Всемирный следопыт 1930 № 08

Вдруг чудом прорвавшийся луч солнца осветил неожиданно появившийся внизу, в большом облачном окне, Байкал. «Святое Море» предстало во всей своей дикой красоте. Там, внизу, тоже гуляла буря. Пароходик, ползший под самолетом, подпрыгивал на волнах как щепка.
Раттнер поднял глаза к горизонту и увидел берег. Байкал, ударяясь об утесы, кипел котлом. На гребнях волн металась желтая пена. Но грозное озеро показалось лишь на одну секунду. А затем снова надвинулась туча. Исчезло солнце, пропал Байкал. В смутной туманной дымке маячили лишь береговые дикие утесы. Они были видны попрежнему, и на них шел самолет.
А харахаиха не выпускала своей жертвы. Ветер превратился теперь в какую-то дикую вихреобразную толчею. Казалось, он дул одновременно со всех румбов, отжимая самолет от берега и гоня его снова на середину Байкала. Харахаиха играла с самолетом, как мальчишка с пойманным воробьем: то потащит назад за хвост, то рванет вниз за крыло. Но самолет — не воробей. Рыча злобой трехсотсильного мотора, спасаясь от вихревых омутов, он то вставал на дыбы, как разоренный ревущий медведь, то скользил на крыльях вниз. И самолет побеждал. Он хотя и медленно, но все же приближался к берегу. Косаговскому после многочисленных попыток на разных курсах удалось наконец поймать угол, дававший самолету возможность продвигаться болическими движениями не только вперед, но и в желательном направлении.
Горы приблизились, поблескивая снежными вершинами. А самолет все шел и шел вперед, В прорывы облаков Раттнер увидел внизу трещины ущелий и ребристые бока скал.
— Что же это значит? А посадка? А Танхой?..
  
3
 
Отстегнув ремень и с трудом удерживая равновесие, Раттнер подошел к форточке, соединяющей пассажирскую кабину с пилотской. Открыв ее и, сложив руки рупором, крикнул:
— Куда ты меня везешь?
Рев мотора и пропеллера, звон тяжей от ударов ветра тотчас же поглотили его слова. Но Косаговский все же услышал. Приподняв слегка голову, он ответил отрывистыми криками:
— Молчи, чорт… Сел, так не рыпайся!
Раттнер проковылял снова к своему креслу. Поглядел с сомнением на горы, плывущие навстречу, и развернул карту. В следующую же минуту пожалел, что не сделал этого раньше. Ему все стало понятным.
Сесть в Танхое или вообще где-либо на байкальском побережье в такую бурю было больше чем рискованно. Это грозило аварией самолета и гибелью людей. А поэтому Косаговский решил пересечь хребет Хамар-Дабан и спуститься за его каменной спиной, где, наверное, царит полнейший штиль.
Разрывы в облаках и тучах стали встречаться все чаще и чаще. Внизу зелеными волнами бежала горная тайга.
По шуму мотора, отрывистому и ускоренному, Раттнер понял, что самолет набирает высоту. И все же стрелка альтиметра, снующая по циферблату, крайне медленно поднималась вверх. Казалось, горы магнитом притягивали к себе самолет. По движениям Косаговского — порывистым и напряженным — чувствовалось, какие нечеловеческие усилия он употреблял, чтобы не только удерживать самолет на забранной высоте, но и поднимать его все выше и выше.
Косаговский запрокинул голову, давая этbм знать, что он хочет что-то сказать. Раттнер приложил ухо к форточке.
— Высота уже две тысячи пятьсот! — крикнул летчик — Сейчас прыгаем через Хамар-Дабан. Держись!
Раттнер перевел тяжело дыхание, словно перед трудным под'емом. Но все же крикнул в ответ шутливо:
— Сам держись за землю, когда упадешь!
А затем, оторвавшись от форточки, подбежал к креслу и опустился в него. За окном кабины до жути близко пронеслась каменная громада горы. Это напоминало езду в поезде, когда вагон мчится поблизости от какого-нибудь здания. Раттнер не успел даже испугаться, как уже услышал мягкий ровный шум мотора. Под'ем кончился. Самолет шел по горизонтали. Хамар-Дабан был «взят» просто и незаметно, без каких-либо жутких эффектов.
Самолет камнем летел вниз, не то в бездну бушующего Байкала, не то на острые гребни Приморского хребта.
Справа, в прорыве облаков, мелькнуло Гусиное озеро и исчезло за хвостом самолета. А харахаиха даже и здесь, за каменной спиной Хамар-Дабана, продолжала трепать самолет.
 
Когда же кончится это воздушное путешествие? Когда же кончатся зыбкие птичьи тропы и обрадованные ноги почувствуют твердую верную землю?
«Ни в Троице-Савске, ни в Кяхте нам, видимо, не удастся сесть, — подумал Раттнер. — Куда же нас несет? В злотокрыший Улан-Батор? Или еще дальше?»
  
V. Аттерисаж [4]
   
1
 
Самолет шел как бы коридором, между двумя пластами облаков. Внизу темножелтым щитом лежало нагорье, покрытое безлесными, лысыми гольцами.
Косаговский явно нервничал, бросаясь из стороны в сторону. Раттнер понимал состояние летчика. Было от чего нервничать. Они потеряли всякую возможность ориентироваться в лежащей внизу местности.
Впереди, прямо по линии полета, показалось большое озеро. С каждым поворотом пропеллера оно приближалось и увеличивалось в размерах. И вскоре сине-зеркальная гладь его раскинулась вправо от самолета. Раттнер увидел на берегу озера двойную темную точку и решил, что это телега и лошадь.
Он встал и приложился лбом к стеклу окна.
«Да ведь это же Байкал! Неужели они снова вернулись к нему? А почему бы и нет? Чорта ли разберешь в этой сумятице! Но тогда почему же Косаговский не сворачивает к озеру, а уходит от него влево? Посадочную площадку ищет?»
— Косогол? — крикнул вдруг Раттнер. — Ну конечно же это Косогол! Так вот где мы находимся? Мы только что влетели на полном газу в Народную Танну-Тувинскую республику, оставив за спиной Монголию.
Раттнер снова сел и увидел, что Косаговский делает отчаянные жесты левой рукой, подзывая его к форточке
— Не понимаю? — удивлялся Раттнер.
Косаговский указал молча на приборы.
— Не понимаю? — удивлялся Раттнер. — Как будто все в порядке. Высота тысяча восемьсот, нормальная. Счетчик оборотов показывает тысяча триста пятьдесят. Значит, мотор работает на ять!..
— Бензин! — крикнул коротко Косаговский, видимо, поняв, что Раттнер все еще не докопался до сути.
Тот недоумевающе взглянул на указатель уровня бензина. Что это? Бензин на исходе!
— Садись, Илья! Слышишь? — завопил неистово Раттнер. — Садись немедленно!
Косаговский потряс отрицательно головой, указал вниз на землю, а потом, оторвав на миг руки от рычагов, сложил крестом указательные пальцы. Этим он сказал все, и очень ясно. Раттнер невольно поглядел вниз.
Да, сесть на эти покрытые тайгой горы мудрено. Самолет разобьется о тупые зубцы утесов, а летчики превратятся в мешки с костями, и Раттнер, забыв недавнюю свою просьбу о немедленной посадке, завопил не менее неистово:
— Тяни, Илья! Тяни сколько можно! Найдем же мы где-нибудь лужайку.
  
2
 
Шум мотора от густого шмелиного жужжания снова поднялся до многооктавного мощного рева. Косаговский, пользуясь последним кило бензина, набирал высоту в три тысячи метров. С этой высоты, в случае остановки мотора, можно было выбирать место для посадки на тридцать — сорок километров в окружности.
Внизу извилистой трещиной потянулось ущелье. Косаговский пошел над ним, повторяя в воздухе прихотливые извивы, в надежде найти площадку для посадки. В этот момент (Раттнер долго помнил этот миг, наполнивший его сердце холодом безнадежности) мотор чихнул перебоями. Косаговский «газанул». Но неровно бьет мотор, вызывая содрогания всего самолета.
Раттнер взглянул на счетчик оборотов. 950 в минуту. Это — после недавних 1350. Высота катастрофически падала: 950… 700… 650… 450…
— Конец! — сказал Раттнер и отошел от форточки к креслу.