Всемирный следопыт 1930 № 08

Заботы гнали сон. Наконец удалось забыться, Поезд баюкал. Сознание плавало в рыхлом тумане еще не стройных сновидений… Толчок. Веронеза подбросило, он скатился на пол. Резко содрогнувшись, поезд остановился. Веронез прильнул к окну. По полотну бежали люди с ружьями в руках. Фонари проводников освещали их темные фигуры в плащах. Лицо Веронеза покрылось землистой бледностью. Фигуры кричали такое, от чего волосы на его голове начинали шевелиться:
— Двадцать пять человек к паровозу! — кричал высокий человек в широкополой шляпе с револьвером в руке. — Пятьдесят по одну сторону поезда, пятьдесят по другую. Лечь за насыпь! Стрелять в каждого, кто выйдет из вагона. Двадцать человек в поезд. Расстреливать того, кто будет сопротивляться!
Поезд был остановлен инсургентами [25]-пеонами, положившими срубленное бревно поперек рельсов. Широкоплечие, в грубых плащах, с ружьями и револьверами в руках, быстро проходили они по вагонам. Высокий человек — тот, который отдавал команду на полотне — теперь проходил по вагонам, без конца повторяя одну и ту же фразу:
— Спокойствие, друзья, возможно больше спокойствия! Отбирайте только деньги, драгоценности нам не нужны. — И эти слова вселяли невыразимый слепящий страх в сердца пассажиров. Дрожащими руками протягивали они туго набитые бумажники.
Молодой пеон остановился перед бледным с трясущимися коленями Веронезом.
В глазах юноши вспыхнули молнии зарождающейся грозы. Он порывисто повернулся к предводителю.
— Капитан! — голос его прерывался, раздираемый яростью. — Я работал у него на плантации… мой отец… десятки других… расстреляны… Я знаю, зачем эта собака… он поехал в Гаванну за ружьями… новой крови ему захотелось…
Юноша не кончил, снова неуловимо быстро повернувшись к Веронезу. Короткий взмах руки. Выстрел. Тело Веронеза медленно осело на пол. Из, выбитого глаза тонкой струйкой устремилась кровь.
Тот, кого пеон назвал капитаном, хотел что-то сказать, но не сказал, пошел — и уже на ходу бросил глухим голосом. — Ты говоришь ружья, Мигуэль? Надо будет пощупать в багажном вагоне.
Искаженные ужасом лица, черные и желтые квадраты бумажников встречали на своем пути по вагонам пеоны.
Американцы старались держаться с достоинством, сохранить спокойствие, но им это не совсем удавалось. Один возился с сигарой, которая не раскуривалась. Другой, безупречный джентльмен, хотел встретить инсургентов одетым. Раздражаясь, не понимая, но настойчиво он втискивал обе ноги в одну штанину.
В багажном вагоне сразу «нащупали» ящики с ружьями и патронами, закупленные Веронезом в Гаванне. Прикладами разбили крышки, и стройные силуэты винтовок поплыли по рукам пеонов из вагона.
Из всех пассажиров первого класса спокойствие сохранил один Риварец. Пеоны застали его в товарном вагоне.
Яркая афиша мелькнула перед глазами предводителя. Он ее видел недавно в Пиналь-дель-Рио. Финч позаботился о широком анонсировании гастролей Ривареца.
— Риварец! Конюшня в пятьдесят лошадей. Какая удача! Лошади нужны отряду.
Финч спрятался за спину Ривареца. Риварец молчал.
— Вы мексиканец, вы не оставите лошадей. Вы присоединитесь к нам?
— Я присоединюсь к вам, — просто сказал Риварец и пожал протянутую руку молодого инсургента.
  
III.
 
Песня родилась впереди и прокатилась по всем рядам отряда, длинной лентой растянувшегося по дороге. Горячие обветренные голоса пели о тяжелой доле пеонов. В песне полыхали пожары подожженных гасиенд [26]. В песне гудели сердца, рвущиеся на части от ненависти к угнетателям и любви к свободе.
Риварец ехал на Агате. Рядом, скорчившись в седле, изнывая от жары и непривычки, — постаревший, небритый Финч.
Он ни за что не хотел покинуть Ривареца, и инсургенты, смеясь, согласились на его присоединение к отряду, движимые немым уважением к Риварецу. Финч был карикатурен верхом — в котелке, пиджаке и в брюках навыпуск. К отряду присоединились также и мексиканцы — конюхи Ривареца. Отряд насчитывал теперь семьдесят пять сабель. Нападение на поезд было произведено двадцатью пятью всадниками. Команда, которую слышал Веронез, была военной хитростью — количество нападающих было преувеличено, чтобы нагнать пущего страху на пассажиров. Тем не менее пятьдесят человек выросли на лошадях Ривареца, вербованные из пеонов, ехавших скорым.
 
Хозе Неваль, предводитель отряда, молодой рабочий крупной гаваннской табачной фабрики, единственный из всего отряда был политически грамотен, был грамотен вообще. Его живой, ясный ум порой поражал Ривареца игрою и остротою блеска мысли. Хозе Неваль скрылся из Гаванны, спасаясь от преследований полиции Мачадо. Несколько месяцев он работал пеоном на одной из плантаций в окрестностях Пиналь-дель-Рио. Участвуя в последних волнениях, он ответил на кровавые репрессии властей сформированием отряда в двадцать пять сабель. Огненные хвосты красных петухов, пепел пожарищ оставлял за собою отряд Неваля. Они скрывались после набегов в непроходимых ущельях Сиерра-Камариока. Драгуны Мачадо не раз бесплодно пробовали ликвидировать отряд.
Из рядов в ряды летели слова песни. Риварец слушал ее, покачиваясь в седле, полузакрыв глаза. Пели мысли Ривареца.
Хуан-Родриго-Антонио Риварец родился тридцать лет назад в Мексике, в городе Чикугуа Отец его, Родриго Риварец, сражавшийся против федералистов в армии инсургентов Франциски Виллы, был убит при взятии Торреона. Весь долгий славный путь к победе с армией Виллы одиннадцатилетний Хуан совершил в обозе, ухаживая за чахоточной матерью.
Мать не надолго пережила смерть Родриго. Веселый гринго [27], журналист, корреспондент большой ньюйоркской газеты, запечатлел кодаком слезы Хуана над трупом матери. Веселый гринго взял к себе в услужение Хуана. По окончании войны гринго увез маленького мексиканца в Штаты. В Нью-Йорке, городе биржевых дельцов и небоскребов, Хуан затосковал по выжженным равнинам запада. Он убежал от журналиста, несколько дней болтался по городу без дела, пока наконец его не забрала с собой приехавшая в Нью-Йорк повеселиться компания техасских ковбоев…
За Агатом рванулись пятьдесят цирковых лошадей. Их не пугали выстрелы.
…Техас. Беспредельное море прерий. Тысячные табуны лошадей. Полная опасностей жизнь ковбоя…
…Гастроли в Мексике. Ошеломляющий успех. Неувядаемые имена, хранимые в сердце. Франциск Вилла, Мадеро, Сапат, Паскауль Ороско — запечатленные любовью имена вождей крестьянских восстаний. И ненависть к именам предателей и диктаторов: Карранцы, Диаца, Хуэрты. Прогулка верхом на Агате в окрестностях города Мексико. Это было днем, летом 1928 года. На пыльной дороге два человека, преследуемые жандармами. Пули жандармов свищут в воздухе. Один из бегущих падает замертво. Второго подхватывает к себе в седло Риварец. Под свист пуль, под гиканье жандармской погони беглец рассказывает Риварецу о совершенном им только что убийстве диктатора. Пуля жандарма, задев щеку Ривареца, рванула шею Агата. Кровь человека и лошади смешалась. Агат вынес Ривареца и террориста из погони. Риварец покинул Мексику…
…Гастроли в Штатах. Договор с Финчем, поездка на Кубу и…
Риварец вздрогнул. Частой дробью рассыпались впереди выстрелы. Отряд остановился. Тревожное слово: «Засада!» пронеслось по рядам.
Кольцо выстрелов, кольцо засады суживалось. Сзади стрекотал пулемет. Сваливались с седел на землю сраженные бойцы. Чтобы спастись, надо было прорваться вперед. Впереди синела Сиерра-Камариока. Впереди было ущелье Вандидо, впереди было спасение. Только бы прорваться.
Хозе Неваль кричал до хрипоты, до пены ка посеревших, растрескавшихся губах:
— Вперед! Вперед!!
Но впереди свинцовым заграждением бил пулемет. Падали люди и кони. Двадцать пять испытанных бойцов, с которыми Неваль произвел нападение на поезд, брошенные авангардом вперед, в смятении отступили. Пятясь, они врезались в гущу отряда. И тогда свершилось непонятное, на первый взгляд близкое к сумасшествию. Хуан Риварец запел веселую (к месту ли это было?!) негритянскую песенку. Врезался шпорами в бока Агата. Конь, не привыкший к шпорам, жалобно заржав, стремительным аллюром вынес Ривареца вперед. В бешеном темпе негритянской песенки рванулись за Агатом пятьдесят цирковых лошадей. Их не пугали выстрелы. Не раз под треск хлопушек и шутих, под мотив напеваемой Риварецом негритянской песенки кружили по арене лошади.