Сегодня - позавчера 2

- Что ты делаешь? Уйди! Пошёл вон!
Не обращая внимания на её истерику, я её крутил и так и сяк, рассматривая. Синяки на руках, шее, груди, бёдрах.
- Кто это сделал? - спросил я.
Она меня не слышала. Билась в истерике.
- Кто это сделал? - заорал я ей в лицо. Но даже крик не пробился до неё.
Я отпустил её, повернулся. В дверях стояла, с воинственным видом, между прочим - с молотком в руках, и огромными глазищами (голубые, оказывается), Неважно. Я отобрал у неё молоток:
- Поранишься.
Сжал за плечи, приподнял, переставил, прошёл, отпустил.
- Успокой мать.
И ушёл. Не люблю истерик. Особенно, у женщин, которые тебе безразличны.
Я сидел у подъезда на вкопанной покрышке, курил. Подошла Неважно, села на соседнюю покрышку:
- Дай закурить?
- Перетопчешься.
Я докурил сигарету, раздавил бычок о покрышку, закурил ещё одну.
- А у тебя нет семьи?
- Не ипёт!
- А зачем ты спросил, зачем тебе знать - кто это сделал? - наконец спросила она.
- Надо. Кто он? Ты ведь знаешь. Говори!
- Зачем тебе?
- Я любопытный. Ну?!
- Начальник отдела физлиц, - выдохнула она, закрыв лицо руками, а руки на колени, вся сжалась, будто бить её буду. Что за реакция шизанутая?
Она была в том же халате. А телефон-то она успела из коробки вынуть. Вот он, в кармане лежит. Современные телефоны она такие большие, широкие. Не как Нокии первые, но всё же. Я достал смартфон, запустил интернет, поисковик, нашел её организацию, структуру, персонализацию. Узнал фамилию. Поиск по фамилии вывел меня на одну из соцсетей. Вот и фото.
Неважно уже с интересом следила за моими манипуляциями.
- Он?
- Он, с...
- Ну-ну, некрасиво так на уважаемого человека, примерного семьянина.
- Да он!...
- Читай сама. Вишь, как красиво расписано. Ладно. Пора мне. Иди в дом, простынешь ещё.
Я ждал его. У его машины. Японец С класса. Ничё, так. А стоянка эта, кстати, не оборудована видеонаблюдением. Но, я всё равно, шлем не стал снимать. А рядом с его машиной так удачно стоял УАЗик.
Я ему проколол все 4 колеса, сигнализация не сработала. Пришлось монтировкой высадить лобовое стекло. Вот тогда она и взвыла. Я отошёл за УАЗ.
Летит, летит, причитает. Встретил его подсечкой, свалил и стал бить. Больно, методично. По мягким тканям, по суставам, по почкам-печенкам, не трогая лицо.
- За что? - разобрал я среди его криков.
Я наклонился к нему и прямо сквозь затемнённое стекло шлема спросил:
- Приятно?
- Нет, не надо!
- А женщин бить и насиловать приятно?
- Нет, вы ошиблись, я никого не насиловал.
Я отходил его ногами.
- Вспомнил?
- Она сама! - завизжал он, - сама! Ей так нравиться!
Тут я засомневался - а мы вообще об одной и той же думаем?
- Кому нравиться? Как её имя?
Он назвал. Нет, та самая. Теперь я бил этого борова с максимальной жестокостью, на которую был способен. Пока не вырубил. Потом сел на скутер и уехал. Скутер бросил, джинсовку и джинсы снял и положил в пакет, пошёл в шортах и майке к своему скутеру. Пакет выбросил в мусорный бак через пару кварталов.
И уехал на речку искупаться и успокоиться - после драки у меня всегда руки трясутся.
Пока обсыхал на берегу, думал - вот надо оно мне было? Ещё и прихватят за нанесение вреда здоровью. Но, уж больно он меня взбесил. Такой весь правильный, хороший, а бабу регулярно насилует. Ладно бы просто склонил к сожительству, но ему же надо, чтобы она сопротивлялась. Ему так больше нравиться? Крутым себя ощущает? А с другой стороны, он что-то там блеял, что она сама. Может и правда. Их, баб-то, не поймёшь. Они - всякими бывают. А, пох, уже свершилось.
Поехал на "работу". Жара спала, можно и по заборам с камерами полазить.
Когда я пришёл к ним в следующий раз, они опять смотрели на меня глазами испуганных коров.
- В командировку ездил, - сообщил я им, ставя на стол пакет с продуктами, - как вы тут?
Они переглянулись. За ужином раздавили бутылочку коньяку, малой тоже налили. Выпив, Хозяйка осмелела, задала прямой вопрос - я ли отправил в больницу её обидчика? Я, улыбнувшись, ответил, что не понимаю о чём речь. Мать очень строго зыркнула на дочь, та юркнула в норку и больше не показалась.
По утрам она уходила, меня не будила. Так должно было быть и в этот раз. Но, сквозь сон, я почувствовал нежные руки на своём теле, губы. Не просыпаясь, сгрёб женское тело под себя. Однако, даже сквозь сонливость, "наткнувшись" на "преграду", я почувствовал, что тела этого маловато. Должно быть мягче, мясистее. Отпрянул, открыл глаза.
- Давай же, что тебе стоит?! - взвизгнула Неважно.
Я сел на краю дивана, спиной к ней, накрыл её одеялом с головой. Она ревела, причитала. Потом кричала на меня, затем опять плакала, причитая, что она не красивая настолько, что даже я побрезговал. А подруги её и так считают её бракованной.
Я повернулся, сдёрнул одеяло. В этот раз она прикрылась, закрыв девичьи груди ладошками.
- Девственность - сокровище. Его беречь надо. И подарить её тому, кто достоин, кто оценит. Тому самому, единственному и неповторимому.
- Нет таких.
- Есть. Они есть. И твой где-то ходит, ждёт. И если ты пойдёшь на поводу своих падших подруг, то когда он встретит тебя - он пройдёт мимо. Зачем ему падшая?
- Это сказки для маленьких девочек. Жизнь - дерьмо.
- Дерьмовые люди, чтобы не чувствовать своей вони, стараются вымазать в дерьме всё, что ещё не вымазано. Когда все воняют - никто не воняет.
- Всё ты врёшь! Ты просто побрезговал. Неужели тебе не хочется целки?
- Нет, не побрезговал. Без одежды ты симпатичнее. Но, не для меня. А целка... Уже было. Я тебе не сказку рассказал, а реальную историю. Мою и моей жены.
- А что ж ты тогда тут делаешь? - ехидно спросила она.
- Мою жену убили. Я - мщу. Больше ни о чём не спрашивай.
- Убили? Прости, я не знала.
- Не надо, ты не знала.
- А моя мать?
- Тебе честно или соврать? Правда - она ранит.
- Значит, с матерью - это на время?
- Да.
- А она - всерьёз.
- Мне жаль.
Я встал, не одеваясь, сходил на кухню, поставил на огонь чайник. Когда я вернулся, она лежала на боку, свернувшись калачиком, смотрела в спинку дивана. Услышав мои шаги, она посмотрела на меня, вернее, на мою готовность к "бою".
- Ты хочешь меня, - констатировала она, - Значит, я не страшная?
- Ты симпатична.
- Меж нами что-то могло бы быть?
- Могло, но не будет.
- А если я не буду целкой?
- Не будет. Тебе ещё жизнь строить, а я - уже пропащий. Не стоит.
- А я - хочу.
- Перехочешь.
Чайник закипел, засвистел.
- Кофе будешь? - спросил я, натягивая штаны.
- Буду.
Она пришла на кухню в чём мать родила. Вот ведь оторва! Измором меня решила взять?
- Решила, не мытьём, так катаньем? - спросил я её.
Она улыбнулась:
- А вдруг?
- Если ты продолжишь в подобном ключе - ты меня больше не увидишь.
Она уставилась на меня. О чём она там думала, я не знаю, но спросила:
- Мне одеться?
- Сиди уж. Мне приятно, в конце концов. Но, о "нас" - даже не думай. Пей, остынет.
Молча пили кофе.
- Гош, я, правда, не страшная?
- Правда.
- А почему...? - она замолчала, слова застряли в её горле, а слёзы выступили из глаз.
- Вопрос поставлен не так, потому и не можешь найти ответа. Вопрос - кто? И зачем им это нужно.
Она задумалась.
- Может, тебя гнобят не потому, что ты хуже, а потому что они - полный отстой? - убеждал я, - а если они отстой, стоит ли плакать? Тебе не всё равно, что о тебе подумает свинья? Или ты думала, что став шалавой, избежишь унижений? Нет, всё только усилиться. Они не будут с тобой дружить. На дружбу способны только люди, способные осознать правду. А бляди - они никогда правды не видят, никогда её не признают. Они живут в иллюзиях. И вне лжи - не могут. Жизнь вне лжи их разрушает.