Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...

 Мы ругаем нынешние времена — пусть же сравнят свои нынешние картины — смелости в них в 1000 раз больше, но про «Я шагаю» шумят, а об этих молчат.
 И еще: Боже, как ужасно были одеты люди 15 лет назад!
 И — главное: по внутренней структуре «Я шагаю» ближе к «Чапаеву» (1935 г.), чем к Феллини. Нынешние фильмы ближе к Феллини (точнее говоря, к стереотипу Феллини, т.е. к общечеловечности — любовь, ревность, усталость, счастье). Последние 15 лет — годы сдвига куда как больше, чем сдвиг с 1953 по 1966.
 При этом — выражение национального, особенно в литературе, — суть предтечи нового Достоевского. Судьба Астафьева будет похожа на судьбу Аксакова: три строчки в школьных учебниках. (Впрочем, при Сталине бедняге Ф.М. Достоевскому тоже не везло — пять строчек)...
 …Уходящее большое и остающееся малое. Вопрос памяти — кто, что и как помнит. Малое помнит все.
 -Взрослые отличаются от детей в главном — они научены терпеть — и в физическом и в моральном аспекте. У детей никогда не может царствовать тирания, ложь, глупость — они свергнут тирана, глупца, лжеца, и их никто не заставит поклоняться глупому мальчику или уродливой девочке.
 Взрослые гордятся благоприобретенным терпением. Самое распространенное слово, которое родители говорят детям, — «потерпи». Терпение — это медлительность.
 — Болит зуб!
 — Потерпи!
 Почему? Почему не дать лекарство, которое снимет боль? Все время себя оправдываем в глазах детей этим словом.
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ 
ПАРТИЗАНСКИЙ ДНЕВНИК
 Вьетнам, декабрь 1967 — февраль 1968 гг.
АМЕРИКАНСКИЙ ДНЕВНИК 1968 год
ЯПОНСКИЙ ДНЕВНИК 1969 год
Франция, Испания Ноябрь 1972 — январь 1973 года
Японский дневник 1975 год
Испания Июнь 1976 года
ФРГ, Лисем 1980 год
КИТАЙ 1985 год
НИКАРАГУА 1985 год
Вьетнам
ПАРТИЗАНСКИЙ ДНЕВНИК
 Когда теплоход «Иман» уходил из Владивостока, и палуба, и мостик, металлические канаты и леера — все было покрыто сахарным голубым льдом. Во Владивостоке стоял неожиданный по этому времени сухой мороз, дула колючая поземка. И отправлялись мы в Хайфон из Владивостока сквозь игольчатое позванивание ледяной пурги о холодную сталь бортов.
 
 Я много плавал на кораблях — и в северных морях, и в Атлантике, но никогда не видел, чтобы пограничники и таможенная служба провожали бы моряков с такой — иного определения и не подберешь — нежностью. Впрочем, это и понятно: как можно иначе провожать людей во Вьетнам?
 Мы сидели с пограничниками в каюте у капитана, где-то пел Монтан (видимо, старпом крутил магнитофон), а из Москвы Левитан читал последние известия: по-прежнему бомбят и Ханой, и Хайфон, по-прежнему во Вьетнаме — повсюду фронт...
 Выписка из судового журнала:
 «В 15 милях от нулевого берега, возле устья Красной реки, в нейтральных водах был встречен двумя кораблями военно-морских сил США — фрегатом «Кунц» и эсминцем «Роджерс ДД-876», которые пересекли курс «Имана». В это же время на траверзе находилась американская подводная лодка в позиционном положении, пикировали самолеты типа «Трекер» с двумя ракетами под крыльями, на высоте пятьдесят—сто метров прошли два «Фантома-104» и, пролетая под носом «Имана», форсировали работу своих двигателей.
 С кораблей ВМС США взлетели два вертолета и барражировали в непосредственной близости от судна. На приказы и сигналы кораблей ВМС США не отвечал и следовал своим курсом».
 И уже третий раз, очень низко, чуть не цепляясь своим белым акульим брюхом за мачты «Имана», нас облетает четырехмоторный «Орион ЛК-153446». Он как прицепился к нам возле острова Хай-нань, так и преследовал. Улетит-прилетит, улетит-прилетит. И пока мы стояли у нулевого буя, на границе территориальных вод ДРВ — возле Хайфона, то и дело американские истребители-бомбардировщики пикировали на наш корабль, «форсируя работу своих двигателей» так, что казалось, все стекла в каютах вот-вот выскочат. Это уже фронт, совсем рядом — берега ДРВ.
 Ночью затарахтела моторочка, и к нам на корабль поднялись три вьетнамца: два улыбчивых пограничника и лоцман — старый моряк с «крабом» на капитанской кепи. Лейтенант пограничной службы Нгуен Ань Лао пожал мне руку и сказал:
 — Ты — большой-большой, я маленький-маленький. Давай по меряемся.
 Мы с ним померялись руками. Он долго смеялся, а потом очень серьезно сказал:
 — Это такой обычай: если два человека померяли свои руки и ноги, и плечи, значит, они стали настоящими друзьями.
 — Здравствуй, друг, — сказал я.
 — Тяо донг ти, — ответил Нгуен, — это то же самое, только по-вьетнамски.
 Я смотрел на этого маленького, уставшего, улыбающегося славного человека в форме цвета хаки, и перед моими глазами вставали сотни фото: солдаты в такой же форме застыли у ракет, возле орудий. Это солдаты того фронта, который стал позором Америки.
 Чем ближе к рейду, тем чаще летают американцы, грохочут зенитные батареи. Все ближе берег. Он словно просматривается сквозь тонкую папиросную бумагу — листья огромных пальм, красные паруса джонок, спрятанных возле берега, обгоревшие остовы маленьких коттеджей, безлюдье и тишина, особенно ощутимая после грохота батарей. Я жадно вглядывался в берег этой страны, ставшей символом мужества и героизма...