Собрание сочинений Том 11

Ваш Н. Лесков.
  
122
 
К. А. Греве
 
7 января 1889 г., Петербург.
В Москве гостит у Льва Никол. Толстого в Долгохамовницком переулке, № 15, его и мой друг, Павел Иванович Бирюков. Он морской офицер, опростившийся и ходящий по-мужицки. Я просил его видеться с Вами и переговорить об одной моей повести. Я полагаю, что он к Вам придет, а может быть, и не один, а с графом. Это бывало. Предупреждаю Вас, чтобы не вышло недоразумения с этими мужиками. Они, конечно, не обидятся, но Вам, быть может, будет досадно.
Бирюкову я послал такой же формы листок к Вам.
 Н. Лесков. 
  
123
 
И. Е. Репину
 
22 января 1889 г., Петербург.
 
 
Л. Н. Т<олстому>
 
Я знаю мир души твоей,
 
Земному миру он не сроден.
 
Земной мир соткан из цепей,
 
А твой как молодость свободен.
 
Не золотой телец — твой бог,
 
Не осквернен твой храм наживой.
 
Ты перед торжищем тревог
 
Стоишь как жрец благочестивый!
 
Ты как пророк явился нам,
 
Тебе чужды пороки наши —
 
И сладкой лести фимиам
 
И злом отравленные чаши.
 
Ты хочешь небо низвести
 
На нашу сумрачную землю.
 
Остановись на полпути,
 
Тебе доверчиво я внемлю.
 
Слежу за гением твоим,
 
 ?! Горжусьего полетом смелым…
 
Но в изумленье оробелом
 
Не смею следовать за ним!..
 
 
 К. Фофанов.   *  
Любезнейший Илья Ефимович!
Стихотворение это прекрасно, но в нем есть одно ужасное слово, которое совсем не идет к тону и противно тому настроению, которого должна держаться муза поэта-христианина, в истинном, а не приходском смысле этого слова. Это слово «горжусь»…
Л. Н. будет смущен и огорчен, что он внушил кому-то самое противное его духу чувство «гордости». Это несоответственное слово употребляют попы, газетчики, славянофилы и патриоты-националисты, но оно не должно исходить из уст поэта-человеколюбца, тронутого горящим углем любви христианской.
Я знаю, что Вы любите Фофанова, и, вероятно, любите его так, что говорите ему правду. Заметьте же то, что я Вам сообщаю тоже по любви к Фофанову, и передайте ему это дружески так, чтобы это его не обидело.
Любящий Вас
 Н. Лесков. 
Слежу за гением твоим.
 Смущенего полетом смелым и т. д. — или все, что хотите… но не «горжусь».
  
124
 
И. Е. Репину
 
8 февраля 1889 г., Петербург.
Любезнейший Илья Ефимович!
Вчера я не попал на товарищеский обед, а Вас подбивал туда ехать… Дурно! — Простили ли Вы меня? Если еще не простили, то поспешите скорее простить, ибо в мире нам «лучшее». А потом потщайтесь мне на помощь.
Вы, чай, слыхали, что я сам печатаю «собрание» своих сочинений… При этом издании требуетсяпортрет автора… Какой? Приятель-художник должен в этом случае помочь писателю. Об этом и прошу Вас. Придумайте и посоветуйте мне: какой дать портрет, чтобы было хорошо, скоро и не безумно дорого. Очень Вас прошу об этой дружеской услуге и во всем совету Вашему последую.
Говорят, будто Матэ   * очень дорог и очень медлителен. Не возьметесь ли Вы попробовать его, — что он пожелает взыскать с меня? Вообще будьте другом — помогайте.
Любящий Вас
 Н. Лесков. 
  
125
 
И. Е. Репину
 
18 февраля 1889 г., Петербург.
 
Любезнейший благоприятель Илья Ефимович!
Читать мне «Зенона» не хочется по многим причинам, но тем не менее я исполню Ваше желание и свое обещание. Вещь эта не особенно хорошая, но она трудная, и ее можно читать только тем, кто понимает, каково было все это измыслить, собрать и слепить, чтобы вышло хоть нечто не совсем обстановочное, а и идейное и отчасти художественное. Таких слушателей негде взять. Потом «идея»… Для меня, для Толстого (Л.), для Вас — это суть, а для всех теперь идея не существует. Я читаю Вам — как советовал кто-то скрипачу: «играть для одного в партере». Я в ужасе, я в немощи, я в отчаянии за ту полную безыдейность, которую вижу… Мне нравятся «Запорожцы», но я люблю«Св. Николая», а прием им будет обратный этому… Так падать, как падает эта среда, — это признак полной гадостности. Это какие-то добровольцы оподления, с которыми уже невозможны ни споры, ни разговоры. Прямо: «Не тратьте сили — спущайтесь на дно!»   * Я это чувствую повсеместно и читаю почти на всех лицах. Еще им недостает смелости поднять руки на Л. Н., но что и это будет сделано, — попомните мое слово, что Вы увидите ужасающее бесчинство! Зачем же мы собираемся? Зачем говорим еще? Зачем?.. Не лучше ли молча «спущаться на дно»?.. Не обижайте меня, — не говорите, что это неправда, потому что это — правда.
Лучше будем укреплять друг друга в постоянстве верности добрым идеям, — хотя я боюсь, что «Св. Николай» будет не умно понят. Гольцев хорошо напишет, но не это повлияет на установление взглядов толпы, и я думаю, что Вы это чувствуете и однако на это идете…. Вот что я в Вас уважаю. Надо иметь в душе мужество.
За переговоры с Матэ благодарю. Сожалею, что Вы меня не застали. Не понимаю, о какой гравюре Вы пишете: на дереве или на металле, и на каком? Постараюсь приехать к восьми часам вечера.
Ваш Н. Лесков.
Живописцы могут служить идеалам теперь лучше, легче, чем мы, и Вы обязаны это делать. Дайте «Запорожцев», но рядом заводи́те на мольберте что-нибудь вроде остановителя казней. Почему нет группы кротких «штундистов» перед архимандритом консистории?.. У нас есть свои «Зеноны». Отчего нет «Беседы в Думском зале», где было бы несколько полковников и оратор на кафедре?.. Ах!.. Чем это не сюжет, достойный вдумчивого живописца с чистым сердцем и доброю совестью? Куда можно бы превзойти «Пустосвята» Перова! И какие лица!.. И в уголке молчаливые штундисты, и Л. Н., и П<авел> И<ванович>, и Ч<ерт>ков, и еще кое-кто… Это была бы во всех отношениях настоящая патриотическая картина. Те бы «буквальники» спорили, а эти бы молчали, но с ними был бы бог, в них бы светилась правда.
  
126
 
И. Е. Репину
 
19 февраля 1889 г., Петербург.
Я не говорил, что «Запорожцы» — вещь безыдейная, и идейность ее понимал точно так, как Вы ее изъясняете, однако идея идее рознь. Хорошо сказать то, что говорят «Запорожцы», но идея «Св. Н<иколая>» пробой выше. — Штундой еще не пользовался ни один художник, и об этом стоит подумать, да и сделать без отлаганья на досуг. Тут широкое поле Вашей даровитости и вдумчивости, и я не стану больше говорить об этой идее и счастлив буду, если Вы ее облюбуете и начнете исполнять.
С Шишкиным   * очень рад познакомиться. Я люблю его задумчивые леса. От того, чем заняты умы в обществе, нельзя не страдать, но всего хуже понижение идеалов в литературе… На что Вы надеетесь, — я не понимаю. Конечно, идеи пропасть не могут, но «соль обуяла», и ее надо выкинуть вон. Литература у нас— есть «соль». Другого ничего нет, а она совсем рассолилася. Если есть уменье писать гладко, — это еще ничего не стоит. Я жду чего-нибудь идейного только от Фофанова, который мне кажется органически честным и хорошо чувствующим и скромным.