Римский сад

Франческа направилась к столику, за которым сидел Фабрицио. Уже принесли пиво. Он поглядывал по сторонам. Ее сердце готово было разлететься на части. Она подумала, что надо подзарядить мобильник на случай, если девочки будут ее искать. Теперь ты счастлива, Франческа? Сейчас, в этом парке, в этом незнакомом городе, рядом с этим человеком, которого не знаешь. Ты счастлива? Она попросила кассира поставить ее смартфон на зарядку. И решила все же дойти до столика.
Фабрицио увидел ее, и в его глазах промелькнуло непонятное выражение.
— Я должна привезти сюда девочек, — сказала Франческа и села. Взяла пиво. Ее руки дрогнули. Она покраснела. Он заметил. Засмеялся. Потом взглядом извинился за этот смех.
Они молчали. Пили. Она свернула самокрутку. У нее не было зажигалки. Он дал ей прикурить. Франческа огляделась. Пиво закончилось. Они молчали. Он достал сигарету. Она встала и пошла за телефоном.
— Поедем домой? — спросил Фабрицио, когда она вернулась.
Франческа впервые после того, как они сели за столик, посмотрела ему в глаза. Да, конечно, надо возвращаться. Она ненадолго покинула квартал, выпила пива с незнакомцем — теперь-то, конечно, они познакомились, но точно он не являлся старым другом и был мужчиной, — и потому нужно ехать домой. Да, конечно.
— Нет, — сказала она. — Хочешь еще пива?
— Да.
И как объяснить, что произошло в голове у Франчески, что ощутило ее тело?
Они встали из-за столика почти через два часа. Франческа, пребывая в стадии сладкого легкого опьянения, весело смеялась. Фабрицио стал разговорчивее и от души хохотал. Когда она ехала домой, она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Окно было открыто, и в салон задувал ветер. Фабрицио вел машину одной рукой, свесив вторую наружу. В какой-то момент — ее глаза всё еще были закрыты — он на секунду повернулся к ней. Она это почувствовала. И спросила, когда они проехала до конца виа Кристофоро Коломбо и свернули на виа Малафеде.
— Давно один? — Еще немного, и они будут дома. Слишком быстро.
— Недолго.
— Тебе нравится жить одному? (Одному — это так приятно звучало, когда разговор шел о нем).
Переключая скорости перед поворотом, он, скорее всего случайно — рука Франчески лежала на колене, рядом с рычагом, — коснулся ее пальцев и ответил:
— Да. А ты, — он посмотрел на нее, — хотела когда-нибудь жить одна?
Она ничего не ответила, только вздохнула. Над дорогой, петлявшей между лесами и полями, витал аромат свободы.
Было уже очень поздно. Массимо так и не позвонил. Они были немного пьяны и счастливы. И вместе вошли в лифт. В тот самый лифт, в котором он видел ее растрепанной, усталой, с сумками и дочками. Где она испытала удушающий стыд из-за того, что подглядывала за ним, голым, из окна. Голый — сейчас думать об этом было невозможно. Не хватало духу. Пока лифт поднимался, они смотрели друг на друга.
Отвести глаза никак не получалось. Почему бы тебе не подниматься вечно, лифт? Почему бы не подниматься вечно…
На третьем этаже лифт остановился. Он не хотел ни подниматься, ни спускаться.
— Такое часто случается, — сказал Фабрицио с легкой усмешкой. Разве с ней такого никогда не случалось? Нет. Они снова пристально посмотрели друг на друга.
Затем раздвижные двери открылись, выпуская их на третий этаж.
Они вышли, разгоряченные, растерянные, ей показалось, что она слышит шум, шорох за дверью. На этом этаже жила Колетт. Подглядывает в глазок? Но все это в твоей голове, сказала она себе, ночь, все спят. Фабрицио свернул на лестницу и зашагал вверх, Франческа последовала за ним. Они добрались до пятого этажа.
Вот и дверь в квартиру. Ее сердце упало. Она повернулась к Фабрицио. Опустив глаза, он стоял на площадке. Потом неожиданно серьезно сказал:
— Сегодня был хороший вечер, — и полез в карман за ключами.
Не уходи.
— Спокойной ночи, — сказал он.
Повернулся, заскреб ключом в замке. Она замерла. Ждала. Чего-нибудь. Хоть чего-нибудь. Не сказав больше ни слова, он исчез в квартире, закрыв за собой дверь.
   
14
 
Фабрицио ушел. Почти не прощаясь. Франческа посмотрела на свои руки, на свои туфли, на свои колени, как бы вспоминая, кто она такая. Надо достать ключи. В сумке лежала пачка фиолетовых носовых платочков с красными сердечками, она носила их для дочерей. Потому что была матерью. В сумке было много всего, даже ракушка — какая жалкая романтика! — которую ей подарил Массимо. Ракушка, как в любовном романе. Что происходит?
Ничего. Я выпила пару бутылок пива с одним человеком (точнее, с мужчиной). С одной личностью. Однако это больше никогда не повторится. Она порылась в сумке. Это больше не повторится (голос матери: «Ты счастлива?»). Принялась перетряхивать мелкие вещицы. Я выпила пива с одним (мужчиной, но не с Массимо) и теперь больше не узнаю этот дом, эту сумку, эту семейную фотографию из моего кошелька — там лица моих дочерей и моего мужа. Я выпила пива с одним (мужчиной), но такое больше никогда не повторится. Она вздохнула. Присела, вывалила содержимое сумки на пол. Где ключи? (Маленькая девочка пропала в этом дворе, а ты…) Где ключи?
Посмотрела на телефон: половина третьего ночи.
Она снова услышала свой смех — это звучало неприлично, просто непотребно, да и Фабрицио, должно быть, думал, какая она нелепая, эта мать семейства — и те его слова там, снаружи, перед кафе.
И они двое в лифте. У нее не хватило духу.
Она мысленно вернулась назад, увидела, как идет гулять, как ей показалось — давным-давно, может, лет десять назад? Идет подышать воздухом, а дом ее подгоняет, торопит. Дом все знал? Знал, что она встретится с Фабрицио? Не поэтому ли заставил ее забыть ключи?
Что за чушь? Ты сошла с ума.
И что теперь делать? Посплю на лестничной площадке. Около семи Вито откроет свою будку у ворот. Я попрошу у него запасные ключи. Ждать осталось недолго.
Она коснулась входной двери. «Нельзя спать на лестничной площадке, — сказал дом из-за двери. — Кто-нибудь может тебя застать. Ты уверена, что, например, Колетт не видела, как вы с Фабрицио вернулись?» (Этот шум, этот шорох.)
«Но я ничего не сделала».
«Позвони в дверь Фабрицио. Единственное, что ты можешь сделать, это переночевать у него».
«Спать у него? Ты с ума сошел?»
«Я не сумасшедший, — сказал дом. — Я реалист. Нажми на кнопку звонка».
  
15
 
Фабрицио открыл дверь.
Знал ли он, что это Франческа? Конечно. Кто еще мог в такое время позвонить в его дверь? Кто еще это мог быть: он только что оставил ее на лестничной площадке. Ее сердце колотилось. Мысли превратились в ножи, летящие ей в голову. Она была ассистенткой метателя ножей, стояла у стены, неподвижная, немая, а он швырял в нее своя лезвия. Стоит шевельнуться — и одна из этих мыслей убьет ее.
Фабрицио смотрел на нее, и ей никак не удавалось разгадать выражение его лица. Он ждал. Фабрицио умел быть здесь и одновременно где-то еще — это была одна из мыслей-ножей Франчески, — умел, оставаясь немногословным и вежливым, быть обнадеживающим и загадочным одновременно. Красивым. И совершенно непроницаемым.
Он молчал. Она, смущаясь, заговорила:
— Извини… — закусила губу. Покачала головой, как ребенок. Почему все так сложно? — Извини, я оставила ключи дома, — она показала на сумку, словно на виновницу ее появления. — Н-не знаю, как так вышло. Со мной такого никогда не случалось.
Фабрицио по-прежнему не раскрывал рта. И это нервировало.
Почему он молчит?
Фабрицио провел рукой по лбу. Затем наконец шагнул в сторону, пропуская ее.
— Заходи.
И от одного слова — заходи — на сердце стало тепло, как несколько часов назад. Она вошла в дом Фабрицио.