Всемирный следопыт 1930 № 08

Лавин Ван-Пабст, командир батальона, сидел на конце стола, медленно прихлебывая вино.
— Я буду жалеть, что нам не удалось добраться до Тьякры-Негары, а потом кто знает — окончена ли наша миссия…
— Странный вы человек, полковник, — вмешался в разговор молодой ад'ютант. Относительно Тьякры-Негары я с вами согласен, но сомневаться в окончании похода не приходится. Недоверчивость — ваша вторая натура…
— Согласен, — кивнул головой Ван-Гам. — Среди всех нас один Ван-Пабст при оружии. Разве вы дежурите сегодня?
— Мой батальон несет караулы. Кстати, разрешите мне откланяться и пройти по постам. Что-то мне не нравится гробовая тишина в компонге: слишком рано угомонились сегодня жители.
— Ах, Пабст, Пабст, вы неисправимы. Ломбок не Суматра и Матарам не Атчин, где мы воюем не переставая. Золото, сложенное здесь, лучшая гарантия того страха, который мы нагнали на магараджу с его балийцами и сасаками, — смеясь сказал Ван-Гам.
— Вспомните Михиальса [23], генерал — сухо ответил Ван-Пабст и вышел из палатки.
— Сокровища Тьякры-Негары оказались, к сожалению, недоступной мечтой — нарушая наступившее молчание, со вздохом произнес один из офицеров.
— Ну, вам особенно горевать не приходится, — заметил Ван-Гам. — Вы сумели в три месяца собрать без особых затрат прекрасную коллекцию малайского оружия…
Внезапно сидевшие за столом офицеры насторожились…
  
Из Петербурга на Ломбок.
 
Начиная с сумерок лес и селения, окружавшие большой компонг, начали наполняться вооруженными людьми. Лагерь охватывался со всех сторон…
Парыган вместе с Дьелантиком находились при передовом отряде.
Туан-бессар волновался. Он знал, что успех зависит только от внезапности. Легкая нервная дрожь охватывала его по временам. Дьелантик казался невозмутимым…
Парыган убедился, что сквозь решетчатые стенки арбы он видит все окружающее.
Все больше сгущался лесной сумрак, и с наступлением ночи Парыган потерял возможность что-либо различать.
Как тени следовали по пятам за ним два сасака-телохранителя. 
— Далеко не все воины знают тебя в лицо, — сказал Дьелантик, навязывая почетную стражу. — Не отказывайся. Ты слишком дорог для дела…
Сейчас, в лесном мраке, Парыган оценил присутствие проводников.
Изредка он поглядывал на часы, освещая циферблат раскуренной сигарой.
— Одиннадцать часов двадцать минут, — произнес он. «Которое сегодня чисто?» — внезапно пришло ему в голову.
Чтобы сократить томительно тянувшееся время, Парыган начал высчитывать.
«Двадцать пятого августа, тысяча восемьсот девяносто четвертого года… Двадцать пятое — двенадцатое по старому стилю…»
Старый стиль — как много говорил он туан-бессару. Ему вспомнилось детство, далекое, прошлое, то время, когда его еще не называли Парыганом.
— Виссарион Пантелеймонович Папарыгин — туан-бессар! — тихо проговорил он и улыбнулся. В памяти мелькнуло знакомое сельцо, кукурузные поля и виноградники.
Старик-отец, мать — добродушная, ворчливая толстуха… Огромная семья, младшим в которой был он.
Он вспомнил себя, вихрастого, непокорного мальчишку, бежавшего от постов и часослова. Бурные сцены в семье и, наконец, завоеванное упорной борьбой право учиться в гимназии.
Дальше: Кишинев, пыльный и душный. Скучные, тупые учителя. Мечты о дальнейшем образовании, — и скандалы дома…
Вот он порывает с семьей. Жажда иной жизни вместе с гимназическим дипломом и несколькими рублями в потертом кошельке — весь его капитал по приезде в Петербург.
Виссарион Папарыгин добивается невозможного: он студент Горного института. Три года напряженной работы, обивания порогов, уроки за кусок хлеба. Вокруг странная, настороженная жизнь, придавленная дворцами и казармами..
 
Студенческие разговоры, сходки, кружки, волнения… Первое марта. Обыски и аресты после цареубийства.
Высылка студента Папарыгина — без пяти минут инженера.
Снова мертвящая духота. Полицейский участок, сонные, увешанные медалями городовые… Бороться! Бежать!..
— Туан, пора! — оторвал его от воспоминаний голос Дьелантика.
Мертвыми, непробудными казались хижины большого компонга. Спал белевший палатками лагерь. Только на освещенных изнутри полотнищах шатра командующего колыхались нелепые тени.
Внезапно ночную тишину прорезал выстрел. Вслед за ним послышался нарастающий гул, крики, еще несколько выстрелов и лязг металла, потонувшие в яростном реве.
Голландцы, не успев схватиться за оружие, метались по лагерю и падали под ударами коротких мечей.
Ван-Пабст собирал людей вокруг своего батальона. Оставаться в компонге было безумием. С трудом пробивая себе дорогу, батальон начал отступление…
Бегущие в панике попадали под град пуль в узких уличках — проходах компонга.
Голландцы метались по лагерю и падали под ударами коротких мечей.
Лагерь был в руках победителей. Шесть орудий, сотни ружей, ящики патронов и казна с четвертью миллиона гульденов были военным трофеем.
Парыган считал, однако, победу не полной. Несмотря на понесенный урон, он начал преследование.
Два дня колонна Ван-Пабста теряла людей в беспрерывных схватках. Без пищи, изнемогая от жажды и усталости, сберегая каждый патрон, отходили голландцы к морю.
На утро третьего дня жалкие остатки экспедиционного корпуса начали посадку на суда под защитой орудий эскадры.
Ломбок был освобожден.
  
Сасаки преданы.
 
Огромный товаро-пассажирский пароход нидерландской линии «Антверпен — Батавия» оставил за собой Аден и вошел в Красное море. Багрово-желтая мгла висела над неподвижной гладью воды. Тучи измельченного песка — дыхания пустыни — носились в воздухе, заставляя задыхаться.
— Пять дней этого удовольствия! — сердито сказал соседу сидевший в кресле плечистый англичанин. Он поднялся и начал прогулку по палубе.
Недовольный пассажир дошел до третьего класса и собирался уже повернуть назад, когда внимание его привлекла одинокая фигура, в позе которой почудилось что-то знакомое.
Худой, изможденный человек в изношенном платье сидел около ростры, подперев голову рукой.
Англичанин остановился и внимательно посмотрел на задумавшегося путешественника.
«Не может быть, — сказал он себе. — Впрочем…» — Парыган! — тихо окликнул он незнакомца.
Худой человек резко повернул к нему лицо. — Смитс! Вы! — сказал он, тяжело поднимаясь со скамьи.
Англичанин крепко пожал протянутую ему руку.
— Вот не ожидал встретить вас, старина Парыган. Откуда и куда?
— Долго рассказывать, Смитс…
— Однако вы порядком изменились, — заметил англичанин.
— Я думаю. Не мало воды утекло. Три года, как я оставил вас на «Гордости Океана».
— Не поминайте этой старой лоханки, Парыган. Она треснула по всем швам и пошла ко дну на траверсе Батавии. Мы спаслись буквально чудом… Но ваша эпопея!.. Я следил за вашим делом по газетам. Верите, дружище, — был у русского консула в Сингапуре, но этот джентльмен отказался что-либо предпринять для вас. Безумный вы человек, Парыган. Чорт вас дернул впутываться в подобную авантюру. Голландцы до сего времени не могут спокойно слышать вашего имени. Ну и насолили же вы им… Расскажите-ка подробно, как все это произошло и как вы вырвались от «кофейников»…
— Эпопея не из веселых… — Парыган закашлялся. — Спустя несколько дней после того, как я оставил шхуну, голландцев уже не было на острове, но в сентябре высадился целый корпус. Матарам был готов к защите. Я сделал все, что мог. Тьякру-Негару — нашу цитадель — голландцам удалось взять только после недельной осады, когда были расстреляны последние снаряды. С пушками приходилось возиться самому, — сасаки плохие артиллеристы. Потом я предложил отойти в горы и не прекращать войны. Покорить остров не так легко, как вам, может быть, кажется, Смитс. Голландцы чувствовали бы себя в Матараме прескверно. Кроме того, можно было поднгять восстание на Бали…