История всемирной литературы Т.7
Осуждение собственнического мира, анализ внутренней драмы людей с чуткой совестью, пытающихся вырваться, выломаться из лжи и фальши этого мира, даны с несравненно большей силой, большей художественной убедительностью, чем его примиряющий итог.
Главная суть сдвигов в мировоззрении и творчестве Толстого, которые наметились на рубеже 70—80-х годов, определена в статьях В. И. Ленина, особенно в статье «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение»: «острая ломка всех „старых устоев“ деревенской России обострила его внимание, углубила его интерес к происходящему вокруг него, привела к перелому всего его миросозерцания. По рождению и воспитанию Толстой принадлежал к высшей помещичьей знати в России, — он порвал со всеми привычными взглядами этой среды и, в своих последних произведениях, обрушился со страстной критикой на все современные государственные, церковные, общественные, экономические порядки, основанные на порабощении масс, на нищете их... Своеобразие критики Толстого и ее историческое значение состоит в том, что она с такой силой, которая свойственна только гениальным художникам, выражает ломку взглядов самых широких народных масс в России указанного периода и именно деревенской, крестьянской России» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 39—40).
Сопоставление Толстого — художника и мыслителя — с деревенской, крестьянской Россией, сделанное в цикле статей Ленина, явилось своего рода открытием, весомым вкладом в литературную науку. Ленин показал на этом примере, что социальная природа творчества художника вовсе не обязательно определяется его личным классовым происхождением и личным классовым опытом. Характеристика Толстого как «зеркала» русской крестьянской революции, выдвинутая и обоснованная Лениным, разрешала загадку, перед которой становились в тупик критики и публицисты, писавшие о Толстом в России и за рубежом. Перелом, пережитый Толстым, был не случайностью, не личной причудой гения, а отражением жизненных процессов всемирно-исторической важности. Притом перелом этот был подготовлен десятилетиями предшествующего развития писателя и отвечал особенностям его личного художнического склада. Известно замечание Ленина, сделанное в беседе с Горьким, — в первоначальном варианте горьковского очерка о Ленине оно изложено в такой форме: «...Знаете, что еще изумительно в нем. Его мужицкий голос, мужицкая мысль, настоящий мужик в нем». Глубокая, органическая народность, близость к крестьянскому складу мышления — неотъемлемые свойства творческой индивидуальности Толстого. Многие документы и материалы о нем, опубликованные посмертно, подтвердили меткость ленинской характеристики. В дневниках, записных книжках, черновых рукописях Толстого разных лет, в воспоминаниях современников о нем отражен его живейший, сочувственный, необычайно взволнованный интерес к крестьянским нуждам, быту, психологии, к народному языку и народному творчеству. Все это сказалось в его произведениях, созданных и до, и в особенности после перелома.
В первой половине 80-х годов Толстой написал ряд религиозно-философских работ, где отстаивал принцип той новой, очищенной религии, к которой он пришел в результате своих многолетних исканий: «Исповедь», «В чем моя вера?», «Исследование догматического богословия». В «Исповеди» он откровенно рассказал о пережитом им тяжелом духовном кризисе, приведшем его на грань самоубийства, и о том, как сближение с «верующими из бедных, простых, неученых людей», со странниками и мужиками помогло ему выйти из кризиса.
Однако, принимая в качестве ориентира наивные верования «неученых людей», Толстой, в сущности, был очень далек от этих верований. Он резко и гневно оспорил официальные догматы христианства, отверг обряды, веру в чудеса, церковную иерархию, проанализировал и подверг критике евангельские тексты, обвинил все существующие церкви в поддержке социальной несправедливости, «гонений, казней и войн». Та новая религия, которую он утверждал как истинно христианскую, сводилась к элементарным принципам практической этики: люби ближнего, как самого себя, прощай врагу, не противься злу. Это была религия, вызывающе неканоническая, и с точки зрения православной церкви она представляла опасную ересь. Неудивительно, что его философские работы начиная с «Исповеди» систематически запрещались царской цензурой и могли печататься только за границей. Та же судьба постигала и почти все его публицистические сочинения, написанные после перелома.
Толстой — в противовес иным не в меру ревностным «толстовцам» — и не хотел, и не мог замыкаться в пределы религиозного реформаторства. Приняв для себя как руководство к действию христианский «закон добра», он пытался сделать из него практические выводы. И это приводило его к настоятельной внутренней необходимости противиться злу буржуазно-помещичьего мира, восставать против самых его основ.
В 1881 г. Толстой с семьей поселился в Москве, чтобы дать образование старшим детям: в Ясной Поляне он проводил теперь лишь летние месяцы. Впервые писатель соприкоснулся вплотную с острыми классовыми контрастами столицы. Он не оберегал себя от тяжелых впечатлений, а, напротив, шел им навстречу. Побывал он на Хитровом рынке, в ночлежном доме Ляпина, где ютилась нищета, — и был потрясен. В 1886 г. вышла за границей его публицистическая книга «Так что же нам делать?» — развернутый, насыщенный болью и гневом обвинительный акт современному ему обществу. С пронзительной силой выражено в этой книге чувство личной вины. По мысли Толстого, каждый человек из среды имущих — соучастник преступлений, творимых по отношению к бедным и угнетенным.
В книге «Так что же нам делать?» ярко сказались противоречия мировоззрения Толстого, о которых говорил Ленин: с одной стороны — бесстрашие в стремлении «дойти до корня», найти настоящую причину бедствий масс, с другой — отчуждение от политики, наивность, утопичность предлагаемых им рецептов спасения человечества. Людям из «богатых классов», утверждал Толстой, надо осознать и искупить свою вину перед народом, прежде всего — постараться «честно кормиться, т. е. выучиться жить не на шее у других». Надо силою общественного мнения заставить каждого богатого человека взять на себя долю физического труда, необходимого для поддержания жизни общества.
Сам Толстой — еще задолго до перелома — старался следовать этому правилу, усердно занимался в Ясной Поляне крестьянской работой, косил, пахал, сеял, пилил и колол дрова, научился на старости лет шить сапоги. Такой род деятельности доставлял ему, по собственным его словам, большую радость.
К середине 80-х годов Толстой-художник приобрел широкую известность в разных странах мира. Его философско-публицистические работы, выходившие на иностранных языках почти одновременно с публикацией их в оригинале, привлекали к себе общественное внимание уже потому, что принадлежали знаменитому автору «Войны и мира» и «Анны Карениной». А влияние и моральный авторитет Толстого-художника повышались и благодаря тому, что он в своих статьях и трактатах так бесстрашно ставил коренные, самые наболевшие проблемы современного мира. Диапазон вопросов, выдвигавшихся в его публицистических работах, продолжал расширяться: он обличал капиталистическую эксплуатацию («Рабство нашего времени»), милитаризм, захватническую политику империалистических держав («Христианство и патриотизм», «Царство Божие внутри вас»). Каждое из этих выступлений приобретало живой резонанс за рубежами России, вызывало разнообразные отклики, сочувственные или полемические. В Ясную Поляну шли непрерывным потоком письма из разных стран. Волна международной популярности писателя-моралиста поднималась все выше. Этому способствовали и его новые художественные произведения.
Рассказ «Чем люди живы?» (1881) положил начало циклу из двадцати «Народных рассказов»: это были сочинения в совершенно новом для Толстого жанре, короткие нравоучительные истории, своего рода притчи, иногда — с вольной переработкой мотивов фольклора. Толстой настойчиво трудился над стилем этих рассказов, добиваясь максимальной доходчивости, лаконизма, близости к крестьянской речи. Он щедро вводил в них будничные реалии народного быта, а иногда переходил от разговорного просторечия к торжественному строю религиозной легенды.