Развод. Во власти предателя (СИ)

Знаю я какая у нее после больниц истерика, но раз его родители уехали отдыхать, мои за сотни километров, надо было брать с собой.
— Я вообще-то позаботился о своем ребенке, а ты мне сейчас говоришь, что должен был сделать ей больно. Ну и что за мать то тогда такая? — скрестив руки на груди, начинает муж, а мне так и хочется покрутить у виска.
— Да что угодно ты мог сделать, Игорь. Ты мог попросить Олега посидеть с ней, — вспоминаю еще один вариант выхода из сложной ситуации. — Да, я знаю, у него есть личная жизнь, что него есть девушка, и он собирается ей сделать предложение, я помню, что ты мне рассказывал, но ты мог его попросить. Один вечер! Всего один. Он бы тебе не отказал, не отказал бы.
— Лилль, прекрати эту истерику. Я сделал, так как было проще. Я сделал так, чтобы никого не обременять, — нет, я все же поражаюсь степени его спокойствия и нежеланию признавать свою ошибку.
— Игорь, это не истерика, это крик отчаяния. Ты оставил ее с любовницей! С той, которая хочет отнять у меня мужа, а теперь еще и ребенка. Все отобрать! Ты понимаешь, как ты сделал мне больно, понимаешь? Ты уничтожил меня сейчас.
Кажется, не понимает. Чтобы я не говорила, он остается все таким же невозмутимым.
— Игорь, верни ее, верни, не оставляй ее с ней. Я тебя прошу, не позволяй ей приближаться к моей дочери. Не будь таким чудовищем, Игорь. Забери, не позволяй, не позволяй ей забрать ее у меня.
Я реву, не стесняясь реву, потому что мне нужен выход эмоциям, я не могу держать их в себе. Они рвут меня изнутри, причиняя нестерпимую боль.
Господи, моя девочка, ей по любому сейчас страшно. Одна, у незнакомой женщины в гостях, рядом ни мамы, ни папы. Что она сейчас думает: что ее бросили, что ее предали?
А если она начала плакать, и эта Дарина, не дай Бог ее наказала, накричала? Это ведь такая травма для ребенка. Что же он сделал? Как он мог это сделать? Меня разрывает сейчас на части. Я не знаю, что мне делать, не знаю.
— Ты забываешь, что Надя и моя дочь тоже, и я тоже могу решать, где и с кем ей проводить время. Я не отдал Надю ей. Я попросил за ней присмотреть. Они сейчас дома, все в порядке.
— Что? У нас дома? — не могу в это поверить. Но Игорь игнорирует мой вопрос, продолжает свою речь.
— Надя, в знакомой обстановке, просто новый человек в ее жизни, но она дома, и это вселяет ей чувство безопасности. Успокойся. К чему вся эта паника? Только зря суету наводишь. Лиль, тебе должно быть стыдно. Взрослая женщина, а думаешь лишь о себе.
— Я эгоистка? Не могу в это поверить. Любовница в нашем доме, а эгоистка я. Может быть, она еще и ночевать останется, и в постель нашу ляжет? Игорь, ты понимаешь, что ты… Это уже перебор, Игорь. Хотя нет, ты не понимаешь. Ты не понимаешь, насколько больно мне делаешь, как сильно предаешь нашу семью.
И снова этот холод, это равнодушие. Он не здесь, не со мной. Он где-то там мыслями, возможно даже с ней.
— Неужели все, что было между нами, для тебя не имеет никакого значения? Хотя нет, знаешь, — осекаю сама себя. — Похоже, это глупый вопрос. Я не хочу знать на него ответа. Просто выгони ее, выгони и не подпускай ее к ребенку, а потом, когда я выйду из больницы, давай разведемся. Давай, прошу тебя. Я не смогу жить вот так, тем более в доме, куда ты ее привел.
— Так, все, тебя истерика накрыла с головой, прекрати. Я сейчас вызову врача, тебе вколют успокоительное, снотворное, не знаю, что там можно и ты поспишь. Обо всем, поговорим позже, когда ты восстановишься, а я, пожалуй, поеду домой к Наде и передам ей от мамы «привет». Если возьмешь себя в руки, завтра привезу с собой дочь, чтобы она тебя навестила, и вы обе успокоились.
— Ты бесчувственный монстр. И как я этого не замечала раньше, — говорю ему безжизненным и отчаянным голосом.
— Я тоже тебя люблю, родная моя, — оставляя короткий поцелуй на губах против моей воли, мерзавец уходит. — До завтра, Лиля.
  
Глава 8
 
Игорь 
— Тамара Петровна, отлично, как раз хотел с вами поговорить, — едва выхожу из палаты, вижу лечащего врача Лили.
 
Жестом прошу женщину отойти подальше от палаты, чтобы спокойно поговорить. Она верно понимает мой намек, и мы направляемся к ней в кабинет. Что ж, это даже лучше, без посторонних ушей как-то легче.
— Ну и о чем вы со мной хотели поговорить? — начинает Хомова.
Смотрю на нее и думаю, она так шутит, что ли? Она гинеколог моей жены. Жена сейчас лежит на сохранении, о чем я могу с ней поговорить? Естественно, о состоянии любимой женщины и о помощи с восстановлением. Но у меня такое чувство, как будто она думает, я пришел за другим.
— О Лиле. Меня беспокоит ее душевное состояние, и я бы хотел, чтобы к ней пришел психолог, помог восстановиться, ее истерика ненормальна. Раз даже легкий стресс способен привести к вот таким последствиям, вам не кажется, что это слишком? Как по мне, то это все не очень хорошо. Вы, я, никто из нас не поможет. Здесь нужен специалист.
Пытаюсь говорить, как можно спокойнее и расслабленнее, но почему-то ехидный взгляд женщины с нотками осуждения выводит из себя. Хочется рявкнуть на нее, приструнить, но я понимаю, что этого лучше не делать. Все же от нее зависит жизнь и здоровье Лили и нашего будущего ребенка.
Казалось бы, прошло уже несколько часов, и у меня было время прочувствовать всю радость от этой новости, но радости нет. Во мне дикий страх, мне страшно, что малыш, которого мы так долго ждали, может не появиться на свет. Лилия должна его выносить, обязана. Это то, чего мы так долго хотели, то, к чему мы стремились. Мы не можем вот так все потерять.
Не знаю почему, но беременность для нас — это проблема. Надя была нашим чудом. Мы искренне надеялись, что у нас появится хотя бы один ребенок. Надежда была с нами каждый день, именно поэтому не сговариваясь, мы решили так назвать дочь.
Очень символично.
Я каждый день, заглядывая в Надюшкины глаза, заряжаюсь надеждой, верой и любовью. Дочка — моя отдушина, единственная радость в этой жизни. Кроме нее, никто сейчас меня так не радует.
Но сейчас я остро нуждаюсь в вере. Я буду очень рад, если у нас родится дочь, я верю, что у нас будет девочка. Не знаю, может быть, для кого-то из мужчин и принципиально рождение сына, а я буду рад дочери. Серьезно. Мне абсолютно не важен пол.
С девочкой даже интереснее. Ее можно любить, ее можно баловать, ее надо защищать. Дочка — это твоя маленькая принцесса, и ты все ради нее сделаешь. А сын это уже другое. Нет, я бы не отказалась и от него, но, если мне суждено воспитывать только дочек, ни дня об этом сожалеть не буду.
Еще бы, взрослая королевишна в себя пришла. Она ведь даже не понимает, почему все это произошло, и не поймет.
Развод, развод… не получит она его, ни за что и никогда, потому что я ее люблю, и жизнь свою связывать ни с кем, кроме нее не собираюсь. Она свет моей жизни, она мой маяк в этой кромешной темноте, она мое вдохновение и моя сила.
А любовница, любовница нужна для другого. Любовница дает мне то, что перестала давать Лиля. Мне очень жаль, что так получилось, но раз уж я могу себе ни в чем не отказывать, и закрыть потребность с другой женщиной, почему бы нет, если это спасает брак?
— Знаете, я наблюдаю Лилию Алексеевну уже довольно долго, вам прекрасно известно, сколько лет, — зачем-то уточняет женщина. — Ее психологическое состояние в норме. Я не вижу поводов вызывать психолога. Это скорее у меня вопрос к вам.
Врач говорит так, словно что-то знает, но я уверен, ей ничего не может быть известно, потому что пока Тамара Петровна спасала жизнь Лили, и жизнь нашему будущему ребенку, там явно было не до разговоров.
— Что же такого случилось, что у пациентки ни с того ни с сего случился нервный срыв? Что послужило его причиной, тем самым толчком? Почему-то мне кажется, что ее могло потрясти только что-то с вашей стороны, — хм, возможно, просто женщина уже в возрасте с солидным жизненным опытом, поэтому что-то подозревает. Но