Римский сад

Она говорила как по писаному. Все снова повернулись к Вито. До этого жильцы заглядывали в рот Колетт, теперь ждали речи консьержа. И он открыл рот и начал успокаивать их, утешать, а они желали еще, еще. Кто знает, как долго это продлится. Франческа съежилась, молча взяла девочек и медленно начала выбираться из толпы. Я хочу домой.
— Франческа, — властный окрик Колетт, до времени скрытый милым старушечьим голоском, хлыстом стегнул ее по спине. — Франческа, — повторила Колетт, как приказ, тем же сладким, почти слащавым тоном, и буква «р» прокатилась в воздухе громовым раскатом. — Куда ты идешь, Франческа?
И она улыбнулась. Она улыбалась как ведьма.
Франческа, застигнутая на месте преступления, обернулась. Крепко стиснула кулаки (они думают, что это я? потому что я не одна из них, а пришлая?).
— Колетт, извини, все извините меня, — пробормотала она (что с тобой? кто для тебя эти люди? никто! просто уходи, и все). — Мне нужно подняться наверх, простите, Ацджела… Эмма… — она, запинаясь, указала на девочек. А потом убежала, ничего не объяснив.
По крайней мере пятьдесят пар широко раскрытых глаз проводили ее пристальными взглядами, проникавшими даже сквозь стены (нуокно купить занавески, нужно опустить жалюзи), проникавшими прямо в нее. Эти глаза видели всё и всегда, их владельцы всё знали, никогда не переставали видеть, знать. Даже то, чего еще не знал ты сам.
Она поднялась на свой этаж запыхавшись, в диком ужасе (но отчего? кто вселил такой страх? успокойся). Впустила девочек в дом. Анджела прошла в гостиную и включила телевизор. Эмма увлеченно играла в коляске с Дьяволом. И снова Франческа услышала звуки виолончели. Она не удержалась, вышла на лестничную площадку. Громкая музыка бурлила рекой. Она отдавалась у Франчески в животе, в сердце, в голове. Поднималась, росла, кружила ее, будто в танце, потную, задыхающуюся. Понемногу под звуки этой мелодии ужас начал отступать.
Она закрыла глаза. Задержалась на несколько секунд в этой музыке.
Положила руку на стену рядом с дверью Фабрицио, а затем, почти не осознавая этого, на саму дверь (что ты делаешь? он может открыть ее в любой момент. «Не бойся, Франческа, отдохни здесь, отдохни, тебе это нужно», — сказал ей другой голос). Дверь Фабрицио вибрировала, словно музыка была чем-то живым, сильным. Дыхание Франчески выровнялось, и какое-то тепло, чудесное изумление охватило все ее тело. Накатила слабость.
Она не открывала глаза. Что это за музыка? Кто этот загадочный человек, так не похожий на других? Эти мысли остались, даже когда музыка стихла.
В квартире Фабрицио раздался шум, словно кто-то приближался к двери.
Франческа быстро убрала руку и приготовилась убежать. А потом не устояла, снова положила руку на деревянную дверь. Прислушалась. Ей показалось, что она почувствовала чье-то присутствие с той стороны. Подождала немного. Снова шум, ей показалось, что дверь вот-вот откроется. Она быстро отошла, поспешила к себе домой, закрыла за собой дверь, задыхающаяся, потрясенная.
Она внутри.
— Мама, — улыбнулась Эмма, протянув ей Дьявола.
Что я делаю?
Что ты делаешь! Франческа, приди в себя. Я все исправлю, все снова будет идеально, моя семья будет идеальной. Даже если придется навязать это Массимо силой.
Она отряхнула одежду, будто бежала под дождем бог весть из чего и какая-то жидкость попала ей на кожу, на лицо, в ее материнское сознание. На ее тело.
  
15
 
 Несколько часов спустя Франческа стояла посреди кухни с горящими глазами.
— Ей-богу, у тебя две маленькие дочери. Две дочурки! Почему, когда я рассказывала тебе, что случилось, ты меня даже не слушал? Ты думаешь, я дура и не понимаю, когда ты меня не слушаешь. «Я перезвоню тебе, Фра», — сказал ты мне, но так и не перезвонил. Что у тебя в голове? Кем ты, черт возьми, стал? Раньше такого никогда бы не случилось? — последняя фраза намеренно вышла тихо, так чтобы потеряться за шумом готовки.
 
— Франческа, успокойся, это плохо, но никакой опасности нет, это просто котенок, — сказал Массимо, пытаясь ее утихомирить.
— Нет, я не успокоюсь, дело не в том, что я должна успокоиться, а в том, чтобы ты, черт возьми, принимал участие в жизни семьи. Ты их отец, ты должен быть рядом, когда нужна твоя помощь. Когда им страшно. Ты хоть представляешь, как Анджела любила этого кота? А? Отвечай, черт возьми, — но она не позволила мужу ответить. — Нет, ты не знаешь, тебя здесь не бывает, ты больше ничего не знаешь!
Из ее души рвался этот истерический крик, и она никак не могла остановиться. Эмма, сидя на цветном ковре в гостиной, играла на маленьких игрушечных барабанах (этот шум проникал Франческе в голову), Анджела рисовала и сосредоточенно пыталась написать свое имя. Свое имя и имя своего котенка (выпотрошенного), маленького Аристокота Бирилло.
— Франческа, — Массимо подошел к ней. — Не думаю, что девочки так уж напуганы. Ты очень хорошо справилась, позаботилась, чтобы они ничего не заметили. А теперь я скажу тебе кое-что, только не сердись. Всего одно, хорошо? Может, это ты испугалась? Ты, а не они?
— Какого хрена ты такое спрашиваешь? Конечно, я испугалась. У нас во дворе выпотрошили кошку, если б ты только видел… насколько это ужасно. Мне было страшно, и я попыталась поговорить со своим мужем, чтобы понять, как поступить с девочками. Вместо этого мне пришлось взять их обеих на собрание. Где я могла их оставить? Дома? Одних? А? Они всё слышали. Ты не представляешь, как они расстроены. Ты ни хрена не знаешь.
— Я готова к школе для больших! — закричала Анджела из другой комнаты. Массимо посмотрел на Франческу, как бы говоря: вот видишь? — Я расту с каждым днем, разве вы не видите, как я расту? — дочь орала во все горло, ожидая ответной радости от родителей.
— Успокойся, — Массимо подошел к Франческе и попытался обнять ее со спины, пока она возилась с ужином. — Мне жаль, что ты испугалась.
Франческа передала ему тарелку для Анджелы, наполненную пастой с помидорами. Она смягчилась. Посмотрела на мужа с нескрываемой грустью и тихо сказала:
— Иди к своей дочери и объясни ей, что ее Бирилло больше нет. Я не могу этого сделать.
Позже Анджела спала, обнимая отца, который пообещал полежать с ней в кроватке, «пока ты не уснешь, дорогая», а затем заснул рядом. Франческа стояла и смотрела на них, на отца и дочь, смотрела на них обоих, как и много раз до этого, и знала, что их магический круг существует только для них двоих. Но сегодня вечером она почувствовала благодарность за то, что он вообще существует. В полумраке Свинка Пеппа сияла милосердным светом.
Она проснулась посреди ночи. Это было радостное пробуждение. Образ мертвого котенка покинул ее мысли. Эта картинка и ужасное чувство, способные в любой момент наполнить ее сон, внезапно растворились в одно мгновение. Исчезли. Массимо обнял ее в темноте, медленно погладил.
И она так хорошо знала эти руки. Франческа вздохнула. Лунный свет — чистый, текучий, как на картине — заливал комнату. Массимо коснулся ее головы, шеи, спины. Он знал, что она проснулась, чувствовал это. Она взяла его за руку. Закрыла глаза. Он снова принялся ласкать ее. Его голос звучал тихо.
— Мне очень жаль. Ты права. Прости, любимая, я оставил тебя одну. На все это время. — Она не возражала: да-да, ей померещилось, он всегда был тут, всегда рядом, и всегда будет, они всегда будут вместе. — Когда ты позвонила мне сегодня, я правда очень торопился. Это потому, что у нас полно дедлайнов, проектов, которые нужно проверить, исправить и переделать. Мы не можем ошибиться. Я не могу, — он провел рукой по ее волосам. — Но ты права, есть вещи поважнее. И самое главное — это ты. Все изменится, я приложу все усилия, обещаю, не стану столько взваливать на себя, все станет как прежде, — прошептал он, поглаживая ее.
Она повернулась, он коснулся ее лба, ее глаз, ее губ и посмотрел на нее. Она хорошо знала этот сияющий взгляд.