерен быть столь же груб, как и отец, решили не спорить с новым руководством. Первое время.
«Уж лучше его брат — этот златокудрый гуляка, — подумалось многим. — Ничего, до Треновской высоты мы его не допустим. Да он нас, должно быть, и вовсе не уважает! Явиться к послам в подобном виде!»
В шатре заседали недолго, ибо на горизонте стало светать, а никто из руководства обеих войск еще не видывал кроватей своих после битвы. Весхельм, Дарон, карнеоласские и нодримские военачальники рассказывали послам о ходе битвы, поведали о многочисленных потерях и порешили вызвать из Керберры сильванцев. Решение это одобрили все, кроме сильванских послов, тотчас начавших делать все, даже умалять достоинства войска своего, чтобы оставить сильванцев у Керберры. Но не зря весь Архей боялся союзничества вздорного Нодрима и грубого Карнеоласа — Весхельм и Дарон, бок о бок сражавшиеся в столь страшной битве, поплыли на одной волне. Весхельм не дал послам надавить на еще неопытного Дарона, и столь клыкастому союзу никто не стал возражать.
Сильванские послы, из последних сил хватаясь за соломинку, напомнили королю и кронпринцу, что Эреслав вызвал из Полнхольда дополнительный полк. И прогадали: владыки рассердились.
— Только лишь полнхольдской крови литься? — возмущались послы Полнхольда. — Пусть сильванцы тоже отведают вражеской крови!
Весхельм погрозил сильванцам, и тем пришлось послать за войсками своих соотечественников.
Едва представители Полнхольда, Карнеоласа и Нодрима покинули шатер, зашептались беллонские, сильванские, эреславские представители. Были здесь и акидийские послы, вылезшие из дипломатической изоляции, будто дождевые черви.
— Стало быть, Карнеолас отныне будет нодримским?
— Скорее Атийским. У Весхельма сейчас иная забота, а герцог Алистер через мальчишку встанет во главе Карнеоласа.
— Имеется ли у герцога сын?
— Имеется. Гаральду Алистеру двадцать пять лет. Воспитывался во дворце Нелея вместе с принцем Арнилом.
— Беллон уж выведал все, — усмехались послы других государств, мысленно покусывая губы.
— Гаральд — весьма темная лошадка. О нем мало что известно, но он разъезжает по всему Архею по поручению короля. Полагаю, он служил Трену под руководством своего отца.
— Вы думаете, он здесь, среди карнеоласцев?
— Быть может. Под видом одного из королевских пажей. Или в Личной Гвардии герцога.
— Прошел слух, будто Гаральд Алистер в Кунабуле с принцем и Ринами.
— С одним из Ринов — одна-то в Коците померла.
— Полагаю, вскоре помрет и второй, и Густаво Акра за ними…
— Сын герцога Атийского в Кунабуле? Чушь!
— Может статься и чушь. Алистеры весьма ловкие люди. Сына во главу герцогства, сам — за спинку трона.
— У Дарона пока молочные зубы. Вскоре прорежутся коренные, и тогда никакой Нодрим или Атия не будут ему помехой. Паршивец с характером.
— Он лишь желает таковым казаться. Весь характер его — тень отца, но и отец вскоре нас покинет, а тень растворится, как растворится и Весхельм, ибо Густаво Акра сгинет в Кунабуле, как сгинет и Плио Акра.
— Сами виноваты. Что Трен, что Весхельм. Наследников своих на войну потащили!
— Остаётся Арнил Вальдеборг.
Шатер наполнил елейный смех множества голосов.
— Я не единожды видел его. Слышал в Миларе. Он неплох, — всем возразил один из послов.
— Полагаю, за те дни, что в Нелее гостили иноземные государи, он соблазнил не одну служанку и не одну фрейлину. Посему, Арнил Вальдеборг скорее помрет от сифилиса, нежели станет королем Карнеоласа.