Золото. Назад в СССР 3 (СИ)

— Что того?
— Фьють и смотался. Схватил рюкзак из кузова и в сопки. Я думал, там теплые вещи лежат. Не было времени и возможности разбираться.
— И что? Неужели за тобой никто не пошел?
— Водитель решил остаться ненадолго и выпить вместе с местными, но я то знал, что пока они ящик водки не выжрут не остановятся и не хватятся меня. Не в первый раз с ним ездил.
— А что бежал-то?
— Не мог я больше в зону возвращаться совсем меня там заклевали.
Меня осенила неприятная догадка.
— Уж не насильник ли ты? — я даже приподнялся, оторвав спину от подушки.
Андрей выпучил свои, и без того большие, глаза.
— Нет-нет, я бы такой грех. Ни за что. Что вы такое говорите.
— По какой статье отбываешь?
Латкин встал вытянулся по струнке будто отчитывался перед лагерным начальством и глядя перед собой громко выпалил:
— Статья сто девяносто прим. Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй.
Мои брови невольно приподнялись, а Латкин продолжил:
— Систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно изготовление или распространение в письменной, печатной или иной форме произведений такого же содержания.
— Ни хрена себе, так ты антисоветчик? Вот это да! Разве антисоветчики не идут по семидесятой статье?
Все взрослое население Союза знало что, приговор по семидесятой статье это одно из самых презираемых в народе наказаний.
— Нет, семидесятая — пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти. а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания. У меня ничего такого не нашли.
Он смог меня удивить. Я почти не сомневался в том, что передо мной стоял самый настоящий антисоветчик. Диссидент.
Почему? Да просто потому что никому в голову не придет учить наизусть эти статьи уголовного кодекса и различия между ними.
— И сколько тебе дали за то, что ничего не нашли?
— Полных три года. И мне еще повезло.
— А что тебя в СССР не устраивало?
  
Глава 3
 
Он смог меня удивить. Я почти не сомневался в том, что передо мной стоял самый настоящий антисоветчик. Диссидент.
Почему? Да просто потому что никому в голову не придет учить наизусть эти статьи уголовного кодекса и различия между ними.
— И сколько тебе дали за то, что ничего не нашли?
— Полных три года. И мне еще повезло.
— А что тебя в СССР не устраивает?
* * *
Он подозрительно смотрел на меня пытаясь оценить, чем ему грозит разговор со мной и молчал.
— Ладно. Есть хочешь?
Он закивал головой, затрепетал.
— Я два дня ничего не жрал.
— Как же ты тут выживать собрался?
— Не знаю, не выжил бы. Мне тебя ангелы небесные послали.
— Перестань. Противно аж.
Я встал, положил рядом свою винтовку и достал пару галет из рюкзака, банку тушенки и предложил ему самому заварить чай. Сейчас это конечно было расточительным, Андрею Латкину предстоит научиться самому добывать пропитание.
Но я знаю, что голодный человек не может думать ни о чем, кроме еды. Научить его добывать еду было единственной гарантией того, что мы не попытаемся здесь убить друг друга, если застрянем надолго.
Пока я рылся в своих продуктовых запасах Андрей косился то на еду, то на винтовку.
— Даже не думай. Я лимит своего человеколюбие исчерпал полностью. Ты не представляешь каких трудов мне стоило удержаться от желания пристрелить тебя, когда ты набросился на меня с дубиной. Понял?
Латкин шмыгнул носом.
Мне пришлось остановить поиски и встать, снова взять оружие в руки.
— Ты понял, что я тебе сказал?
Я внимательно следил за его реакцией.
— Понял, понял, прости. Я обещаю, что больше не буду на тебя бросаться. Я безумно хочу жрать, мысли о еде сознание туманят.
Я молча подогрел на печи, а потом открыл ножом банку тушенки и вывалив ее содержимое в миску передал Латкину. Саму жестяную банку отдавать не стал. Жесть может послужить оружием в умелых руках, не хуже, чем бритва.
 
А потом при таких скудных ресурсах всё пойдет в дело. Из нее можно сделать замечательный половник или обогревающую свечу, светильник, фильтр для воды с золой из печи, рыболовные крючки и многое другое.
— Приятного аппетита!
Андрей сначала застучал ложкой по миске, выхватывая и заглатывая большие куски тушенки. Но потом остановился, почувствовав на себе мой взгляд.
Видимо ему стало неудобно, неловко за свое поведение и он, не поднимая головы, стал есть медленнее.
Когда он расправился с тушенкой, которую заедал двум предложенными мною галетами, то встал и начал заваривать себе чай.
Он порылся в своем рюкзаке, достал тот самый сахар, ловко отклолок от него кусочек ударив им о железное ребро миски и опустил в дымящийся чай.
Потом он замер на пару мгновений, косясь в мою сторону все еще не поднимая головы и что-то осмысливая.
Потом он еще раз стукнул сахаром и протянул мне осолок.
— Угощайся.
— Спасибо, — я принял не раздумывая, чтобы наладит контакт
Можно сказать, что ритуал преломления хлебов состоялся.
— Ну вот мы едим сейчас тушенку. Здесь на Севере деликатесом считаем, а у меня одноклассник сын дипломата, который до моего суда из Брюсселя приехал. Так вот он рассказывает, что у них в магазине сорок пять сортов колбасы, — вдруг ни с того, ни с сего сообщил мне Латкин.
Я даже не сразу понял, что он отвечает мне на вопрос заданный несколько минут назад.
— Чего? Какой какой колбасы? Ты о чем?
— Ну ты спросил, что не устраивает в СССР — я и ответил, что партия и плановая экономика не может дать народу элементарных продуктов.
Я сначала опешил.
— Так, продолжай.
— Да ну, ты сдашь меня, мне срок снова накрутят.
— Андрей, ты не бойся, я ничего никому не скажу. Разговор между нами, по душам.
Он бросил взгляд исподтишка, снова оценивая можно ли мне доверять.
— Ну если по душам, то вся страна в нищите живет. Разве не видишь? Нет свободы слова, человек не может ездить туда, куда ему хочется.
Эх, дурачок ты, дурачок Латкин. Если бы ты знал в какую пучину ужаса извергнет тебя и твоих близких эта твоя гонка за сортами колбасы.
У меня из прошлой жизни осталось свое отношение к тому, что он говорил.
К сожалению, я видел, что народ устал и разочаровался в идее построить справедливую страну будущего. Не весь, но почти большинство больше не верило, что коммунизм возможен. И причин тому было несколько.
Советский народ с момента прихода к власти Хрущева, начал осознавать тот мерзкий негативный факт, что у руля оказались люди предлагающие батон колбасы на каждом столе в виде идеи коммунизма.
В недрах народа росло негодование и ощущения обмана. Первый мощный удар по идее, в которую верили если не все то, уж точно большинство, нанесли, когда объявили Сталина преступным вождем, больным параноиком на знаменитом разоблачительном «двадцатом съезде партии». Дело было не в том, какой Сталин, а в том, что чувствовали люди.
Второй мощнейший удар влепили, как пощечину, когда на двадцать втором съезде пообещали построить коммунизм к 1980 году. «Уже нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме» Величайшая ошибка, ставшая базой грядущей катастрофы.
Они, те кто был во власти определили коммунизм посредством колбасы. Придали ему материальное описание, ложную цель.
Что бросили в лицо народу, мечтающему о создании страны справедливости, истинного равенства, страны четвертого измерения?
Ему бросили обещание большего количества колбасы, чем в западных странах. Так и сказали: коммунизм — это когда в Советском Союзе будет обеспечен самый высокий жизненный уровень по сравнению с любой страной капитализма.
Такую задачу всемирно-исторического значения поставила КПСС.