Новичок в XIX веке. Снова в полиции! (СИ)

Им бы еще время, хотя бы всего ничего.
Увы, у него оказалась примерно всего лишь положенная им же минута. Потом пришел обеспокоенный отец. «Николай Анатольевич, — зафиксировала местная часть попаданца, — заботится о сыне».
Константин Николаевич из уважения (отец все же!) вынужден был хотя бы сесть на диване. У него еще поболивала голова и немела левая рука, но в остальном он уже почти адаптировался. Операция по переносу личности благополучно прошла, но не совсем окончательно.
Две личности и тело по-прежнему существовали по отдельности. «Я как кофе три в одном, — мелькнуло у Константина Николаевича, — буду как иностранец с переводчиком. Они мне „мур-мур“, а я пока все не перетру, не отвечу».
— Не вставай, наверняка, это у тебя усталость и нервный срыв, — махнул Николай Анатольевич рукой на движения сына, — я бы и к тебе не пришел, но проклятая жизнь требует. И надменное начальство. Университет ты окончил и слава богу. Надо дальше жить. От того, как ты начнешь новое житье, пойдет и вся жизнь. И все чиновничья карьера.
— Ага. — начал вспоминать Константин Николаевич, — на неделе я окончил, наконец-то обучение в МГУ и сдал важный госэкзамен, или, как он здесь называется, окончательное испытание. Фу, а я уже испугался, что снова придется учится! Нет, не надо и даже на днях мы отметили все это в ресторане.
Он попытался припомнить, какое это было учреждение, но память у недавнего прошлого князя Долгорукого подводила. Не потому, что оперативная память была плохой или плохо работала из-за появления попаданца.
Совсем нет. «Пить надо меньше», — мысленно буркнул Георгий Васильевич. Впрочем, ворчал он не зло. Прекрасно понимал, что такое — окончить университет. Сам, когда окончил истфак пединститута (Заочное отделение), напился так, что ночевал на скамейке у кафе, где они отмечали. На большее его не хватало, да и в общежитие ночью не пускали.
Так что его отнюдь не удивило и даже не возмутило, что от вчерашних воспоминаний в ресторане остался одно четкий снимок — подымающийся бокал со спиртным. Пока еще понимал, помнил — пили дорогое шампанское, бургундское, какое-то экзотическое «Па-де-спань». Ну и так далее. Так сто учеба закончилась. И очень хорошо!
Первое, что он вспомнил в этой жизни, были отрывки от студенческой жизни. Учится же престарелому пенсионеру на седьмом десятке лет не очень-то и хотелось. Но еще больше ему не хотелось лежать в могиле на кладбище. Темно, скучно, черви гниющее тело щекочут. Фу, как противно! Лучше уж студенческая аудитория. Светло, тепло и местные барышни прельщают.
И он уже с вздохом представлял себя на несколько лет студентом XIX века. Теперь узнав, что он совсем уже выпускник, причем МГУ, он осознал двойственное чувство. Одна его часть (ХХI века) возгордилась. Для его периода это самый важный вуз в стране. Другая (XIX век) отнеслась довольно прохладно. Ему, благородному князю и в будущем чиновнику, лучше бы было получать образование в Санкт-петербургском университете. Там учатся будущие светила, там связи. Престиж, наконец. А МГУ — это просто тьфу. Рассадник свободомыслия и крамолы.
«Так, хорошо, — угомонил Константин Николаевич обе свои части, — я уже окончил обучения. А что-то папА говорил о должности в этой жизни?»
— Ничего, папа, — заговорил он с отцом, твердым, но полуобморочным тоном, показывая, чего ему стоит этот разговор, — я уже немного отдохнул. Можешь поговорить со мной.
— Хорошо, сын, — облегченно заговорил Николай Анатольевич, — я только немного уточню будущее и потом оставлю тебя отдыхать.
По-видимому, его отпрыск не один раз показывал ему тяжесть учебы любыми способами. Это до чертиков ему надоело и он очень обрадовался смене тон. Сообщил важную новость:
— Сегодня я разговаривал с Аристархом Поликарповичем. Он, учитывая нашу благородную фамилию и твое хорошее образование в МГУ, известил, что изволит взять тебя в розыскной отдел Московской полиции сразу же после университета.
Сказал и замер, глядя на сына. Знал бы он, как было не просто просить ему, простому штатскому чиновнику, пусть и столоначальнику и статскому советнику, просить у его превосходительства, директора всей Московской полиции. И как цедил тот эти слова. простые, в общем-то слова, но каким тоном! И если сын сейчас заартачится, он окажется в совершенно дурацком положении.
 
Константин Николаевич, в принципе, всего этого не знал, но чувствовал. Георгий Васильевич тоже не знал, но понимал. Аристарх Поликарпович — это целый директор всей московской полиции. Человек, которого, наверняка, знает сам император. Простому столоначальнику просто прорваться к такому начальнику уже подвиг. И тем более, поговорить и даже выпросить у него место для своего сына.
И хотя для директора полиции обещать для чиновника небольшого, в общем-то, ранга явление крайне необязательное, но хотя бы он вспомнит о нем. Ведь не Иванов же, не Сидоров. Князь Долгорукий! Конкретный князь, конечно, тьфу, а вообще, какой знаменитый род!
Он поискался по разным частям своего сознания и организма. Впрочем, кажется, они уже почти слились и он перестал понимать, кто есть кто. Георгий Васильевич (на первом плане) и Константин Николаевич (на втором плане). Кажется первый, как личность ложился на второй как тело с безусловными рефлексами, привычками и памятью. Так что они думали вместе и, разумеется, легко согласились.
Что же, главное на первых порах, сесть в седло — оказаться в штате. И если папа — Николай Анатольевич, — так ему благоволя, сумеет это сделать, большое ему спасибо!
Георгий Васильевич, когда он умирал, или, получается, второй раз рождался (?), был старше и хорошо его чувствовал, хотя и сам своих детей не имел. Он также понимал, как будет нелегко вживаться в новую работу и в новый коллектив. Когда-то, более тридцати лет назад, он был молодым работником. Правда, не в XIX веке, а в самом конце ХХ, однако Георгий Васильевич подозревал, что трудно будет всегда. И был очень благодарен папА.
Но благодаря его, понимал, что главную скрипку в любом случае играть ему. А потому дотошно его выспрашивал его, каков его будущий начальник Аристарх Поликарпович, каковы затем будут его обязанности и так далее.
Увы, Николай Анатольевич ему многим помочь не мог. Единственно сказал, что, исходя из воли еще государя-императора Александра Павловича, новый сотрудник мог получить при поступлении на службу с Х классным чином. Да и то лишь потому, что с высшим — университетским образованием, а не княжеского сословия! — вдруг взбрыкнул Николай Анатольевич дворянской спесью.
Х чин — это, кажется, коллежский секретарь. Немного, если учесть, что классных чинов четырнадцать. С высшим-то образованием!
Однако и при благословенном Путине в XXI веке, он, после университета, имел десятый разряд из четырнадцати. Ха, ничего не меняется в России. И, наверняка, то же чинопочитание и словоблудие! Одно поменялось — здесь чиновничья карьера считаются с конца цепочки, там, в будущем — с начала. А в прочем, разницы никакой!
Поговорил еще немного с отцом, узнал, что после некоторых вакаций, положенных выпускнику (или уже отпуска, как человеку бюрократическому), отдохнув недельку, он должен явиться к Аристарху Поликарповичу, поклониться и справиться о его здоровье.
Отдыхать — не пенсию подъедать, невнятно и по времени быстро. Георгий Васильевич к тому же притирался к новому миру и к своему новому телу морально и физически. В короткий срок научил себя считать Константином Николаевичем, высокородным князем Рюриковичем XIX века, не чета другим княжеским родам, ведущим себя от литовского Гедемина или кочевым невесть каким князьям. И так далее.
За одним научился говорить почти, как молодой чиновник своего века. Натренировал свое новое тело, нарастив его мышечную массу.
Прежний владелец тела был откровенный лентяй. В итоге, несмотря на молодые годы, оно было дряблым и покрытым жирком, ноги и руки были слабыми, спина сутулой. Эк, он его запустил, а еще гордится, что благородный князь!