Неукротимая Сюзи
– У девочек туговато с мозгами, мсье, можете мне поверить. Упаси нас Господь от того, чтобы у нас рождались девочки!
Карета двигалась по переполненной повозками и пешеходами улице, лавируя между каретами с украшенными гербами дверцами, медленно передвигающимися быками, многочисленными торговками, занимавшими добрую половину проезжей части и отвечавшими ругательствами и непристойными словами на оскорбления со стороны раздраженных кучеров.
Карета подъехала к пункту сбора городской ввозной пошлины. Чиновник в сюртуке подскочил к дверце, распахнул ее и спросил:
– У вас нет ничего, на что наложен запрет по воле короля?
В карете, не считая Сюзанны, находилось шесть пассажиров.
– Проверьте! – сказал один из них.
Чиновник забрался в карету и принялся все осматривать. Он распорядился, чтобы развязали тюк с вещами Сюзон, который держал на коленях ее отец. Тюки других пассажиров он просто ощупал руками. Затем он вылез из кареты и закрыл дверцу. Один из пассажиров ругнулся ему вслед громким голосом.
– Если бы вы были принцем или министром, он не стал бы от вас такого требовать! – фыркнул мужчина, невысоко ценивший умственные способности девочек.
Лошади пустились в галоп. Перед въездом в Сен-Дени сделали небольшую остановку, а затем продолжили путь к монастырю. Для Сюзанны это было первое в ее жизни путешествие, и она всю дорогу сидела, прижавшись носом к стеклу дверцы и глазея на все то, что ей в городе видеть еще не доводилось, поскольку она раньше никогда не покидала пределов своего квартала.
Когда она вылезла из кареты (а вслед за ней поспешно выбрался ее отец), ее взору предстали высокие глухие стены, над которыми возвышался каменный крест. В одной из этих стен виднелась узкая дверь.
– Да это же настоящая тюрьма! – воскликнула Сюзи, начиная беспокоиться.
Пьер-Симеон Трюшо сделал вид, что ничего не услышал. Отец и дочь пошли ко входу. Им сначала пришлось пообщаться с монахиней-привратницей, которая, разговаривая с ними без особой вежливости, отвела их к первой помощнице аббатисы [7], поскольку саму аббатису можно было застать в монастыре лишь очень редко. Шагая по огромным холодным коридорам (на дворе был месяц январь), Сюзи думала, что, должно быть, когда-то этой монахине – как и ей, Сюзанне, – хотелось быть мальчиком: у нее над верхней губой виднелись довольно густые усики, а под ее монашеским одеянием угадывалось телосложение грузчика.
Первая помощница аббатисы оказалась гораздо более приветливой. Она рассказала Сюзанне (как это уже сделал ранее отец), насколько ей повезло в том, что она очутилась в этом монастыре. Затем она велела удалиться ее родителю, которого она, Сюзи, несомненно, когда-нибудь снова увидит, однако когда именно – об этом знал один лишь Бог, а пути Господни, как известно, неисповедимы.
Новую воспитанницу чуть позже передали сестре Анжелике из монашеского ордена Священного Сердца Иисуса, занимавшейся организацией повседневной жизни и быта монахинь и послушниц (ибо в монастыре урсулинок имелись и девушки, которым еще только предстояло стать монахинями). У сестры Анжелики не было никаких усиков. Ее взгляд был ласковым, а голос – мелодичным. Настолько мелодичным, что Сюзи стала охотно прислушиваться ко всему, что та говорит.
– Мадемуазель, я буду для вас в какой-то степени матерью. Однако я вовсе не намереваюсь заставлять вас позабыть свою настоящую мать…
– У меня ее уже нет! – заявила Сюзи.
– Ну, тогда вы сможете воспринимать меня как ту, которой вам, должно быть, очень не хватает. Пока что я могу отметить, что вы далеки от того, чтобы вести себя, как подобает благовоспитанной барышне… Позвольте сообщить вам, как будут проходить ваши дни. Зимой вы будете вставать на первую молитву в часовне в шесть утра, летом – в пять. В семь часов утра вы отправитесь на завтрак в столовую, а в восемь часов начнется ваша учеба – или же ваша работа. В одиннадцать часов вы будете принимать пищу, слушая при этом чтение рассказов о жизни святых. В двенадцать часов пятнадцать минут вам предоставят возможность отдохнуть, а затем вы снова будете заниматься до пятнадцати часов – времени очередной молитвы. В шестнадцать часов состоится урок Закона Божьего, после которого вы опять будете молиться. В семнадцать часов тридцать минут – вечерний прием пищи, во время которого вам также будут читать что-нибудь поучительное. Наконец, в восемнадцать часов тридцать минут – вечерняя молитва, которую мы обычно устраиваем для обитательниц монастыря раньше, чем того требуют церковные правила, исключительно ради того, чтобы дать им возможность побольше поспать. В двадцать часов вы уже ляжете спать.
Сюзи не поняла ни единого слова из всего, что ей сказала монахиня: она просто слушала ее голос, который звучал, как некая особенная литания [8], и который своей чарующей вкрадчивостью резко контрастировал с низким грудным голосом ее кормилицы и с противным – чем-то похожим на рев осла – голосом мачехи.
Монахиня затем повела ее взглянуть на общую спальню, расположенную в главном корпусе, предназначенном для воспитанниц. Спальня представляла собой огромное помещение, потолок которого можно было увидеть, лишь высоко задрав голову. В спальне стояло штук тридцать кроватей, возле каждой из которых имелась скамеечка для молитвы. Сюзи в шутку – а может, также и для того, чтобы побыстрее освоиться в том небольшом кусочке пространства, который скоро станет ее домом, – плюхнулась на кровать, которая, как сказала монахиня, была предназначена для нее. Кровать эта была сделана из досок, на которые положили соломенный тюфяк, простыни и два одеяла. Сестра Анжелика тут же сердито упрекнула Сюзанну:
– Барышня, находящаяся в монастыре урсулинок, так себя вести не должна!
В течение тех девяти лет, которые Сюзанне предстояло провести в этих стенах, она услышит данный упрек еще множество раз.
Она сумеет изучить все существующие в монастыре порядки и приспособиться к ним, но никогда не будет считать их правильными.
Несмотря на свой ангельский голос, сестра Анжелика вскоре проявила свою истинную сущность: она оказалась такой же властной, как вторая супруга Пьера-Симеона Трюшо. Самое большое удовольствие для нее заключалось в том, чтобы лишать своих подопечных абсолютно всех удовольствий. Некоторые из воспитанниц, впрочем, заметили, что она также испытывает истинное наслаждение, когда исправляет их ошибки и наказывает за проступки.
Именно она станет тем человеком, который каждый раз, когда Сюзи этого заслужит, будет назначать ей то или иное наказание за нарушение дисциплины.
В первую ночь, проведенную в общей спальне, Сюзанне один за другим снились кошмары, в которых она видела злобную улыбку Рантия и превеликое множество крыс – таких, каких она встречала на берегах Сены и на улицах вблизи своего дома. Она также видела в этих кошмарах монахинь с чарующими голосами, которые сажали ее в карцер, чтобы она тем самым искупила вину за то, что родилась на белый свет. И Мартина в этих снах к ней на помощь почему-то не приходила.
Сюзи, в ужасе проснувшись, оглядывалась по сторонам, не понимая, где находится и кто это спит рядом с ней – то ли ее сводные братья и сестра, то ли кто-то еще. Затем она вспоминала, что находится в монастыре. Теперь она боялась засыпать снова, опасаясь, что ей опять будут сниться Рантий, крысы и монахини.
Очень быстро выяснилось, что она не имеет ни малейшего понятия о таинствах религии и религиозных обрядах, которые ей надлежало выполнять. Она не могла произнести наизусть ни одной молитвы и ничего не знала об аде и рае. Монахиня-наставница вздохнула и принялась втолковывать Сюзанне то, что она должна была усвоить. Сюзи училась охотно, поскольку обладала тонким и проницательным умом и отличалась любознательностью. Поэтому она, копируя действия находившихся рядом с ней воспитанниц, стала молиться и петь во время богослужений, становиться на колени и креститься.